— Ральф, ты первый.
Генри уже не ругался, а просто вздохнул. Не было сил, чтобы как-то отчитывать его. Да и за что? Он всего лишь подтолкнул их к тому, чего они оба желали. Только вот за участие демона в этом, он словил нехилую затрещину, когда приблизился к порталу. Ральф даже не устоял и свалился в него вместо того, чтобы спокойно войти.
— Прости, Риз, — шепнул Генри, когда они остались наедине. Он подал ей руку, чтобы помочь подняться с холодного камня. — Давай обсудим это позже. Сначала мне нужно покончить с отцом.
Она не поднимала головы, видя из-под капюшона пальцы Генри. Она долго не решалась, но Генри с пониманием отнесся к ней — ждал. И холодная рука коснулась его ладони.
Сколько мечтаний о том, чтобы эти руки вновь её обнимали, ласкали и касались. Что ж, как всегда, нужно бояться своих желаний. Риз не переживала за Айку — подруга долго её ругала за решение о «смерти», она знала о любви Медной к королю и первый год предлагала показаться ему. Но вот то, что переживала Риз сейчас…
Но почему бы не посмотреть на это с другой стороны? Они были вместе, как и мечтали об этом. Но разве не хорошо было бы воспринять это как прощание? Доброе прощание, о котором можно было вспоминать как о нечто прекрасном и добром? Лучше смотреть на это так.
Генри сейчас выглядел виноватым (иначе чего извинялся?), но вновь был отчужденным при этом, тихим, подавленным. Не значило ли это, что в нём все еще кипела злость?
Риз считала, что да. Её обман простить было невозможно. И это она понимала.
— Да. — Но Генри она сказала то, что он желал услышать. Сама же считала, что обсуждать нечего. Это будет что-то вроде: «Мы были под властью демона», «Мы спасались, чтобы не замерзнуть». Или самое болезненное: «Давай представим, что ничего не было». Может, Риз стала пессимисткой, но она видела их разговор именно таким.
Плевать. Ей сейчас лишь бы отдохнуть и вновь согреться — холод льдов и снегов вновь их окутывал.
В это время комната Генриха охватила Ральфа теплом Летарта, его летними днями, просачивающимися в открытое окно. В комнате Генри будто никого и не было все эти три дня — уборку не проводили, пыль с улицы ложилась на поверхности тумб, шкафов, стола.
Стол. Там что-то изменилось. Появилась детская игрушка! Деревянная лошадка, сделанная совершенно неумелой рукой, да и выкрашенная явно детской. Но она была старой, разбухшей от многолетней сырости, в трещинах, а хвост держался на честном слове. Краска тоже посерела, в каких-то местах облупилась.
Игрушка, принадлежавшая Генриху, выстроганная его отцом.
Портал закрылся сразу, как только Риз и Генрих оказались в комнате. Он не хотел растрачивать силы понапрасну, поэтому проверил все вокруг лишь своим чутьем магии. Казалось, все спокойно. Первым делом Генри прошел к шкафу и переоделся, абсолютно не обращая внимания, что Риз все ещё была здесь. Сегодня он собирался выйти к людям как король, так что и выглядел соответственно. Черный камзол, расшитый золотой нитью, выгодно выделял его медные волосы. Немного жарковато для летнего сезона в Летарте, но после пронизывающего холода гор было самое то. Не хватало только короны на голове. И пусть это была серийская корона, сегодня он заберёт ещё и Летарта.
Сверившись с часами, что до казней на дворцовой площади, которые проходили ежедневно, было ещё время, Генри прошел за стол, чтобы потратить его на обдумывание своих действий.
— Ну так кто? Кто из нас тебе понравился больше? — никак не мог угомониться Ральф. Он запрыгнул на кровать, поднимая небольшое облачко пыли в солнечном луче, и с озорной улыбкой смотрел на Риз. Хоть и получил свое, отставать все равно не собирался.
— Это же… — пробормотал Генрих, тучей нависая над столом.
У него не было игрушек с раннего детства, но он смутно помнил, как ещё совсем маленьким клянчил у отца лошадь. Думал, что с ней станет рыцарем, который сможет защитить маму от болезней, и отец сделал ему деревянную. Сам. «Мама…» — тогда она ещё была жива, а Вильгельм был любящим отцом. Зачем он оставил ее здесь? Старой игрушки недостаточно, чтобы извиниться за жизнь в страхе и нелюбви! Если он хранил ее все эти годы вместе с тёплыми чувствами к сыну, то почему все время пытался избавиться от него?!
