Мой кровный враг - Наталья Шнейдер

– Ты дождешься меня? – спросила я. Протянула руку для поцелуя. Хорошо, что пальцы не дрожат.

Рик склонился над моей рукой, почти как взрослый. Выпрямляясь, обжег взглядом синих глаз. Почему я каждый раз улыбаюсь, словно дурочка, когда он так смотрит?

– Обязательно. Я буду писать каждый день.

Мама едва заметно покачала головой. Вернемся домой, и она снова начнет отчитывать: «Не морочь мальчишке голову, он тебе не нужен!» Ох, да о чем я! Это она вернется домой, а у меня впереди две недели морем.

Я растянула непослушные губы в кокетливой улыбке.

– Это ты сейчас так говоришь. А потом вырастешь и забудешь.

Шесть лет! Шесть лет вдали от дома! Нет, я не буду плакать, бесполезно. Отец опять скажет что-нибудь вроде «не реви, Цветик, ты же Эйдо», мама снова начнет рассказывать, что до сих пор переписывается с подругами из пансиона, про блестящее образование: Бенрид – центр наук и искусств. Что тоже грустила поначалу, но потом все прошло.

– Я буду ждать, – сказал Рик, и что-то такое промелькнуло в его голосе, от чего мои щеки налились жаром. Я выдернула руку, которую он до сих пор не выпустил из своих пальцев – горячих и сильных.

Забудет. Как уже забыл, что в детстве обзывал меня малявкой. И как сунул лягушку в корзину с земляникой, а потом хохотал, когда она выпрыгнула мне в лицо. А я-то все помню, так что пусть теперь смотрит и вздыхает.

О чем я? Не станет он на меня смотреть – просто потому, что я буду далеко. А писать каждый день… через море? Его родителям быстро надоест выбрасывать деньги. Да, лорд Бенедикт Мортейн богат и щедр, но…

Я не хочу никуда уезжать!

– Хватит, дети, – вмешался отец. – Никто не будет задерживать корабль ради вас.

Он распахнул объятья, и я бросилась в них, ткнулась носом в грудь, вдохнула такой знакомый запах – табака, кожи и лошадей.

– Выше нос, Цветик, – улыбнулся он, отстраняясь. – Шесть лет пролетят быстро. Вернешься совсем взрослой и настоящей красавицей.

– Роза и сейчас… – Рик вспыхнул и осекся, смешавшись. Отступил, неотрывно на меня глядя, словно хотел насмотреться на все эти годы вперед.

Мама порывисто обняла меня, пряча блестящие от слез глаза, и я прижалась к ней. Надо же, я уже почти догнала ее, а когда приеду, наверное, вовсе перерасту.

Мамин дар пах акацией. Как же я буду теперь без нее? Ну да, я уже не маленькая, и мне не нужно читать сказки и вытирать слезы. Нет, и сейчас не нужно! Я прокусила губу.

– Все хорошо, Цветик. – Она погладила меня по голове. – Ты быстро привыкнешь. Погоди, еще возвращаться не захочешь, скажешь, что дома скучно, а там настоящая жизнь.

Какая она, настоящая жизнь? Здесь у меня была настоящая жизнь. Можно взобраться на старый дуб, с верхушки которого видны холмы на границе наших земель. Можно скакать по полям наперегонки с Риком или на спор сигануть в море со скалы. Можно сидеть на дне оврага и наблюдать, как на большом плоском камне греется семья ужей. А там, за морем?

– Учеба, подруги, балы, кавалеры, – улыбнулась мама, словно прочитав мои мысли.

Рик на миг изменился в лице. Можно подумать, он тут не будет ни на кого засматриваться! Он ведь станет совсем взрослым через шесть лет.

– Иди, – легонько подтолкнула меня мама. – Корабль в самом деле не будет ждать. Я люблю тебя, доченька.

Я не удержалась, все-таки всхлипнула. Хорошо, что братья не приехали, а то бы точно разревелась, если бы прощалась еще и с ними.

– Пойдемте, миледи. – Николас, старый слуга, вырастивший еще моего отца, кивнул людям, и те потащили на борт сундук с моими вещами.

– Да, – прошептала я. Вздернула подбородок: я не буду плакать!

Очень хотелось оглянуться, но я не стала: дурная примета. Я ведь увижу их снова, правда, увижу?

***

Шесть лет спустя

– Вам письмо, миледи. – Николас держал в руках непривычно толстый конверт.

Я вскочила – с пера на беловик диплома упала клякса. Да плевать, перепишу. Четыре месяца не было писем из дома, я вся извелась. Нет-нет, с родными все в порядке, просто в войну почта ходит из рук вон плохо. Да, чумные повержены и гражданская война, по слухам, тоже закончилась, но когда еще все наладится? Ивонна, вон, полгода ничего о своих не знала, а потом пришло письмо, все живы. Вот и мои…

Я нахмурилась: герб на печати, закрывавшей конверт, был незнакомый. Мне не писали чужие. Только родители, да Эдвард или Мартин время от времени вспоминали, что у них есть сестра.

Когда я ломала печать, руки тряслись. Почерк тоже оказался незнакомый – крупный, угловатый и очень разборчивый. Но все же в первый миг мне показалось, что я что-то неправильно разобрала.

«Леди Роза, я взял на себя смелость вам написать на правах старого друга вашего отца. Прежде всего, приношу глубочайшие соболезнования: гибель лорда Беорна Эйдо – невосполнимая утрата для нас всех».

Я вцепилась зубами в кулак. Нет. Этого не может быть. Я что-то не так поняла. Нет!

– Миледи? – Голос Николаса донесся словно сквозь вату.

Я подняла взгляд от прыгающих строчек. Лицо Николаса плыло, и сам он шатался.

– Миледи, что с вами? – Он подхватил меня под локоть, повлек куда-то. Я бездумно перебирала ногами, так же бездумно позволила усадить себя в кресло. Под носом возникло что-то жутко вонючее, я подпрыгнула.

– Убери эту гадость!

Откуда Николас взял нюхательные соли? Я никогда их не держала, потому что не падала в обморок. И сейчас не упаду. Еще не хватало: лишаться чувств из-за чьей-то злой шутки.

– Что с вами? – Николас присел напротив, встревоженно заглядывая мне в лицо. Коснулся моих пальцев – руки у него оказались неожиданно горячими. Хотя нет, это мои холодные.

Я заглянула в подпись. Сэр Грей. Да, старый друг моего отца. Я плохо его знала: у начальника столичной стражи было много забот, и он редко появлялся у нас —разве что в нашем особняке в столице. Впрочем, и тогда он со мной почти не разговаривал, оно и понятно. О чем нам с ним было разговаривать?

– Сэр Грей, – я сама не узнала своего голоса, – приносит соболезнования по поводу гибели папы.

– О господи! – выдохнул Николас. Лицо его посерело, и я на миг испугалась,