— Отпусти его, — говорю я вполголоса.
Неожиданно Кристиан уже около меня, смотрит на Люси свирепым взглядом, который умоляет ее атаковать нас, будто он напоминает ей, что он убил ее сестру, и что у него может быть сияющий меч с ее именем. Что заставляет меня задуматься, работает ли в аду сияющий меч.
Я очень-очень надеюсь, что они работают.
Люси молча смотрит на меня, ее хватка на руке моего брата усиливается, я чувствую ее ненависть ко мне, но так же и ее страх. Она хочет сделать мне больно, разорвать меня на две части своим лезвием, отомстить за сестру, чтобы заслужить уважение своего отца, но она боится меня. Боится Кристиана. Глубоко внутри, она трусиха.
— Мы уходим, — говорит Кристиан. — Сейчас.
— Я не собираюсь идти с вами, — отвечает Джеффри.
— Заткнись, — огрызаюсь я. — Я вытащу тебя отсюда.
— Нет, — говорит Люси, ее голос намного спокойнее, чем я могу чувствовать то, что таится в ней.
— Ты не вытащишь его. — Она сладко улыбается Джеффри. — Я могу все это объяснить, малыш, обещаю, но сначала, я должна кое с чем разобраться. Ты останешься здесь, ладно? Я должна отойти на минуту, но я вернусь. Хорошо?
— Хорошо… — соглашается Джеффри, хмурясь. Он запутался, но он доверяет ей.
Она наклоняется и мягко целует его в губы, и он расслабляется. Затем она отпускает его, что шокирует меня, ведь она освобождает его без боя. Я готовлю себя к внезапной атаке в грудь, но она проходит мимо меня, не смотря в мою сторону. Потом я чувствую, что она намерена делать. Она идет в клуб, в трех кварталах отсюда. Чтобы найти своего отца. Обрушить на наши головы целый мир боли. Она надеется, что Азаэль разорвет нас всех: меня, Кристиана и Анжелу на крошечные груды золы. Когда она вне поля зрения, я поворачиваюсь к Джеффри, который вернулся к протиранию стола.
— Джеффри. Джеффри! Посмотри на меня. Слушай. Мы в аду. Мы должны идти, сейчас, так что мы сможем сесть на поезд, чтобы выбраться отсюда.
Он качает головой.
— Я сказал тебе, я должен работать. Я не могу уйти.
Он переходит к другому пустому столу и начинает складывать тарелки.
— Это не место, где ты работаешь, — говорю я, стараясь сдерживать свой голос. — Это ад. Преисподняя. Подземный мир. Он выглядит как пиццерия, но это не она. Это лишь отражение земли. Это ненастоящая пицца, видишь? — я пересекаю стол и хватаю кусок пиццы с тарелки, держа его перед лицом Джеффри. Она как кусок сырого картона: серая и аморфная, растворяется в моей руке. — Она ненастоящая. Здесь нет ничего настоящего. Ничего твердого. Это ад.
— Нет такого понятия, как ад, — бормочет он, его взгляд на пицце, смутно обеспокоенный. — Это то, что придумали церковные люди, чтобы пугать нас.
— Это тебе сказала Люси?
Он не отвечает, но я вижу по его глазам, что он начинает сомневаться.
— Я не помню.
— Пошли со мной, и мы сядем на поезд, и все снова станет ясным. Обещаю.
Он сопротивляется, когда я тяну его за руку.
— Люси сказала, что скоро вернется. Она сказала, что все объяснит.
— Нечего объяснять, — говорю я Джеффри. — Все просто. Мы в аду. Нам надо выбираться. Люси — Черное крыло, Джеффри. Она привела тебя сюда.
Он качает головой, его челюсть сжата.
— Нет. Это невозможно.
Кристиан расхаживает у двери, не желая больше ждать. — «Ты должна уйти сейчас».
Я поворачиваюсь к Джеффри.
— Пошли, Джеффри. Поверь мне. Я твоя сестра. Я единственная семья, что у тебя есть. Мы должны держаться вместе. Это то, что говорила нам мама, помнишь? Сделай это сейчас ради меня.
