— Знаю, — заявила Ламия. — Я, кажется, просила тебя лежать и отдыхать.
— Ты что так по замку шла? — спросил Никандр, откладывая бумаги и выглядывая из-за стола, чтобы рассмотреть её полностью. И, конечно, сразу увидел её босую ногу, которую она выставила в вырез пышной юбки, опершись на колыбель.
— Что? — не поняла Ламия.
— Ты почему так одета?
— А что я должна быть раздета?
— А что, по-твоему, ты сейчас одета?
Никандр угрожающе поднялся из-за стола. Ламия непонимающе нахмурилась.
— Ты сейчас о чём вообще? — поинтересовалась она. — Надела первое, что под руку попалось. Лучше ответь, почему ты не в постели, как я сказала? Я что зря тебя лечила? Сказала же: не беспокоить ногу.
— А я не раз повторял одеваться прежде, чем из комнаты выходить! — рявкнул Никандр, выходя из-за стола, чтобы оценить наряд жены, а также представить реакцию гостей из Шерана, если бы они её увидели. — Я же тебе прислал нормальные платья!
— Что? — поразилась Ламия, выпрямляясь и пряча ногу за юбкой платья, кажется понимая на что муж намекает. — Те тряпки? Да я ни за что такое не надену.
— Что значит «тряпки»? Если бы все «тряпки» столько стоили! — Она презрительно фыркнула на его возмущение. — Ламия, в замке теперь не только женщины живут, но и мужчины. А ещё моя мать. Будь добра одеваться, когда выходишь из комнаты…
Она молча обвела его пристальным взглядом, а затем медленно растянула губы в насмешливой улыбке, развернулась, откинув юбку назад, подошла к креслу около камина, села в него и закинула одну обнажённую ногу на другую.
— А я одета.
— Ты раздета! — прикрикнул Никандр, ещё больше злясь от её провокационных действий. — Ты теперь замужняя. Ты мать! Будь добра одеваться соответственно! И вообще… — он смутился, а затем как-то жалобно пробормотал: — где твой славный милый животик и щечки?
Ламия прыснула от смеха, явно не ожидая подобного вопроса.
— Сдулись, — сквозь смех проговорила она, нарушая всю магию своей вызывающей позы и пронзительного взгляда. — Пока спала и не ела…
— Я ж тебя кормил… — тоже начиная улыбаться, заметил Никандр. Эта фраза её ещё больше рассмешила, и она с новой силой по-злодейски рассмеялась, а он лишь покачал головой. — Ну правда. Ты же не так давно родила. Разве возможно так быстро вернуть фигуру?
Она вновь изогнулась в кресле, демонстрируя ему идеальную талию и проводя по ней рукой.
— Точно Ведьма, — прошептал он, отворачиваясь, прикрывая глаза рукой, чтобы не видеть её соблазнительных движений, и продолжая улыбаться. — Серьёзно, Ламия, нельзя так ходить по замку. Это неприлично.
— Мне прилично. Мой замок — как хочу, так хожу.
— В замке гости, — проскрежетал зубами Никандр, понимая, что совершенно не хочет, чтобы посторонние мужчины видели его жену в подобном наряде.
— Твои проблемы, — легкомысленно ответила Ламия, выпрямляясь в кресле и опуская руки на подлокотники. — Я этих гостей не приглашала. И не расстроюсь, если ты вышлешь их из замка, — заметила она.
— Ламия, в замке моя мать…
— Твоя мать, — подчеркнула она. — Ты и одевайся, как ей нравится, — посоветовала, а затем усмехнулась над своей шуткой и уже серьёзнее поинтересовалась: — Как себя чувствуешь? Как Ратор? Что было, пока я спала?
Никандр посмотрел на сына, а затем, прихрамывая, вернулся в кресло за столом под внимательным, обеспокоенным взглядом жены.
— Отлично, — кивнул он. — Нога иногда побаливает, но не сильно. Приезжал лекарь, сказал, что «порезы» у меня не страшные, — весело сказал он, следя за тем, как Ламия возмущенно качает головой. — Больше я ниоткуда не падал. Ратор тоже. Спит, ест, как и полагается. Снова улыбался мне… А ещё твои слуги решили, что я умер и ты меня оживила своей ведьмовской силой, — заметил он, наблюдая за её реакцией на последние слова. Она ожидаемо закатила глаза, словно утомилась от этих сплетен. — А что на самом деле произошло?
Она выпрямилась в кресле, нахмурилась как будто что-то обдумывала, опустила глаза на руки, рассмотрела ногти, а потом пожала плечами.
— В смысле «не знаешь»? — возмутился Никандр.
