Дикарь и лебедь - Элла Филдс

Мои исполненные страха мысли прервал стук в дверь. Я слезла с подоконника и стремительно пересекла комнату, учуяв запах того, кто стоял за дверью – то были не родители и не прислуга.

– Добрый вечер, – сказал принц, под глазами у него залегли морщинки, волосы были взъерошены. – Надеюсь, час не слишком поздний – я пришел за плащом.

– Вы уезжаете?

Он кивнул, не поднимая на меня взгляда.

– Да, глупо было заявиться сюда в такой момент. – Его губы сложились в усталую улыбку. – Мама всю жизнь корит меня за излишнее любопытство. Так и тянет меня на приключения.

В этом мы с ним были похожи, поэтому я улыбнулась ему и протянула плащ.

– Я его починила.

Принц снова кивнул и развернул накидку, чтобы взглянуть на то место, где была дыра, а я прислонилась к дверному косяку, рассматривая его. Он стоял в свете факелов, что горели в коридоре по обе стороны двери. От ресниц на его щеки упали длинные тени, рот превратился в тонкую линию.

– Пожалуй, уехать прямо сейчас будет неразумно, о чем мой отец уже явно вам сказал…

Взгляд принца, ошеломленный и потемневший, взметнулся от заштопанного плаща ко мне.

– Это золото.

– Простите, что?

Он постучал ногтем по строчке – звук вышел звонкий. Принц тряхнул плащом передо мной и взволнованно заморгал.

– Эта строчка, ваша строчка… – Брон сглотнул. – Она золотая.

Нет.

Похолодев, я выдернула плащ у него из рук и посмотрела сама.

Это действительно было золото. Толстая аккуратная строчка, проложенная золотой нитью.

Проклятье. Стыд, потрясение, страх – прямо как в юности – все эти чувства вновь ожили во мне, но я затолкала их поглубже.

– Похоже, я ошиблась с оттенком, – пробормотала я, надеясь, что Брон купится на отговорку.

Он с ухмылкой взглянул на плащ, явно в этом усомнившись.

– Позвольте, я узнаю, сможет ли кто-нибудь это переделать. – Распустить строчку я смогла бы и сама, но все же проскочила мимо него и помчалась вниз по лестнице на поиски матери, чьи покои находились в другой башне замка.

Я миновала темный холл и побежала вверх по ступенькам, путаясь в тяжелой пышной юбке и постоянно спотыкаясь. Распахнула дверь в родительскую спальню и, обнаружив, что там пусто, вернулась в вестибюль – сердце у меня в груди от страха сжалось в комок.

Я снова ринулась вниз, и на последнем пролете меня поймал отец – его ясные глаза прочли по моему лицу все, чего я не могла произнести вслух. Оглядевшись, он втолкнул меня в ближайшую кладовую – туда, где нас бы никто не увидел.

– Посмотри на меня, пчелка. Смотри сюда. – Я, как всегда, послушалась. Его глаза сменили цвет: из темно-зеленых стали золотыми, затем карими. В детстве такие трюки смешили меня, а когда я выросла, они превратились в способ усмирять бури, что разыгрывались у меня в душе. Ту дикую натуру, которая жила во мне и временами грозила вырваться наружу. Зачастую мне было достаточно просто постоять рядом с отцом, чтобы успокоиться – на подобное он всегда находил время.

Но сейчас это не сработало. Мы оба догадывались, что так и будет, и через пару минут, осознав, что дышу я все так же судорожно, отец убрал руки и отошел с моего пути.

– Давай. Беги.

Я бросила плащ и припустила.

Покидать замок в такой час было небезопасно. Я об этом знала, как знал и он. Но иначе поступить не могла. И отец, и мать считали, что другой исход событий будет куда хуже.

Снова проскочив сквозь кухню, я замерла на пороге и осмотрелась – когда факелы дозорных стали едва различимы вдали, я побежала через огород к полям.

Золото.

Благоговейный ужас на лице у принца. Если такой секрет выплывет наружу… Я бежала все быстрее, выбиваясь из сил, кровь пульсировала в каждой вене, мышцы едва не лопались от напряжения.

Впервые это случилось, когда я была еще мала. Я чинила любимое мамино платье из шелка сливового цвета – то, которое, по ее словам, нравилось моему брату. И когда я представила, как она безмятежно улыбается, как они стоят рядом, это произошло… само собой.