Его серебристые глаза мрачные, и я чувствую за своей разрушающейся стеной, как больно ему от того, что произошло: необъяснимое ведение, его отказ принять его; то, что все всегда касалось меня, и никогда его; папа нас бросил; мама умерла, и оставила его с вопросами без ответов; все превратилось в пепел прямо у него на глазах. Все ушли и никого с ним не осталось, кроме Люси, и он знает, что в ней отсутствует что-то важное, он не знает, его ли это вина, тот ли он человек, которым должен быть, но он не хочет потерять и ее. «Кто я?» — думает он. «Почему я здесь? Почему мне всегда должно быть так больно? Почему никогда, никогда не становится легче?»
И он хочет, чтобы это просто прекратилось.
Он хочет быть мертвым.
— Ох, Джеффри, — выдыхаю я. — Не думай так, — я обнимаю его руками. — Я люблю тебя, я люблю тебя, — повторяю я снова и снова. — И мама любит тебя, и папа любит тебя; мы все безумно тебя любим. Не думай так.
— Мама умерла. Отец ушел. Ты занята, — отвечает он, не меняя интонацию.
— Нет. — Я отстраняюсь и смотрю в его глаза; слезы текут по моему лицу. Я касаюсь рукой его щеки, то, как сделала раньше с Семъйязой, и наполняю его воспоминаниями о маме на горе этим днем, надеясь, что он сможет получить их, фокусируясь на моменте, когда я только сказала ей о Джеффри, как счастлива она была от мысли о нем. Затем я показала ему рай. Мама идет в далеком свете. Его тепло. Покой. Протяженный след любви от нее.
— Разве ты не видишь? Это настоящее, — шепчу я.
Он смотрит на меня, в его глазах блеск слез.
— Пошли домой, — произношу я.
— Хорошо, — он кивает. — Хорошо.
Вздох облегчения покидает меня. Мы идем к двери. Кристиан практически подпрыгивает на ногах, осматриваясь вокруг, будто каждая тень собирается прыгнуть на нас.
— «Там», — произносит он, смотря на запад, на угасающий свет. — «Что-то приближается».
Я хватаю Кристиана за руку, все еще удерживая Джеффри.
— Пошли.
Отчетливый свист поезда, высокий и приятный. Я никогда не слышала более желанного звука в своей жизни. Люди на улице поворачиваются на звук. Он приближается. Он почти здесь. Но теперь мы привлекли внимание проклятых. Раньше я была сконцентрирована на Джеффри, не смотрела на другие потерянные души в пиццерии, но все они смотрели на меня. Даже серые люди на улице медленно поворачиваются к нам, их лица подняты, вместо того, чтобы клонится к земле. Они смотрят прямо на нас, и там, где должны быть их глаза — черные, пустые дыры. Они открывают свои рты, внутри все черное: их зубы черные, их языки, и я осознаю другой шум, как жужжание мух. Смерть.
Кристиан читает молитву себе под нос. Анжела хватает Джеффри за руку.
Один из серых людей поднимает костлявый палец и указывает на нас. Затем еще один и еще.
Потом они начинают двигаться в нашем направлении.
— Бежим! — кричит Анжела, и мы несемся к железнодорожной станции по центру улицы; наши руки ударяются и дрожат, пока мы боремся за то, чтобы держаться друг за друга. Мы можем это сделать. На нужно пройти лишь половину квартала. Мы так близко. Несколько минут до безопасности. Мы можем это сделать. Можем добраться туда. Но мы не сделали и десяти шагов, прежде чем серые люди начали выскакивать на асфальт, чтобы блокировать нам путь. Они легче, чем настоящие люди, их проще отталкивать, быстро протискиваться, но скоро их уже становится больше, сейчас их так много, армия проклятых между нами и станцией. Их пальцы холодные и сырые, как у зомби, их руки рвут мой свитер и затем мои волосы. Анжела пинается, кричит и плачет; Джеффри вырывается из моего захвата. Они вокруг нас, на каждой стороне, стонут, выкрикивают что-то на разных языках, которые я не понимаю, молитва низких, гортанных звуков, крики. Нас разорвут на кусочки, думаю я. Мы умрем прямо здесь.
