А потом Рэндольф заговорил, и мне стало не до чего.
– Два года назад на этом же месте я наблюдал, как к замку подъезжают войска наших соседей. Они заночевали у нас, а на следующее утро часть гостей уехала. Их вел сэр Эдвард Эйдо. Уехал и я, ведя людей моего отца – в замке почти не осталось защитников. У самого отца еще имелись дела в замке, и он собирался выехать на следующее утро вместе со своим другом лордом Беорном Эйдо и остальными его людьми – теми, что не отправились с Эдвардом. Беорн говорил, что так будет разумней, в нынешние времена не стоит путешествовать без большого отряда, слишком много стало чумных…
Рэндольф надолго замолчал, глядя в темноту. Снова развернулся ко мне.
– Я думал, что уезжаю, чтобы защитить от чудовищ свою семью. Жену. Сына. Еще одного нерожденного ребенка – Бланш узнала о нем за неделю до моего отъезда. Я вернулся через три месяца, и оказалось, что я изменник и сын изменников, дома у меня больше нет, а тела членов моей семьи гниют во рву когда-то моего замка. Пока я оправлялся от ран, чудовища в человеческом обличье забрали у меня все.
Рэндольф хищно улыбнулся.
– Что, даже не выразишь соболезнования?
– А ты примешь их? – Кажется, я не смогла бы отвести взгляд от его глаз, полных ненависти, даже если бы захотела. Но я не хотела. Если гордиться заслугами предков, как своими, значит, и за их злодеяния придется отвечать, как за свои. Значит, мне придется смотреть в глаза Рэндольфу и слушать все, что он скажет.
Потому что, кто бы ни схватился за оружие первым той ночью, ни женщина, ни ребенок не были ни в чем виноваты. Резня, за этим последовавшая, полностью на совести моего отца.
– Не приму.
Рэндольф взял меня за руку и потащил за собой. Слетел вниз, размашистым шагом пересек двор – я едва поспевала за ним.
– Когда до меня дошли слухи, что Ричард тебя пощадил, – проговорил он на ходу, – я возмутился сначала. Даже написал ему, требуя покончить с тобой. Чтобы не осталось никого из вашего проклятого рода. – Он подтащил меня к себе почти вплотную, заглянул в лицо. – А потом понял, Ричард все сделал правильно. Идеальная месть: чтобы ты точно так же осталась одна, лишившись всех, кто был тебе дорог. Осталась жива. – Он оскалился. – Мертвым не больно. А живая, ты будешь помнить их. Всех, поименно, как помню я. Сколько бы лет ни прошло.
Я все-таки не выдержала его взгляда – отвернулась, смаргивая слезы. Неужели Ричард в самом деле сохранил мне жизнь только поэтому?
– И даже если вдруг вздумаешь забыть – он будет рядом, чтобы напомнить. Ты ведь теперь хранитель, а он – твой командир. Никуда не денешься.
Он отступил в сторону и снова потянул меня за собой. Мы вернулись в господские покои. Рэндольф остановился у одной из комнат.
– Здесь жила тетушка Адали.
Я ее помнила. Она приходилась тетей леди Летисии, матери Ричарда и Рэндольфа. Годы, казалось, высушили леди Адали, лицо превратилось печеное яблоко, руки покрылись вздутыми венами и старческими пятнами. Но глаза смотрели живо и остро, а шутки были, пожалуй, слишком солеными, хотя многие я не понимала.
– В последние годы она с трудом выходила из комнаты, но в любую погоду слуги помогали ей выбраться во двор и обойти его. «Стоит только пожалеть себя, лечь – и смерть тут же найдет тебя», – говорила она. Смерть нашла ее на пороге спальни.
Он шагнул к другой двери.
– Здесь жила Мэй, моя нянька. Не знаю, сколько ей было лет, мне она казалась вечной. Когда она вырастила нас, родители оставили ее и разрешили жить в господском крыле.
Мэй я тоже помнила и не любила – она была ворчливой и всем недовольной. Рик только смеялся в ответ на ее ворчание и советовал не обращать внимания. «Мэй просто не хочет поверить, что мы выросли. Ведь тогда может оказаться, что она больше никому не нужна».
– Она нянчила и моего сына – пока ее не убили.
Рэндольф перетащил меня к следующей двери.
– Здесь была моя спальня. Наша с Бланш спальня. Я долго надеялся, что ей удалось спастись, скрыться. Но Ричард видел тело.
Я сглотнула застрявший в горле ком.
– Ричард был в замке?
– Был, – кивнул Рэндольф.
– Как ему удалось уцелеть?
– Узнаешь в свое время. Я не закончил.
Еще несколько шагов.
– Детская. Здесь жил мой сын и я надеялся, скоро появится и колыбель. Кайлу было три года.
– Кайл? – переспросила я.
Нет, не может быть! Таких совпадений не бывает!
– Да, – горько усмехнулся Рэндольф. – Так его звали.
А что, если горничная выдала чужого ребенка за своего, чтобы укрыть его? Сказать ли об этом? Нет, пожалуй, сейчас не стоит. Лорд решит, что я все придумала, услышав имя. Что пытаюсь ударить в ответ – ударить в самое больное. Пусть Акиль расскажет ему утром. Акилю он должен поверить.
Еще несколько дверей, Рэндольф называл имена. Кого-то я помнила, кого-то не успела узнать. В любом замке всегда было много народа, жили родичи – от близких до тех, с которыми и родство удавалось припомнить не сразу, но не бросать же вовсе; а также – доверенные слуги, к которым относились почти как к равным.
Я пыталась не слушать. Цеплялась за мысли о мальчишке, который сейчас, наверное, спал где-то в замке. Возможно, своем собственном замке. Не помогало. Потому что даже если наследнику удалось уцелеть – сколькие погибли? Взрослые. Дети. Пусть не дети знатных родов. Конюшата, поварята, пажи – кто их считал? Кто помнил? Кто помнил горничных, лакеев, конюхов? Да, чернь, но ведь люди же. Иначе не мчались бы мы с Акилем за выжившими после того, как погибла деревня, не рисковали бы жизнью – своей и солдат – ради пятерых крестьянских девок.
Маргарет, в отличие от Рэндольфа, должна была помнить слуг. Маргарет, повариха, которая плюнула мне в лицо, узнав, кто я. Как ей удалось уйти живой? Спрашивать я не стану. Как удалось уйти живым Рику?
Рэндольф прав – я не забуду. Ни отца, ни братьев и маму. Но не забуду и тех, кого убил мой отец. Не Мортейны виновны в том, что произошло в замке, даже если в самом деле схватились за оружие первыми. Так не казнят заговорщиков. Так вычищают будущие владения – всех под корень, чтобы некому было потом мстить.
«Око
