Злата перед ней ни в чём виновата не была. Она её не неволила за стенами детинца и даже радовалась будто бы новой старшей подруге, у которой можно и совета спросить, и помощи попросить. Разве что о жестоком поступке брата вовсе не заговаривала, хоть и видно было порой, что печалит он её.
И всё было бы совсем уж сносно, кабы не Гроздан. После отъезда вернулся он, показалось, очень скоро. Слишком даже – не успела память о той ночи с ним притупиться. Засели они с Мстивоем и воеводами в общине. Созвали сотников даже – и тревога снова колючками впилась в нутро: решают что-то.
А ещё хуже стало, когда княжич вновь в опочивальню Елицы той же ночью наведался. Она и хотела бы не сопротивляться, чтобы отстал поскорей, да никак не смогла усмирить негодование – за что и получила сильную пощёчину да череду грубых поцелуев, от которых губы немели. Гроздан взял её несколько раз до утра – сминая и подчиняя нарочито жёстко. Драл косы, наматывая на кулак, обжигал кожу увесистыми шлепками, входя резко и быстро. Ушёл перед самым рассветом, оставив совсем обессиленную, измученную, словно избитую, хоть большой боли и не причинял.
Как закрылась за ним дверь, Елица укрылась мокрым от пота покрывалом, содрогаясь всем телом и смахивая с кожи остатки его прикосновений, будто так можно было от них избавиться. Между ног саднило, стояла сухость во рту от того, что княжич ей и отдышаться толком не давал, подминая под себя раз за разом, словно воздать за всё хотел. Но Елица и шевельнуться не могла, чтобы дойти до стола и хотя бы выпить воды: такое безразличие и тщетность её сковали.
Так и застала её Вея: скорчившуюся на лавке, встрёпанную, с распахнутыми неподвижно глазами. Всё поняла тут же – дала напиться без лишней просьбы, а после умчалась куда-то. Сама она приготовила отвар, за что Елица была ей безмерно благодарна, помогла ополоснуться в тёплой воде, расчесала волосы и заплела аккуратно и ласково.
– Спасибо, Вея, – первое, что сказала Елица за всё утро, когда оделась и почувствовала себя вновь женщиной вольной, а не рабыней.
Та кивнула, с сожалением поджимая губы. И отчего-то расспросить захотелось у челядинок здешних, часто ли княжич себя так вёл, и много ли страдали от его внимания другие девицы в этом доме. Да не стала она и имя его упоминать – настолько противно.
Елица всё ж заставила себя спуститься к утренне, хоть и не желала видеть Гроздана, да и никого в этом детинце. Она прошла через узкую берёзовую рощу к трапезной, чувствуя, как каждый шаг напоминает ей о ночи с княжичем. Там оказалось шумно: собралось нынче много народа: гостил в детинце и воевода Адун из недалёкой заставы – муж зычный и шебутной. Елица вошла, глядя перед собой почти невидяще, и тут же почувствовала, как вцепился в неё пытливый и жадный взор княжича. Испускали смачные запахи яства на столе, освещённом многими лучинами в высоких кованых светцах. Теснились могучие мужи на скамьях: из посада, со многих концов. Готовились они решать важное: идти ли на Велеборск. А потому пировали тут едва не каждый день. Сновали челядинки под строгим и слегка недовольным взглядом княгини. Волгава плавно махнула рукой Елице, предлагая сесть рядом – она согласилась: уж лучше с ней, пока не успел Гроздан заграбастать, а там, глядишь и лапать бы начал под столом, считая, что она теперь собственность его.
Только Елица опустилась за стол подле княгини, как дверь трапезной снова распахнулась, впуская в душную хоромину резкий вихрь свежего утреннего воздуха. Вошёл гридень из тех, что сейчас несли дозор на стене детинца, и встал, сделав несколько шагов внутрь.
– Чего надо? – гаркнул Мстивой через весь стол так, что аж стены содрогнулись, а челядинка, которая разбавляла налитый для Елицы мёд водой, даже вздрогнула и с укором покосилась на князя.
Стражник вытянулся от столь резкого оклика, кашлянул и возвестил так, чтобы все услышали:
– Гонец прибыл из Полянки. Только что. Сказал, что к Зуличу идёт на лодье княжич Чаян Светоярыч. Останавливался у них намедни.
Елица скомкала пальцами подол, едва удерживая сбившееся дыхание. Страшное смятение вспыхнуло внутри: радоваться теперь или ещё больше печалиться его приезду? Мстивой поднял руку, заставляя взбудораженных вестью соратников замолчать. Перевёл на неё взгляд, отёр с бороды редкие капли кваса.
– Вот же, Елица, привела к нашему порогу лихо.
– Не я привела, а сын твой, – ответила она, мстительно усмехаясь.
Князь качнул головой согласно.
– Ну, что ж. Стало быть, встречать будем.
Жгло нетерпение Чаяна – невыносимое, бесконечное – изо дня в день. Отсчитывал он сутки пути до Зулича, не зная толком, сколько их ещё осталось. Не бывал там никогда – может, и зря. Говорили, что князь Мстивой кровь в себе нёс ту, что ему от племени досталась, которое пращур его покинул когда-то давно. Того самого, которое привёл в озёрный край Милогнев, предок всех остёрцев. Хоть и очень далёкие, а родичи, получается, они с правителем зуличским и отпрысками его.
Кмети из Доброговой дружины, что вызвались ехать вместе с ним – странно подумать, сами! – говорили, что даже по земле ехать туда не так и долго: за седмицу можно управиться, если нигде не задерживаться надолго. А на ладье ещё быстрее получится – на то лишь уповать и приходилось.
Судачили люди в весях, что лежали ещё в Велеборских владениях вдоль Велечихи, будто видели на реке не так давно ладью другую, с зуличанскими парусами, которая прошла мимо, словно порождение другого мира: нигде не остановилась, не пополнили припасы и воду люди, кто был на борту. Так ходят только те, кому есть, что скрывать. Так ушкуйники прячутся в густых речных зарослях, а после нападают исподтишка. А теперь уж Чаян совсем не сомневался, что срывали зуличане от чужого взора Елицу – самое большое сокровище среди всех, что при них были.
И хотелось верить, что все слова Зимавы о княженке были неправдой, желанием лишь вызванные опорочить её. Хоть без княгини он и вовсе не узнал бы, верно, куда Елица подевалась. Когда только вернулись в детинец кмети, что были отправлены ей навстречу, с вестями, больше похожими на дурной сон, он в первый миг растерялся так сильно, как не случалось с ним очень давно. Рассказали воины, что всех дружинников, которые должны были сопровождать княжну до Лосича и обратно, они нашли мёртвыми на глухой тропе, куда свернули лишь потому, что уже отчаялись найти где-то