— Не прощу… Я никогда не прощу тебя! — рявкнул он, швыряя игрушку в стену, и, оперевшись обеими руками на стол, опустил низко голову и часто задышал, будто ему не хватало кислорода в лёгких. При каждом вздохе он издавал хрип, а в груди вдруг стало так больно.
— Ты всерьез считаешь, что?.. — оскалилась на Ральфа Риз. Хоть на кого-то она могла выплеснуть гнев за его же проделки, пусть словесный — сил просто не было, как вдруг заговорил Генрих.
Она обернулась на него и увидела состояние, в котором он был. В каком она его никогда не наблюдала! И это пугало. Сначала подумала, что он обращался к ней, но позже, благодаря звуку упавшей вещи, увидела игрушку и осознала, что это было обращение к отцу. Она испугалась еще больше. Испугалась за его состояние. Но имела ли она право подойти к нему? Имела ли право положить руку на его плечо и сказать что-то?
Она не имела на это никаких прав. Не тот, кто был мертв три года и три года не делал этого, когда Генрих оплакивал, скорбел, думал и сходил с ума. Не тот, кто наблюдал за ним из тени и не прикоснулся тогда, когда это действительно было нужно. Не тот, кто был мёртв.
Риз отвернулась от Генри и застегнула штаны, которые успела на себя натянуть. Она сделала шаг к тени, морщась от боли и неудобства. Всю ночь… Два мужчины… Одновременно… Спустя три года, неподготовленный организм мстил за это болью.
Но она стерпела. Шаг еще и еще… И вот она уже подошла к тени, которую откидывал шкаф от утреннего палящего солнца, но дыхание Генриха так терзало её ухо. Как и его вид, когда она обернулась, терзал сердце.
И вот через каких-то полминуты женская рука всё-таки коснулась Генриха.
— Ты и не должен прощать, — прошептала Риз. — Но пора покончить с ним, перечеркнуть прошлое и двигаться в будущее.
«Оттолкнет, — решила Риз, — значит, это всё». Это будет справедливо, и она вновь вернется в гроб для него. Но уйти без этого просто не смогла.
Все ещё не в состоянии справиться с дыханием, Генрих упал на стул, повернулся к Риз и уткнулся в ее тело, крепко обнимая. Ему этого не хватало всю жизнь — просто чтобы кто-то был рядом и поддерживал. У него были друзья, которые горы свернут ради него, была жена, которая уважала и чтила его. Но вот так, по-матерински ласково просто прикоснуться, постоять рядом, пока он не справится со своими проблемами, никто не мог. Возможно, он и не подпускал никого так близко.
Пока Генри успокаивался, Ральф нервно подпрыгивал вокруг пары. Он тоже забеспокоился, не хватало ещё, чтобы Генрих сам по себе задохнулся. А ведь Ральф ничем не смог бы помочь в этой ситуации. Если только лекаря позвать, но вряд ли здесь кто-то согласился оказать помощь сыну безумного короля.
Справившись с дыханием, Генри ещё долго просто сидел и не выпускал Риз из рук. Он слушал звук ее вздохов, ровное сердцебиение, которые его успокаивали. Но время шло, и каждую спокойную минуту Генриха кто-то из его народа страдал.
— Пойдем со мной, — попросил он, поднимая голову. — Убьешь его, если я не смогу. У меня только одна просьба: позволь сначала поговорить с людьми.
Риз никак не ожидала такой реакции от Генриха, а потому не сразу обняла его за голову, прижимая к себе сильнее, а после лишь ласково гладила его по голове. Так, как Айка никогда не делала. При короле нельзя было показать свою слабость. И вот так, наверное, его правда никто не успокаивал.
Но время шло, и вот он обратился к ней с просьбой. Риз хотела отдохнуть, ей нужно было отдохнуть. Но приказ своего принца… теперь уже короля, она готова была исполнить любой.
— Я сделаю всё, что ты попросишь, — прошептала она, проводя ладонью по его лбу, а потом медленно еще раз приглаживая волосы. — Но ты сможешь, я в тебя верю. И верит весь народ Летарта. Он ждет тебя, Генри. Ждет как освободителя. И им ты будешь для народа в любом случае, как бы не отошел от трона Вильгельм.
