сотворить больше добра в мире смертных, и я не знаю, хочу ли позволять им это.
— И ты доверяешь мне это решение?
Аид нахмурился, задумавшись, а потом кивнул.
— Да. Ты — Бог смерти, Танатос. Ты убил их и принес их души сюда. Если веришь, что они могут совершить больше блага, то позволь им.
Танатос поклонился.
— Твоя воля будет исполнена, господин.
Они разошлись, и Аид ощущал себя легче. Словно часть стресса, ответственности и сложностей его места тут стала не такой плохой. Теперь ему нужно было отыскать свою бедную жену, которая, наверное, думала, что она уничтожила то, что он любил.
Прошлая любовь была не такой плохой. Минта провела время в Подземном мире, должна была понять, сколько силы было в ее действиях.
Он шел по черному песку и нашел Персефону перед входом в Тартар. Она обвила руками колени. Простой черный пеплос окружил ее, как лужа чернил. Цербер сидел рядом с ней, следил, чтобы она не наделала глупостей, например, не ушла во тьму Тартара.
Он стоял там еще какое-то время, смотрел на нее, а она глядела на пасть когда-то великого чудища. Персефона едва моргала. Она не смотрела на Тартар. Она затерялась в своей голове, думала о том, что сделала, и что это означало для нее.
К сожалению, он знал опасность размышлений жены. Она обдумывала каждое свое слово, и ему придется потом платить за это.
Он подошел к ней, сел на песок рядом с ней и отклонился на свои ладони.
— Здравствуй, любимая.
Она вздрогнула, сжавшись сильнее. Он заметил, как она склонялась над своим животом. Даже когда она злилась на себя и свои действия, она следила, чтобы ребенок был защищен.
Она будет чудесной матерью. И он не хотел видеть ее расстроенной.
— Здравствуй, Аид, — прошептала она, прижимаясь губами к предплечьям, обвивая руками колени. — Как ты?
— Я в порядке, — он ждал ее слова.
Ее глаза наполнились слезами, но она не давала им пролиться на щеки. Персефона продолжала смотреть вперед, не глядя на него или Цербера, и он понял, что она задерживала дыхание, чтобы всхлипы не сотрясли ее тело.
Вздохнув, он склонился и обвил рукой ее плечи. Она дала ему притянуть ее в безопасность его объятий, а потом расплакалась.
Аид дал ей выплакаться перед тем, как задавать вопросы. У Персефоны уже был тяжелый день, и беременность мешала ей справляться с такими ситуациями. Она старалась быть хорошей, как бы сложно ни было, и превращение Минты в растение точно давило на ее плечи.
Она отклонилась, когда его туника промокла. Вытерев лицо, она провела ладонью под носом и залепетала:
— Прости. Мне так жаль. Я не знаю, что на меня нашло.
— Ты извиняешься за слезы или то, что растоптала Минту в мятную жижу?
Но он явно сказал не то. Персефона снова расплакалась, сжалась у бока Цербера. Пес хмуро глядел на Аида, словно это была его вина, хотя он ничего не сделал, чтобы вызвать это.
Может, это было не так. Он должен был разобраться с Минтой после первой жалобы жены на нее. А не позволять ей разойтись до такого.
Он вздохнул и притянул Персефону к себе.
— Персефона. Персефона, хватит. Не плачь.
— Не могу! — она шлепнула ладонью по его груди. — Я убила, а ты шутишь!
Да, он шутил. Но они оба были богами, знали, какой короткой была жизнь для всех, кроме их вида. Минта могла рыданиями превратить себя в реку. Ее мог изнасиловать другой олимпиец, заставить родить чудовище-ребенка. После историй ее вида стать растением было не так плохо.
Он прижался губами к ее макушке, погладил ладонями ее спину.
— Я не злюсь на тебя, Персефона.
— А должен, — она шмыгнула и вытерла нос об его тунику. — Она это не заслужила. Я даже не помню, как сделала это. Я злилась, что она назвала меня ребенком. Сказала, что я не пойму, чего ты хочешь, и что только она может тебя удовлетворить. И я… я…
Он разозлился от таких слов. Было время, когда он хотел Минту. Он злился и пытался стать другим, но все еще держался за прошлое. Он злился все время, когда любил Минту.
Аид смотрел на вход в Тартар, видел то же, что и Персефона. Отражение того, что он сделал неправильно в жизни.
— Минта застряла в прошлом, — сказал он. — Века назад я не был достоин тебя. Когда я злился на судьбу и мир, меня могла успокоить лишь та, кто был разбит так же, как и я. Мы были плохи друг для друга, и мы ухудшали жизни друг друга.
— Не заставляй меня жалеть ее, — сказала она.
— Ты должна. Я знаю, что ты обладаешь состраданием, любимая, а Минта была разбитой женщиной, которая не хотела меняться. Она жила в той тьме, тянула ее за собой. Этот яд опасен, а порой заманчив.
Она прижала ладонь к лицу, пряча глаза от его взгляда.
— А я не помогла ей, а превратила в мяту и растоптала. Я все еще ощущаю ее липкость на пятке.
Фу, это было ужасно помнить. Он мог лишь представить, как это давило на ее разум и душу.
Аид погладил ее по спине, притягивая еще ближе к себе.
— Я не виню тебя.
— Я не знаю, почему сделала это. Я не как другие олимпийцы, — она поежилась. — Наказывать ее ощущалось неправильно и правильно одновременно.
— Когда ты поймешь, что во всех нас есть немного олимпийцев? — Аид указал на Тартар. — И часть от них. Опасных богов. Жутких чудищ. То, что ты можешь быть жестокой, не делает тебя менее доброй.
Она уткнулась лицом в его шею, и он обнимал ее, пока она не уснула от слез. Он встал с ней на руках и посмотрел на Цербера, тот заскулил у его ног.
— Знаю, — сказал он. — Просто отнесем ее домой.
ГЛАВА 42
Персефона
