Оставшись с ней наедине, с внезапной ясностью я осознала, что заперта вместе с крысой, а не ланью.
А крысы в иных случаях бывают гораздо опаснее волков.
Обуздав свою гордость, забыв о чести своей и величии предков, я склонилась перед безродной девчонкой. О, как я в этот момент понимала ярость Рэндалла! Вежливо расшаркиваться с той, которая несколько месяцев назад драила котлы и пасла свиней, которая лишь по капризу, по глупости брата стала равной ему, наследнику! Но Рэндалл мог смирить свою злость ради Гленна, я же – видя, что не глупость, не любовь, а тайные темные чары всему виной, – не желала себя смирять.
Но там, где наследник под щитом улыбки мог бросать безукоризненно вежливые оскорбления, я была вынуждена улыбаться, опустив глаза и прикусив кончик языка, глотая злые слова.
«Ты сама виновата, – твердила я себе, все сильнее и сильнее стискивая холодное кольцо, – ты сама виновата».
Элеанор долго и подозрительно молча меня разглядывала, не понимая, подсунули ей жертву на убой или же надзирателя. И не подозревала она, что мне предстоит стать для нее и тем, и другим.
– Ты действительно леди? – наконец спросила она, вглядываясь в мое лицо, словно пытаясь найти хотя бы тень отвращения или презрения – эмоций, за которые она могла бы возненавидеть меня и растерзать.
– Да. – Я подняла на нее глаза, загнав все мысли в самую темную и холодную часть души, в мою внутреннюю чащу с мертвыми деревьями и оголодавшими монстрами. – Моя семья состоит в дальнем родстве с королевской фамилией, земли наши на севере страны обширны и знамениты своими садами и…
– И красными яблоками! – воскликнула девица, и глаза ее нехорошо загорелись. Зависть и алчность читались в их глубине так ясно, словно и не было в Элеанор ничего, кроме них. Розовым язычком она облизнула губы, мелькнули зубы, крупные и белые. Вздохнула. – Одно такое я попробовала только во дворце. И мне отказываются принести еще! Говорят – только на праздник, говорят – не раньше свадьбы!
Прикрыв на мгновение глаза, она несколько раз глубоко вдохнула, успокаиваясь.
– Но тебе, пожалуй, меня не понять. Вряд ли для тебя эти яблоки – настолько драгоценное лакомство. – Она говорила подчеркнуто спокойно, но зависть, всепоглощающая черная зависть все еще отбрасывала тень на ее лицо. – Должно быть, ты каждый день могла выбирать себе самое большое и сочное.
Я только грустно улыбнулась. И наследный королевич, и недавняя селянка думали совершенно одинаково и совершенно одинаково ошибались.
– Для меня и моих сестер у матери были наготове совсем другие яблоки – зеленые и кислые, какими и селяне, случалось, брезговали. Красное она преподнесла мне лишь однажды. – И я с трудом проглотила готовое сорваться с языка «и я жалею, что не отказалась».
– И ты не пыталась ослушаться? Наесться яблок тайком? – Она подалась вперед, и теперь в голосе ее звучало только бескрайнее удивление.
– Возможно, мать и не заметила бы исчезновения пары яблок из всего сада. – Я пожала плечами. Не то что говорить, думать о подобном оказалось тяжело и непривычно, как о чем-то нарушающем незыблемые законы мироздания. – Но заметили бы слуги. Они всегда всё замечают, и чем больше ты хочешь сохранить что-то в тайне, тем быстрее они об этом узнают. И если бы я или мои сестры взяли хоть одно яблоко… прислуга решила бы, что раз мы сами воруем у себя, то и им это позволено. А это оказалась бы уже далеко не пара яблок.
Я перевела взгляд на ладони. Не представлять на них въевшиеся бурые пятна все еще было тяжело.
– К тому же мать приучила нас думать о яблоках не как о лакомстве, а как о драгоценности, которую можно продать. Даже вкус их мы узнавали лишь для того, чтобы знать их истинную цену.
– Цену! – пренебрежительно отмахнулась Элеанор, явно не слушавшая мои слова. Она сладко улыбнулась. – Если ты мне понравишься… если ты будешь хорошей придворной дамой, то сможешь есть эти яблоки вместе со мной хоть каждый день!
Я поспешно склонилась перед ней, опустила глаза – но не чтобы продемонстрировать признательность ли, почтительность ли. Нет. Ярость и отвращение отразились на лице, исказили черты, и я спешила скрыть их.
Искренность – слишком дорогое удовольствие, и я пока не могла себе ее позволить.
– Благодарю… леди. – Голос дрожал и срывался, но Элеанор решила, что я потрясена ее снисходительностью, и довольно прикрыла глаза.
– Леди… Мне нравится, что ты меня так называешь. В этом есть некая и-ро-ни-я, – она старательно, чуть ли не по слогам растягивая, произнесла лишь недавно выученное слово, – ты, аристократка, родня короля, склоняешься передо мной, безродной потаскухой – да, я знаю, во дворце меня величают именно так! Но для любви все равны, прямо как в старых сказках. И зови меня королевной. Свадьба, в конце концов, всего лишь вопрос времени.
И с довольной улыбкой она скользнула ладонью по животу, и мягкая ткань платья покорно обрисовала округлившийся живот.
Я старательно улыбнулась, чувствуя, как подрагивают уголки губ в натянутой гримасе. Наследник. Вот о чем говорил Рэндалл. Даже если Гленн одумается или чары развеются, все равно останется наследник, о котором уже всем известно. И лучше воспитывать его во дворце, под надзором соглядатаев и наставников, чем оставлять бастардом, приманкой для заговорщиков и авантюристов.
Что ж, теперь ясно, почему так спешат со свадьбой.
– Я поздравляю вас, королевна. – Я смогла произнести это ровно и безмятежно, хотя внутри у меня холодок царапал ребра. Словно выдуманные чудища из темной внутренней чащи обрели настоящие когти и спешили вырваться наружу.
Элеанор же улыбалась, ничего не замечая, кроме себя, своей красоты и своего сияния. О, она так любила себя, что легко купилась на пару льстивых слов. То ли глупая, то ли наивная, то ли слепая.
– Я уверена, что ты мне понравишься, – проворковала она, отворачиваясь к зеркалу. Отражение ее, окруженное ореолом свечей, казалось ярким, отчетливым, настоящим даже в мутной истертой амальгаме. Мое же отражение за ее спиной так и осталось смутной тенью, размытым и нечетким силуэтом, словно призрак бессонной ночи.
И потому я особенно отчетливо ощущала фальшь в будущей королевне, ее манящую и лживую эфемерность, как у огонька над самой гиблой топью.
Конечно же, даже самые ужасные и неприглядные слухи и сплетни врали о невесте младшего королевича.
Она оказалась еще хуже.
Не было в ней ничего, кроме свежести, красоты и приторной волшбы, что наполняла ее пустую, истощенную гордыней душу. Вот только не Элеанор чарами окутала Гленна и не
