не следил.
«Это мой шанс».
Фог переползла к другому краю повозки и, осторожно взрезав ткань, выглянула наружу. Следующая пустынная телега, запряжённая тхаргами, тащилась на расстоянии тридцати шагов, за ней – ещё две, а завершали процессию всадники-охранники. Впереди тоже медленно ползли по песку повозки-самоходки на мирците, из них три – обычные, гружёные клетками с невольниками и товаром, а одна – настоящий походный шатёр, только водружённый на широкие колёса.
«Видимо, там и едет купец», – подумала Фогарта, и перед глазами тут же встало грубое лицо и сытая улыбка.
Решение пришло мгновенно.
Разжигать костёр – первое, чему учились все киморты после того, как осваивали накопление морт, ибо нет ничего проще, чем представить себе пламя. Уж точно проще, чем раздвигать железные прутья! Поэтому достаточно было только вызывать в памяти образ, зачерпнуть немного силы, вложить стремление…
Шатёр вспыхнул в одно мгновение, и тут же воцарился хаос.
Вода в пустыне на вес золота, даже и дороже – так чем же тушить огонь?
Под истошные человеческие крики, под вопли ополоумевших тхаргов, в шуме и в неразберихе Фогарта выпала из повозки на песок и поползла в сторону – куда угодно, лишь бы скрыться оттуда, где её могли легко увидеть. Спустя целую вечность перевалилась через бархан, тяжело дыша; нещадно саднили ободранные колени и ладони, а голова кружилась.
Небо стало совсем светлым.
Вот-вот должно было показаться солнце над горизонтом, а с ним бы пришла испепеляющая жара.
– И что теперь делать? – пробормотала Фог, раскинув руки крестом. Сил почти не осталось. – Я всё-таки умру?
Прикрыв глаза, она попыталась снова призвать морт, но во рту появился привкус крови – опасный признак той стадии переутомления, которая легко может перейти в беспамятство. На мгновение почудилось, что кто-то отозвался на её силу и ринулся навстречу – так старая Ора, собака Алаойша, откликалась даже на самый тихий оклик хозяина. Но уже в следующую секунду это ощущение исчезло, зато сменилась тональность криков, доносившихся со стороны каравана… И среди многих незнакомых слов Фогарта с ужасом разобрала три известных: «пленница», «погоня» и «следы».
«Я забыла затереть морт отпечатки на песке, – осознала она и тут же представила себе отчётливую борозду, уходящую прочь от повозки. – И сейчас они найдут меня, снова поймают и… Ну уж нет!»
Фог стянула к себе немного морт, уже не обращая внимания на металлический вкус на губах, и на четвереньках вскарабкалась на гребень бархана. Дым от шатра всё ещё поднимался к небу, но огонь каким-то чудом погасили; сам купец – его издали можно было узнать по кустистой бороде – стегал плёткой женщину в тёмной накидке, верно, служанку, не уследившую за ценным трофеем. А по песку вдоль следов бежали три тхарга с вооружёнными наездниками. Заметив беглянку, воины засвистели и ещё прибавили ходу…
…и вдруг замерли, как вкопанные, натягивая поводья.
Ощутив за спиной присутствие знакомой энергии, Фогарта медленно обернулась – и тоже застыла.
Над песком парил сундук.
Довольно большой – пожалуй, в него лёжа мог поместиться взрослый человек, не сгибая головы, и не один; изрядно потрёпанный и закопчённый, переживший не один эксперимент юного пытливого киморта; укреплённый не только стальными полосами, протянутыми вдоль и поперёк, но и морт, которой в него было влито столько, что хватило бы на летнюю резиденцию пресветлого ишмы, да ещё бы осталось…
Конечно, Фог узнала этот сундук – ведь это была её работа.
– Так ты вырвался из Дабура? – недоверчиво прошептала она, протягивая руку и поглаживая его, как собаку. Сундук подался навстречу, точно ластясь. – Как сумел-то? Неужто стену протаранил? Ой, если учителю рассказать, он смеяться будет…
Свистнула тоненькая стрелка – наверняка отравленная – и отскочила от сундука.
Не медля более, Фог откинула крышку, перевалилась через край – и рухнула на свои вещи, с которыми давно распрощалась. А затем приказала, вкладывая всю оставшуюся силу и самое искреннее стремление сердца:
– Лети.
И сундук взмыл над песком, ринулся прочь от каравана – так быстро, что вскоре стрелы перестали его достигать, а затем стихли и голоса преследователей.
Ощутив себя наконец в безопасности, Фог подгребла под бок запасную хисту – и заснула, как убитая или как младенец.
«…всё рухнуло и никогда уже не вернётся назад, надо признать это.
Нет ни одного способа вернуть Д. в прежнее состояние, который мы не испробовали бы. Иногда я с нетерпением жду, когда произойдёт мой собственный сброс, немилосердная память развеется дымом – может, тогда боль исчезнет?
Чувствую себя так, словно гонюсь за тенью и пытаюсь поймать её руками. Д. нет рядом со мной – зов дороги, тяга к неизвестности оказалась сильнее, чем обязательства, которые обратились в ничто за порогом морт. И я думаю: может, всё зря? Может, не стоит цепляться за прошлое?
Но в тот момент, когда отчаяние становится неодолимым, я выглядываю ночью на улицу и вижу Д. перед воротами своего дома. Вижу улыбку на губах; вижу взгляд, полный тоски…
И думаю: а если что-то ещё осталось? Если оно живо глубоко внутри?
Когда звук стихает, остаётся эхо.
…я спрашиваю Д., зачем было возвращаться, и слышу ответ: к тебе».
Когда Фогарта проснулась, лицо у неё было мокрым от слёз, а голова болела из-за духоты. Сундук