Я пришла в восторг, думала, мать обрадуется, когда увидит, что я сотворила, но они с отцом испуганно переглянулись и велели мне никогда и никому об этом не рассказывать.

И никогда так больше не делать.

Многие годы мне запрещалось чинить вещи, но однажды я все же ослушалась – и доказала им, что могу иначе.

Сначала родители мне не поверили, но, убедившись, что в строчке нет ни следа золота, кивнули и разрешили заниматься починкой одежды – но только у себя в покоях.

Целительство, созидание, умение чинить и управлять растениями были у нас в крови, частичками нашей души. Эти дары были песней наших сердец, и когда эта песня рвалась на волю, сдерживать ее было мучительно. Так же мучительно, как игнорировать мощный импульс, который бился во мне и молил сейчас же дать ему свободу.

Но я крепилась – выбора у меня не было. Я неслась сквозь лес по знакомой тропинке, привычно огибая валуны и перескакивая через расставленные силки.

Я знала, что его здесь нет – знала это еще до того, как достигла устья пещеры и проползла внутрь.

Но только пробравшись сквозь дерево и вынырнув из дупла, поняла, почему народ в городе заколачивал окна лавок и домов.

Кровь.

Водная поверхность бликовала в сиянии звезд, а по ней, будто голодные змеи в поисках еды, тянулись темные разводы.

Его здесь нет. Он не придет.

Но вместо того, чтобы перебирать в уме все жуткие на то причины, я позволила бурному потоку внутри утянуть меня на дно.

Где, погрузившись во тьму, я наконец расслабилась.

* * *

Когда с первыми лучами солнца я вернулась домой, мать ждала меня в комнате.

– Ты хоть понимаешь, что наделала? – мрачно спросила она.

Я тряхнула головой и провела рукой по волосам – выражения лица матери я не видела, голубой балдахин отгораживал ее от меня.

– Конечно понимает, – раздался отцовский голос у меня за спиной, я, запнувшись, шагнула в опочивальню. Лицо у отца было усталое. – Она решила нашу печальную судьбу.

Его слова пронзили меня, будто тупой клинок, но злости в них я не услышала – только смирение. Заметив, что он в доспехах, а на боку у него висит меч, я спросила:

– Куда ты собрался?

– Принц и его люди ждут нас за окраиной города. Мы должны сопроводить их до Эррина.

– Тебе нельзя, – запаниковала я. – Это небезопасно.

– Сейчас везде небезопасно, – пробурчал отец, но, когда у меня вытянулось лицо, выдавил улыбку. Он обнял меня и пробормотал мне в макушку: – Посмотри на меня, пчелка. – Вдохнув его запах – в кармашке на перевязи он хранил горсть сушеной черники, – я посмотрела в его утомленные зеленые глаза. – Мужайся.

Мать вышла вслед за ним, но в комнате осталось марево удушливой тревоги. Оно окутало все вокруг, все мои мысли, поэтому я обрадовалась, когда в покои вошла Линка и увела меня оттуда.

– Пойдемте. Он ведь ненадолго на юг – туда и обратно.

Я взяла ее под руку и кивнула. Мы с Линкой вышли на балкон родительской комнаты. Отец, взобравшись на своего черного, как ночь, жеребца, пришпорил его и вместе с отрядом солдат исчез в клубах пыли.

Закат укатился за гряду холмов на горизонте, затянул день с собой в розово-оранжевую пучину, и небесная высь осталась в распоряжении надвигающейся ночи.

На сей раз Клык явился. У кремнистой стены пещеры стоял меч – я взяла его и замерла в ожидании.

– Солнышко, – приветствовал меня воин с наигранной веселостью, хотя я в тот миг напоминала скорее грозовую тучу. Его тяжелая поступь сотрясала дерево так, что меня осыпало трухой; шагал он вальяжно, но быстро, и вскоре достиг входа в пещеру. – Мы можем не тренироваться, если ты…

Как только он приблизился, я без предупреждения набросилась на него; Клык не успел вытащить меч из ножен, но ловко пригнулся, чудом не лишившись пары белесых локонов.

– Опал.

Я не обратила на него внимания, как и на свое имя, что слетело с губ воина так, будто это было нечто большее, чем просто слово.

– Дерись.

Спустя несколько напряженных, изнурительных секунд взгляд его синих глаз потемнел. Клык наконец вынул меч из ножен.

– Кто-то разозлил тебя?

Я была