— Правда, не знаю, — искренне ответила Ламия. — Подобного со мной раньше не случалось… В смысле, да я немного отличаюсь от других женщин, но никогда не заживляла подобные раны.
Ламия, нервничая, поднялась на ноги и начала ходить перед столом, за которым он сидел.
— Что это значит? — не понял Никандр.
— Я сама, пока мылась, одевалась, раздумывала о том, что произошло, — призналась Ламия. — Когда я собирала твою ногу по лоскутам и осколкам, то уже знала, что она не заживёт. Ещё на что-то надеялась… что затянется, что ты будешь хромать, но снова пойдешь… но понимала, что ногу уже не спасти… Я больше, чем не плохой лекарь. Я одарена природой и признаю это: я варю очень хорошие зелья и свои, и по рецептам из материнских книг, они намного эффективнее тех, что делают другие аптекари и лекари, после моего лечения люди и звери быстрее и с меньшими потерями выздоравливают от ран и болезней. Но подобного я никогда не делала, — она указала на ножку стола, за которой скрывалась нога Никандра. — Я была в отчаянии. Понимала, что надо резать ногу, но решимости мне не хватало. Тянула время изо всех сил, надеясь на чудо… После того как собрала ногу, оставалось ждать. И я решила помолиться, как это делала моя мама, когда я болела… Вернее не совсем помолиться… Это заговор на здоровье. Мама часто читала заговоры надо мной, у неё целая книг с ними есть.
— Книга с заклинаниями?
— Да какие это заклинания, — поморщилась Ламия. — Ты же слышал. Это просто просьба о здоровье. Одно предложение… Нет, это точно не заклинание. Мне кажется это скорее концентрация внимания на вере в исцеление, искренняя надежда, облеченная в слова. Когда я читала эти слова, мне хотелось поделиться с тобой своими силами и своим здоровьем, я представляла как твои раны затягиваются, как жар спадает, как ты встаешь, идешь… Я пыталась себя утешить таким способом. Переключиться на веру в лучшее, потому что мысли о том, что я трусиха, что могу потерять тебя, потому что не решаюсь отрезать ногу, меня убивали. Перед глазами вставал твой гроб, в голову лезли мысли, что в склепе не осталось места, и если гроб сына я ещё пристрою, то твой ставить некуда, да и вообще надо будет вернуть твоё тело в Шеран, а я не хочу. Я начала задумываться о самоубийстве… — Ламия несчастно простонала, подпирая поясницу и продолжая ходить по кругу перед столом. — В общем я была на грани истерики и вместо того, чтобы просто сидеть, решила почитать заговор. С ним мне стало легче. Я концентрировалась на словах, а когда повторяешь «забери хворь», «забери недуг» невольно начинаешь в это верить. И я начала мечтать о тебе живом и ходящем. Не знаю, насколько тебе, но мне стало легче.
Ламия замолчала, будто собиралась с мыслями.
— Твоя мать находится в склепе? — спросил Никандр. При её упоминании самоубийства он не на шутку напрягся, испугался и попытался отвлечь, видя, как тяжело ей вспоминать недавние события. И ему это удалось. Ламия остановилась и сурово посмотрела на него.
— Каком склепе?
— С ангелом.
— Там дети захоронены, — ответила она словно нехотя.
— Я видел четвертый гроб, — признался Никандр, за что, конечно, заслужил недовольный взгляд Ламии. Недовольный, но не гневный.
— И почему я не удивлена? Есть хоть одно место, куда ты ещё не сунул свой нос?
— В этом замке ещё о-очень много таких мест, — заверил он, а потом невесело улыбнулся, — но я наверстаю.
Ламия тоже через силу улыбнулась.
— Не сомневаюсь… Да, там мама. Я никому не говорю о том, что перенесла её могилу из семейного склепа, потому что не хочу слышать о себе дополнительные ужасы… Когда построила склеп для Дамия, сразу поняла, что хочу и маму видеть в нём. Они оба — жертвы насилия и заслужили лучшей доли. Наверно, я хотела таким образом извиниться перед ними за себя, за отца… Ну и самой мне удобнее навещать их могилы, когда они рядом и вместе… Я очень маму люблю… несмотря ни на что, — призналась Ламия. — Она была добрая, грубая, но в целом добрая. Она была единственным моим родным человеком. И не её вина в том, до чего её довел Ларель. Я не хотела, чтобы последнее её пристанище было рядом с ним… Сначала, когда он умер, хотела наведаться в её деревню, встретиться с её семьей, если кто-то ещё остался жив, перенести её могилу туда, а потом эти дворцовые интриги так затянули, что все не до того было. Умер Дамий, началось это проклятье… когда построили склеп, я материнский гроб в первую очередь перенесла, — рассказала она и посмотрела на него, чтобы понять, как он относится к её словам.
