что сердце у старика не выдержит. Сорвалась с кресла, пытаясь усадить его. Он отмахнулся.
– Как же так… Он же… мы же…
Николас вырастил моего отца и прошел с ним всю войну – предыдущую войну, с Ландернау, которая закончилась четверть века назад. Я снова сунулась в письмо – едва ли стоило изводить столько бумаги и чернил только для того, чтобы выразить соболезнования. Наверняка там есть подробности.
Но почему мне не написала мама? Или Эдвард – ведь к нему перешел титул после смерти отца? Я сглотнула горький ком, не сразу решившись читать дальше – вдруг там не только о папе? Следующие несколько абзацев мне пришлось перечитать три раза.
– Он пишет, что папу убил Рик… Ричард Мортейн.
Этого не может быть. Просто не может быть. Я схожу с ума. Николас пошатнулся, вцепившись в спинку кресла. Я испугалась за него.
– Сядь, – бесцветным голосом произнесла я.
– Негоже мне…
Я рявкнула:
– Сядь, я сказала!
Грудь словно сдавило ледяным обручем, отчаянно не хватало воздуха – так, что темнело в глазах и кружилась голова.
Николас отодвинул от стола стул – ножки проскрежетали по полу, я вздрогнула от этого звука. Я схожу с ума. Наши родители дружили едва ли не всю жизнь и Рик, да и Рэндольф, его старший брат, частенько гостили у нас. Рик убил папу???
Совершенно некстати подумалось, что наша с Риком переписка заглохла в первый же год. Просто я о нем вспоминала все реже, а потом и вовсе перестала писать. Может быть, если бы мы продолжали общаться, я бы заметила неладное?
– Он и еще пятеро с ним, – я то и дело сверялась с письмом, словно разбирая сложнейшие алхимические формулы. Может быть, если я облеку прочитанное в собственные слова, смогу понять, что за безумие произошло? – Ворвались в наш столичный особняк. Когда подоспела стража во главе с сэром Греем, все было кончено. Рик… Ричард сдался страже в обмен на свободу тех, кто был с ним.
Чтобы избежать кровопролития – так он сказал сэру Грею. Ричард и пятеро магов с одной стороны, сэр Грей с еще двумя магами и две дюжины стражников-простых с другой – побоище и в самом деле вышло бы знатное. Хотя рано или поздно убийц смяли бы числом. Сэр Грей, возглавлявший стражу, предпочел поберечь своих людей.
– На допросе… – Голос сорвался, пришлось помолчать. – Ричард заявил, что отец убил его родителей.
Судя по ошарашенному лицу Николаса он понимал еще меньше, чем я. Я снова заглянула в письмо.
– В самом начале войны отец раскрыл заговор, который возглавляли Мортейны. Заговор в пользу Ландернау.
Да, такое не прощают. Казалось бы, четверть века прошло, но раны все еще были свежи. Не осталось семьи, которая не потеряла бы близких в этой войне, и леди Краммиана тогда сражались бок о бок со своими мужчинами. Но…
– Но зачем бы им? – озвучил мое недоумение Николас.
Они же были героями той войны. Лорд Бенедикт, племянник принца-консорта, погибшего в первые дни войны, мстил врагам за своего дядю. А леди Летисия взяла на абордаж свой первый вражеский корабль будучи младше, чем я сейчас. И вдруг – заговор в пользу былых врагов?
– Власть, – сказала я, снова пробежав глазами строчки. – Если династия прервется, следующий претендент на корону – Мортейны.
Удивительно, до чего спокойно прозвучал мой голос. Как будто я смотрела сама на себя со стороны. Как будто я была не здесь.
Николас покачал головой.
– Лорд Бенедикт мог бы стать королем, но только если его примет Вечное пламя.
Риск велик. Но и награда… Иные ставили на кон свои и чужие судьбы и ради меньшего. Получается, отец раскрыл заговор, Ричард счел его предателем, виновником смерти родителей. И просто пошел, и…
Я закрыла лицо руками, забыв о письме, сминая бумагу. Мысли скакали, путались, и никак не получалось вздохнуть полной грудью.
Николас осторожно сел рядом, полуобняв меня.
– Поплачьте, миледи.
Я замотала головой, выпрямилась.
– Сперва дочитаю. – Я чуть сдвинула письмо, так, чтобы Николас – он был грамотен – тоже мог в него заглянуть. – Читай тоже.
– Как можно?
– Читай. – Я снова сглотнула ком. – Я не могу больше… вслух.
Как будто произнесенные слова делали произошедшее реальностью. Как будто если все останется на бумаге, еще получится повернуть время вспять. Сделать так, будто ничего не было.
Сэр Грей писал, что отправил мне послание не сразу – хотел изложить во всех подробностях, как прошла казнь убийцы моего отца и государственного изменника. Хорошо, что все же не изложил – вряд ли описание чужих мук доставило бы мне удовольствие. Убийца должен умереть, чтобы правосудие свершилось – и этого довольно.
Только правосудию не было суждено свершиться – по дороге к эшафоту Ричарда отбили. Те пятеро, что ушли невредимыми в обмен на обещание не проливать лишней крови. Сговорились ли они со своим предводителем заранее? Сэр Грей не взялся это утверждать. Вся затея, по его словам, отдавала самоубийственным безумием: просто пробиться сквозь ряды стражи к телеге, где везли приговоренного – естественно, в прадиевых оковах – перебросить его через спину коня, потому что сам он в седле после допросов не держался – и раствориться в паутине столичных улиц. Видимо, было у них где-то логово, которое он не выдал, а стража не нашла.
Сэр Грей не смог дописать и отправить письмо сразу – несколько дней после налета на процессию провел между жизнью и смертью, несмотря на все усилия целителей, и еще довольно долго выздоравливал. Потом письмо путешествовало по стране, раздираемой чумными и гражданской войной.
Я разжала пальцы – бумажные листы, зашелестев, разлетелись по полу. Долго сидела так, тупо глядя перед собой. Слез не было. Как будто я так и не смогла поверить до конца в то, что прочла.
Может быть, потому что мне написал чужой человек? Почему не мама? Не братья? Что с ними?
Я прикусила губу. Слизнула кровь.
– Николас, я еду домой.
Интересно, сразу на виселицу поволокут или сперва на дыбу? В темноте и тишине каменного мешка скрежет засова ранил слух, точно наждак – голую кожу. Я подскочила – зря, от резкого движения закружилась голова, да и онемевшее от холода тело слушалось плохо. Пришлось опереться спиной о стену, ледяное прикосновение камня отрезвило, неожиданно придав ясности мыслям.
Скрип дверных петель показался настолько громким, что я заткнула уши. Следом по глазам резанул свет – ровный, яркий. Я зажмурилась, но он
