— Это нормально?
— Я достаточно видела такого, чтобы считать, что в этом нет ничего необычного. Она в порядке.
— Прекратите говорить обо мне так, словно меня тут нет, — заворчала девушка.
— Прости нас, сладкий листочек, — он поцеловал ее в макушку, и спросил Мэйрвин:
— Сколько я могу оставаться?
— Вас здесь уже быть не должно, — заметила Беата.
— Это грех, и вы позорите мою госпожу.
Не обращая на старуху внимания, Мэйрвин положила руку на живот Алейды:
— Недолго. Вы знаете, когда вам следует удалиться, мой господин.
Он помог Алейде перетерпеть еще шесть схваток, накатывающих всё чаще, и волнующих его сильнее, чем ее. Потом накатил еще один приступ, хуже прежних. Она застонала громче, по животному, и закричала бы, если бы упрямо не сжала губы. Он касался спины так сильно, как мог, не причиняя ей лишней боли. — Успокойся, сладкая. Успокойся.
Она рявкнула и отпихнула его:
— Успокойся? Давай я тебе пару ножей воткну в спину, и посмотрим, как ты «успокоишься». Боже, почему ты не рожаешь вместо меня! Уходи.
Женщины рассмеялись, но Иво отступил, изумленный неожиданной вспышкой ярости Алейды. Мэйрвин покачала головой и сочувствующе улыбнулась:
— Она этого не имела в виду, мой господин.
— Я имела в виду именно это, — серьезно повторила Алейда.
— Он со мной это сотворил. Я никогда его не хотела, — она согнулась, сжимая свой живот. Глаза расширились от беспокойства. — О, боже. Помогите мне.
— Что — то не так? — спросил Иво.
— Почему ей так больно?
— Потому что настало время, — ответила Беата с нетерпеливым отвращением. Он отпихнула его от жены, и обняла Алейду.
— Пойдем, ягненочек, Давай устроим вас.
— Я, гм, думаю, что мне пора, — сказал Иво, и Мэйрвин кивнула.
— Вас вообще быть здесь не должно, — пробурчала Беата, устраивала Алейду на родильном стуле.
Он хотел бы поцеловать Алейду еще раз, но и она, и ее няня были против. И он ушел, услышав лишь успокаивающие слова Мэйрвин:
— Такое происходит, когда время подходит, мой господин. Она сейчас начнет тужиться, и на этом всё закончится.
— Позаботься о ней, — молил он.
— О них обоих.
Он мельком заметил, как Беата и Хадвиза сняли с Алейды рубашку, а потом дверь у него перед носом захлопнулась. И ему ничего не оставалось, как спуститься и молча молиться Фригге за здоровье Алейды, и Одину, чтобы помог сделать потом то, что надо.
Всё закончилось вскоре после полуночи, у Иво родилась дочь, краснолицая, медноволосая, покрытая веснушками миниатюрная копия Алейды, замечательная награда за всю боль матери.
Иво смотрел на младенца на руках у Мэйрвин, испытывая страх сильнее того, что чувствовал при битвах. Он ожидал, что родится мальчик, и так хорошего было бы мало, но девочка? Как ему вырастить девочку в лесу? Наполовину зверя, наполовину человека, которая никогда не сможет жить не в животном мире, ни в людском? Невозможно. Лучше бы девочка умерла сегодня, но если видение Ари было истинным, то она не сможет умереть.
— Она здоровая и сильная, мой господин, — тихо сказала Мэйрвин то, что при другом стечении обстоятельств было бы превосходно.
— Вы хотите ее подержать?
— Я… — Я не могу. Он не мог заставить себя прикоснуться к ней. Он прошел мимо Мэйрвин.
— Сначала я хочу увидеть жену.
— Она устала, мой господин, — ответила Беата, укутывая Алейда мехами.
— Не беспокойте ее.
— Ты слишком суетишься, старуха, — ответила Алейда.
— Я совсем не устала.
— Устала, — решительно сказала Беата. Она многозначительно посмотрела на Иво.
— Она просто это пока не осознает.
— Понимаю. Я лишь побуду тут недолго. — Он подумал, что это похоже на пыл, который испытываешь в битве: сначала вкладываешь все силы. Потом чувствуешь триумф победы, а затем внезапно накатывает жуткая усталость. Он наклонился, чтобы поцеловать Алейду.
— У тебя на губах вкус слез. Это было так ужасно?
— Нет, даже не так плохо, как я опасалась. Я заплакала, когда увидела ее. Разве она не совершенство? — Алейда ослепительно улыбнулась ему, счастье создало золотое сияние вокруг нее. И Иво вдруг понял, что означали те нимбы вокруг матери Христа.
— Я мало знаю о детях.
— Ты научишься. Теперь, когда я узнала, насколько это просто, я собираюсь завести много детей, — ответила Алейда, не сознавая того, повернув кинжал в его сердце.
— Мэйрвин, принеси ее сюда, прошу.
Девушка подошла и передала Алейде сверток с ребенком. Несмотря на то, что она была очень осторожна, ребенок проснулся и тихонько запищал. Девочка открыла глаза, которые поразили Иво своей бледностью.
— Они не карие, — он сел на край кровати и наклонился, чтобы рассмотреть их.
— Я думал, что, судя по волосам, и глаза будут как твои.
— Сначала у всех младенцев глазки голубые, мой господин, — заметила Мэйрвин.
— Они меняют цвет потом. А ее глаза настолько светлые, что могут остаться голубыми.
— Нет, они станут серыми, как у ее отца, и у нее также будет десять сотен веснушек, — сказала Алейда, разговаривая с дочкой. Она нежно провела пальцем по носику и щечкам малышки.
— Вот тут, и тут, и тут, не так ли, сладенькая? Но мы будем волноваться об этом потом. Сейчас, пора познакомиться с папой, — она протянула ребенка Иво.
— Мой господин, ваша дочь. Беатрис.
Беатрис. Он смотрел на младенца, серьезно глядящего на что — то невидимое в дюжине футов позади него. И потом малышка отрыгнула.
— Давайте, мой господин, — подбадривала его Мэйрвин.
— Подержите ее.
— Я… я ей причиню боль.
— Нет, не причинишь, — возразила Алейда.
— Помоги ему. Мэйрвин.
— Вот так, — Мэйрвин взяла его руки и сложила их так, словно это колыбель, и он почувствовал спокойствие, охватившее его при ее прикосновении. Сейчас он был очень благодарен девушке.
Алейда наклонилась вперед и положила дочку на изгиб его руки. Она начала пронзительно кричать, и Иво инстинктивно притянул ее ближе к себе и стал укачивать. Она еще немного пошумела, а потом успокоилась и устроилась у него на груди. И что — то в нем изменилось, как будто он всегда умел держать на руках дочь.
Дочь. Его дочь, к лучшему или к худшему. Он встал и понес ее к камину, для того, чтобы она не замерзла, и для того, чтобы скрыть, как тяжело ему удержаться от слез, подступившись к глазам. Когда он подумал, что женщины не видят его, он опустил пальцы в чашу с водой на столе и дотронулся до лба малышки, шепча ее имя, приветствуя ее приход на этот свет по старым обычаям.
— Здравствуй, малышка, — он поднял Беатрис, поцеловал в лоб, и когда его губы коснулись мягкой, мокрой кожи, он почувствовал дуновение чего — то солененького. Он повернулся, удивившись: — Они все пахнут, как бульон?
