— Все в порядке, не переживайте, Андрей Григорьевич, и выведем, и накормим, и напоим, — успокоил его начальник смены, — что ж мы, хуже турков?
Магазины закрывались, здание «Плазы» практически опустело. Собаки, сытые и отогревшиеся, разбрелись по пледам. Андрей подошел к палевому псу и присел на корточки.
— Согрелся? — он погладил лохматую спину и усмехнулся, поймав совершенно человечий взгляд собачьих глаз. Благодарный и очень счастливый.
Выйдя из здания, Андрей снова увидел кота, тот сидел у двери и жалобно заглядывал внутрь.
— И ты хочешь в Турцию? — спросил Крестоносцев. — Там хорошо, ультра-олл-инклюзив!
Потом посмотрел через окна на лежащих на пледах собак и решил, что это не самая лучшая идея.
— Ладно, — вздохнул он, — поехали ко мне греться, надо же и мне добрые дела делать, Агнешке помогать. А там, если повезет, я тебя ей сплавлю.
Он подхватил кота и направился к машине. По дороге пришел ответ от приятеля-доктора, тот изучил диагноз мамы Агнешки и сообщил Андрею, что случай несложный, операция относительно недорогая. Конечно, Крестоносцев не был настолько оторван от реальности, чтобы не понимать — то, что для него недорого, для обычных жителей города целое состояние. Как для мамы Агнешки.
Интересно, какие она любит цветы? Какие бы ни любила, а орхидеи ей точно понравятся, белые, как ее кожа. По дороге Андрей заехал в круглосуточный супермаркет и купил коту приданое — начиная от лотка и заканчивая специальной штукой, о которую воспитанные коты точат когти.
Когда ложился спать, к нему под бок запрыгнул и затарахтел вымытый и высушенный кот. Андрей подумал, что пока не будет дарить его Агнешке — как раз под предлогом посмотреть кота можно будет пригласить к себе в гости Агнешку с мамой. Конечно, после клиники, куда он уже записал Марию на прием. Зато можно попросить девочку придумать ему имя.
Уже лежа в постели, Андрей поймал себя на том, что гадает, какого цвета у Марии глаза. Решил, что такие как у Агнешки — карие, почти шоколадные. И уже знал, что с утра обязательно поедет к ним, чтобы это проверить. И, конечно, привезти подарки, какое же Рождество без подарков?
* * *
— Что, сынок, ты доволен?
— Ммм… Пожалуй, да, я рад, что моя Посланница справилась.
— Твоя Посланница просто чудо, — Она ласково смотрела на экран, где Агнешка улыбалась во сне.
— Это моя лучшая, — улыбнулся Он.
— Их трое, тех, кто захотели измениться и изменить свою жизнь, как я тебе и обещала.
— Спасибо, мама… — Он повернулся к пульту, чуть помедлил и нажал «Остановить процесс». — Ты сама ее зажжешь?
— Конечно! — Она подошла к большому круглому подсвечнику и поднесла к фитилю свечи ладонь.
Над Перекрестком вспыхнула и загорелась Вифлеемская звезда, озаряя город и всю Землю, трещины в пространстве задрожали и начали конвульсивно затягиваться, будто их склеивала невидимая сила. Остался один единственный разлом, та самая расщелина, из которой в Мир вошел его князь.
10. Побежденные...
— Отбой! Он передумал! — радостно крикнул один из архангелов, исчадия тут же поджали хвосты и побросали оружие.
Их отлавливали и заставляли прыгать в расщелину. Когда вся рать была сброшена вниз, архистратиг пристально посмотрел по сторонам и громогласно объявил:
— А теперь Рогатый. Я сказал, Рогатый!
От тумана отделилась тень, и в центр Перекрестка шагнул Первый.
— Что, отсиживался в сторонке, пока твоих в фарш мололи? — неприязненно спросил архистратиг.
— Ой, Миша, я тебя умоляю, к чему этот пафос! — поморщился Первый. — Одним больше, одним меньше, невелика потеря.
— Вот не видел тебя несколько тысяч лет, и еще бы столько не видать! — проворчал архистратиг.
— А как же Армагеддон?
— Слушай, иди-ка ты… в бездну!
— И пойду, скучно тут у вас. Холодно…
Первый оскалился и спиной упал в пропасть. Тут же задвигались слои земной коры, тяжело загрохотали, закрывая расщелину, следы разломов затянуло асфальтом, а затем по всему Перекрестку расстелился снежный ковер.
