вонзил копьё в расщелину между чешуёй на шее зверя, и Дракон заревел и откусил ему голову одним махом. Наблюдающий за зрелищем Тоётоми не дрогнул и не подал никаких сигналов. Он не боится? Или же так глуп, что считает, будто доспехи из дорогого металла защитят его от драконьего пламени?
Он выехал к Дракону на коне и встал напротив головы. Поклонился, выражая почтение.
– Уверен, ты меня понимаешь, Великий Зверь, – сказал Тоётоми. – Спасибо за демонстрацию силы, до сих пор я гадал, так ли ты силён, как о тебе говорят мои соотечественники. Вижу, слухи правдивы.
Дракон ждал. Зов – тихое шипение на древнем, мёртвом языке – звучал теперь сильнее, настырнее, тянулся к Зверю сквозь преграду из людей, лошадей и хилые стенки короба, стоящего в стороне от воинов.
– Я знаю, отчего ты не напал на меня, – кивнул Тоётоми, полуобернувшись на короб. – Ты ждёшь, что я верну тебе женщину. Я мог бы убить её, но не стану.
Дракон выпустил струю дыма, она окутала фигуру генерала, но не стёрла с его лица ухмылку, а только добавила ему уверенности.
– Я прав. Даже змеёй она может принести пользу.
Тоётоми махнул рукой – стоящие у короба стражники открыли крышку, являя глазам Дракона и капитана внутри него скрученную верёвками женщину. Зелёная кожа в струпьях, волосы свалялись в липкий жгут, вместо ног – змеиный хвост. Он выполз из короба и с хлюпающим звуком ударился о землю. Стражники вздрогнули, полуобращённое в имуги тело выгнулось, наружу выпала голова.
Капитан внутри Дракона взвыл и дёрнулся, зажмурился сам Дракон. Слабый человек, слабый и предсказуемый. Японский генерал подумал о том же.
– Приходи ко мне человеком, Великий Зверь, – сказал он, в удовольствии растягивая слова, – и мы договоримся.
Он дал знак остаткам своей дивизии, и те повернули к заливу. Короб с бессознательной женщиной уехал вместе с ними.
– Буду ждать тебя у реки, – сказал напоследок Тоётоми. – Попробуешь обмануть меня, и она умрёт.
«Драконы не лгут», – ответил Зверь.
«Он не знает об этом», – с трудом отозвался капитан.
«И только это спасло нас. Ты поступил глупо и опрометчиво, и я не стану помогать тебе спасать такого же глупого человека».
Подняться в воздух Дракон не смог – потерял много сил в битве, потерял много сил, просто глядя на изуродованное обращением тело женщины. Зверь опустил голову и ждал: на рассвете, едва из-за холма показался первый луч солнца, Нагиль вернул себе тело.
Он терпел зудящую боль и хруст срастающихся костей, озноб, охвативший человеческую кожу, жжение от ран на боку и у шеи. Дышалось с трудом, руки и ноги распластались вдоль тела, точно канаты. Когда его нашли воины Хигюна, Нагиль всё ещё был слаб, и им пришлось подхватить его под руки и втащить на коня.
Хигюн ждал на берегу Кыма: северные дивизии разбили лагерь прямо у реки, на стороне ближе к Конджу, и солдаты генерала приняли Нагиля без должной радости. Пока он ехал к шатру, они бросали ему вслед усталые, злые взгляды.
Нагиль спешился и вошёл к Хигюну, на ходу натягивая на полуголое тело чогори.
– Я потерял десять тысяч, – сказал вместо приветствия генерал. Нагиль поклонился ему и сел прямо на землю, устланную тонкими циновками. – Десять тысяч, капитан-дракон.
– Вы потеряли бы столько же, если не больше, если бы Дракон не прилетел вам на помощь.
Хигюн кинул в тряпичную стену кубок и обошёл стол, чтобы присесть напротив Нагиля. Он только что снял обожжённые доспехи и не успел ещё умыться: едва сдерживаемый гнев проступал на его лице сквозь слой копоти и крови.
– Мы могли добить их самостоятельно, после первого залпа ты должен был дать моим людям шанс на спасение!
– Не я контролирую Великого Зверя, генерал, – просипел Нагиль и закашлялся. Рана на шее затягивалась медленнее остальных, оттого вдох и выдох получались болезненными и глухими, словно он всё ещё не успокоил Зверя внутри себя.
– Дракон подчиняется твоей воле, – цедил Хигюн, – следует твоим приказам!
– Нет, генерал, и вам это прекрасно известно.
Нагиль разминал пальцы, силясь прогнать дрожь, и жмурился. В генеральском шатре было душно и дымно, сюда просачивался вместе с пеплом жаркий воздух из долины, где догорали среди травы тела. Японцы, корейцы, капитаны дивизий и простые солдаты, всадники с их лошадьми и пехотинцы. Дракону следовало быть аккуратнее, но когда это Великий Зверь проявлял деликатность по отношению к кому-то из смертных?
Несмотря на изначальную свою природу, Дракон не был великодушен и мудр, как его предок, и не считался с планами людей и их желаниями – он действовал самостоятельно, жил своей жизнью, контролировал Нагиля, когда мог, и рвался из смертного тела в минуты, когда капитан был наиболее уязвим.
– Я вёл своих людей тебе на подмогу, а выяснилось, что на погибель! – бесновался генерал и стучал кулаком в землю рядом с Нагилем. – Теперь мы беззащитны, и когда Тоётоми приведёт ещё войска, нам не спасти даже Конджу – не то что столицу!
– У Тоётоми было двадцать тысяч воинов, – вяло запротестовал Нагиль. – Я сжёг их флот в заливе, они отрезаны от своих, и мы могли бы…
– У нас больше нет людей, капитан, – отрезал Хигюн. Нагиль с трудом смотрел ему прямо в лицо и не понимал. – Слышишь, Мун Нагиль? Со мной было двадцать две тысячи пехоты и конницы, и ровно половина сгорела от твоего пламени.
– Вы обещали больше, – не поверил капитан. Хигюн сердито кивнул.
– Советник решил, что нашей армии хватит, чтобы остановить японские войска.
– Что?…
– Люди Лю Соннёна ушли на север, все охраняют короля. Сейчас они в Хэнджу, его величество ждёт ответа от Минской империи.
Нагиль едва слышно выругался и застыл, опустив голову. Хигюн гневался не напрасно, но теперь было поздно что-то менять. У них всё ещё оставалось ополчение, на помощь которым отправилась малая часть сил Хигюна, и капитан надеялся лишь, что город выстоял без него, а люди выжили. Что его войско выжило.
Предсмертный крик Чжисопа дрожал в затылке, Чжисоп кричал там вместе с другими погибшими этой ночью, и все-все прочие звуки накрывало змеиное шипение, что вовсе не почудилось Нагилю, пока он был скован драконьим телом.
– Хорошо, – в итоге нехотя сказал генерал. Встал, размял плечи и вернулся к столу, на котором успел растянуть карту военных действий. – Иди сюда.
Нагиль поднимался дольше, и от внимательного взгляда Хигюна не ускользнули ни состояние капитана, ни его стеклянный, ничего не выражающий взгляд.
– Соберись, капитан, – сердито бросил
