покачивался из стороны в сторону, словно колыбель; почему-то во сне привиделись дневники Миштар, самый их конец, где записи становились неровными и отрывчатыми – и очень печальными.
– Я ведь сбежала, – хрипло пробормотала она, прикрывая глаза ладонью, хотя в полной темноте смысла в этом было мало. – Почему мне не могло присниться что-нибудь хорошее?
Горло пересохло: пить хотелось ужасно. Среди вещей отыскалась фляга с водой, та самая, которую удалось уберечь от коварных слуг караванщика вечность назад, ещё до того, как открылись врата Дабура. Утолив жажду, Фог привстала и упёрлась руками в крышку, чуть-чуть приподнимая её.
И – зажмурилась.
В первый момент наступила растерянность: вот та яркая, расплавленная медь, льющаяся с горизонта, растекающаяся по пустыне – закат или рассвет? Но почти сразу стало ясно, что это не утреннее солнце, а вечернее, потому что вместе со светом пришёл сухой зной, какой царит в песках днём и не ослабевает до самой ночи. На востоке, тёмном и мрачном сейчас, время от времени возникали белёсые вспышки и возмущения морт; к северу, на расстоянии примерно двух часов пешего пути, высилась башня с хищной чёрной звездой на вершине; на юге росло пышное, раскидистое дерево, усыпанное белыми цветами, и от него даже издали веяло смертью… И, насколько хватало глаз – ни единой живой души вокруг.
Ни каравана, ни одинокого путника.
Сундук парил на высоте в четыре человеческих роста, затерянный посреди Земли Злых Чудес. Ещё год назад это привело бы Фогарту в ужас, но теперь она чувствовала лишь облегчение – и уверенность, что сможет справиться с любой опасностью, пока остаётся собой.
Кимортом.
– Вниз, – тихо приказала она, сопровождая слова морт с вложенным стремлением, и сундук послушно опустился на песок.
Фог откинула до конца крышку и осторожно выбралась наружу. Даже сейчас, вечером, песок обжигал босые ступни, а солнце, уже наполовину опустившееся за горизонт, ослепляло; с каждым вдохом входил в грудь обжигающий жар, но никогда ещё ощущение жизни не было таким острым.
На глазах выступили слёзы; ресницы слиплись.
Обхватив себя руками, Фогарта вздохнула прерывисто – и разрыдалась безудержно, некрасиво, в голос, как дитя, окончательно осознавая, что унизительный плен остался позади. Головная боль немного отступила, притупилась, и на смену ей пришла странная лёгкость в затылке.
Когда слёзы закончились, было уже совсем темно.
– Ну что же, – хрипло пробормотала Фог, опускаясь на песок. Её била крупная дрожь. – Учитель говорил, что в пустыне главное – позаботиться об убежище, воде и пище. Начнём с воды.
Обращаться к морт после почти целого десятидневья абсолютной беспомощности было страшно. Приходилось зачерпывать её постепенно, помалу; так неуверенный подмастерье добавляет в капсулу мирцит по капле вместо того, чтобы отмерить сразу нужное количество. Пустыня же остывала стремительно. Ещё четверть часа назад в полупрозрачных, воздушных одеждах наложницы было жарко, и вот уже захотелось накинуть на плечи тяжёлую хисту. В книгах писали, что-де в некоторых частях Земли Злых Чудес травяной отвар, оставленный в чаше с вечера, к рассвету покрывался тонкой корочкой льда – и сейчас легко в это верилось.
Вдоль горизонта на западе вытянулась огнистая линия; на востоке же небо стало иссиня-чёрным.
Когда морт набралось довольно, Фог сперва расплескала её на триста шагов вокруг, чутко вслушиваясь в малейшие изменения: не притаился ли где-то опасный хищник, нет ли рядом смертоносных аномалий? Но до ближайшего «злого чуда», светящегося дерева, было достаточно далеко, и, с облегчением выдохнув, она вновь сконцентрировала энергию около себя, наделила новым стремлением – и погрузила в песок.
Верхний рыхлый слой оказался чистым, почти стерильным, очень податливым к воздействию: он состоял из крошечных частиц кварца, гладких, словно обкатанных волнами. Но чем глубже опускалось облако морт, тем больше препятствий оно встречало. Крупные валуны, металл… Наткнувшись на кости – судя по всему, человеческие – Фог вздрогнула, но не потеряла концентрацию.
Ещё ниже были фрагменты строений – фундамент, опоры, перекрытия, всё изломанное, перетёртое временем. Ниже – иссохшие глины, плотные, испещрённые трещинами.
Ещё ниже – скальные породы.
Но Фог продолжала погружать морт глубже, глубже, пока не очутилась там, где находились водоносные слои.
– Нашла, – улыбнулась она.
Вздохнула глубоко, собираясь с силами… и снова изменила стремление, наполняющее морт, заставляя живительную влагу двинуться к поверхности. Песок зашелестел, потёк в стороны, образуя ступенчатую чашу глубиной в человеческий рост, а затем полыхнул многоцветным огнём. Стенки оплавились и практически мгновенно остыли, спеклись в гладкий материал, подобный стеклу. А ещё через мгновение в эту чашу со всех сторон хлынула вода, чистая, прозрачная, ледяная, расплескалась вокруг, пропитала лёгкие белые одежды; ткань прилипла к коже, и стало холодно.
– Всё, хватит, хватит, – пробормотала Фогарта, унимая фонтаны воды, бьющие из-под дюн. – Пока довольно… Что следующее – огонь? Пожалуй, не помешает, ночи здесь не балуют теплом.
Киморты могли разжигать «вечное пламя» хоть бы и на голых камнях, но внизу, под слоем песка, рядом с развалинами древних жилищ, нашлась и хорошая древесина – не пальмы, что удивительно, а какие-то хвойники, до сих пор пропитанные смолой. Из них вышел неплохой костёр, точнее, сразу три – вокруг импровизированной купальни. Затем Фог вычертила вокруг лагеря круг, возвела невысокую ограду и наполнила её обжигающей морт, чтобы отпугнуть мелких хищников. Заряда не хватило бы надолго, самое большое, на несколько часов, но больше ей и не требовалось.
Оставалось сделать не так много: наполнить фляги про запас, согреть оставшуюся в бассейне воду, отыскать в сундуке хоть какую-то еду – сухофрукты и сухари, оглядеться по сторонам, напоследок