Архангелы по команде архистратига выстраивали свои отряды и целыми колоннами взмывали вверх, оставляя за собой искрящиеся дорожки. Раненого Ангела и обессиленного Беса бережно уложили на носилки, меч у него так и не смогли отобрать, поскольку не смогли разжать судорожно сведенные пальцы.
— Так везите, — махнул рукой архистратиг, и воины, подхватив носилки, унеслись в небо. Через несколько минут ничего больше не напоминало о продолжительной и непримиримой борьбе, которая шла на всех четырех полосах. Лишь остатки тумана торопливо расползались по темным углам и подворотням, в надежде скрыться от ослепительно сияющих лучей Вифлеемской звезды.
* * *
— У кого какие предложения? — обвел свирепым взглядом своих изрядно потрепанных советников Первый.
— Какие уф тут пьедлофения, — буркнул один из советников, придерживая забинтованной рукой нижнюю челюсть, — нам бы дух пейевефти!
— Вот именно,— поддержал его сосед, глаза которого украшали два лиловых фингала и из-за этого напоминали поросячьи, — еле ноги унесли!
— Ну и рожа у тебя, Клыкастый, — хохотнул Первый, а затем мрачно прикрикнул: — Вы хоть поняли, почему они снова победили?
— Да потому, что Он вмешался, точнее, не он, девчонка эта, Посланница его. Мы сразу-то и не признали, а когда поняли, поздно было, — сказал его заместитель.
— Даже если бы поняли, толку? — поднял голову зам зама. — Мы бы ей все равно ничего не сделали, у нее же ангел-хранитель наш Отступник.
— Так эти мелкие у Него все в посланниках, пока не вырастут, — зашумели советники.
— У Него этиф пофланников вагон и майенькая тейефка! — обиженно поддакнула Сломанная Челюсть.
— Вот! — поднял палец Первый. — Значит нужно все силы бросить на борьбу с Его посланниками! Идите в сады, в школы, подговаривайте, наставляйте, внушайте, искушайте!
— Но с ними невозможно работать, шеф! — возмутился зам зама. — Они совсем клопы бестолковые, никакого уважения. Ты им полдня скармливаешь что-то, уговариваешь, убеждаешь, а выхлоп ноль целых ноль десятых. Они Его, раскрыв рот, слушают.
В Преисподней установилась гробовая тишина. Исчадия сопели, напрягая извилины, а Первый с каждой минутой мрачнел все больше.
— Значит, — медленно начал он, — у нас не остается другого выбора. Пускай посланники хоть в лепешку разобьются, но если человечьи сердца станут каменными, они туда не достучатся, и даже Он ничего не сможет сделать.
— А ведь верно, господа исчадия! — обрадованно сверкнул глазами заместитель. — Даешь каждому сердцу каменный мешок!
Преисподняя снова наполнилась гулом, исчадия радостно обсуждали открывающиеся перспективы, а Первый с тоской смотрел на них, едва удерживая брезгливую гримасу. Как же они ему надоели, как же он их ненавидит! Ну почему, почему сегодня это снова оказался не Армагеддон, а обычное месилово?
Ведь Первый так надеялся, что его наконец-то скуют, запечатают и оставят в покое на целую тысячу лет. Он не будет видеть эти мерзкие рожи, а ведь ими еще нужно руководить… Эх, жизнь жестянка…
Наконец-то Первый дождался, когда все разошлись, и устало вытянул ноги. Не хотелось тишины, она угнетала, раздражала, хотелось грохота, шума, чтобы децибелы бухали внутри, разбивая тишину в осколки, но… Надо потихоньку привыкать, кто знает, может и не за горами то тысячелетнее одиночество.
Первый очень надеялся, что ему позволят взять с собой любимый плейлист. Он надел наушники, клацнул когтем по экрану смартфона и блаженно замер.
«Прибыла в Одессу банда из Амура…»
Хорошая песня, правильная…
Прежде, чем прозвучал финальный аккорд, Первый уронил голову на грудь. Он спал.
11. ...и Победители!
В Главной Канцелярии сдержанно праздновали победу. Даже не столько праздновали, в победе никто не сомневался, скорее, решали, как удержать отвоеванные позиции. Вычищенные перья архангелов сияли белизной, от чего в совещательном зале стало еще светлее.
