поинтересовался он. – Ты же знаешь, что я не пью.
– Ой, да там всего один глоток был! – фыркнула Ева – хоть и пристыженная, всё-таки не смогла промолчать. – Я просто согреться хотела…
– Согрелась? – процедил он сквозь зубы, и так посмотрел, что Ева вздрогнула.
А блондин со злостью швырнул бутылку в раковину. Не разбилась она только чудом, упала набок, и в тишине Ева слышала, как вытекает с бульканьем её содержимое.
От его сдержанного бешенства, ей снова стало жутко. Вита вжалась в спинку стула, замерла, уже жалея, что всё-таки не сбежала, пока могла.
А Эрих, резко обернувшись, молнией метнулся к ней. Ева вздрогнула, в страхе отшатнулась.
Но вместо того, чтобы вновь напасть на неё, он вдруг очутился на полу, прямо перед ней, потянулся к сжатым напряжённо коленям, но вовремя отдёрнул руки. Просто замер рядом, заглядывая ей в лицо, а в глазах такая мука, что ей уже хотелось расплакаться от жалости, а не от обиды и злости.
– Прости меня!
Губы побелели, глаза блестели так жутко, словно он на грани.
– Не смотри так, умоляю! – зашептал дрогнувшим голосом. – Я не трону тебя. Клянусь, Ева! Я лучше в окно шагну! Если бы можно было всё исправить… Я не хотел… не хотел так пугать. Проклятье, дрожишь ведь до сих пор… Душа моя, ну что же ты не слушаешь меня никогда? Если я говорю, что не надо что-то делать, то не надо это делать! Я же не просто так придумываю всякие глупости. Ну, зачем, зачем ты это сделала? Как теперь исправить всё? Ты же… никогда этого не забудешь… никогда…
– Ты же можешь память стереть… – зачем-то робко бросила она.
Сейчас ей только этого и хотелось – забыть всё это, и даже не пытаться понять, что вообще происходит. Вернуться снова в те прекрасно-мучительные дни, когда она мечтала о его поцелуях и злилась лишь из-за их отсутствия.
– Да не могу… – простонал Эрих, опуская голову. – Не могу я так с тобой. Не хочу! Не хочу врать и притворяться. Надо было давно всё рассказать. Я даже порывался несколько раз. Но… не смог.
Он улыбнулся болезненно, горько, отрешённо.
– Эти одиннадцать дней в Питере… как сказка были. Так не хотелось испортить всё. Боялся испортить, вот и тянул с разговором. Доигрался…
– Это из-за коньяка? – наконец дошло до Евы.
Он кивнул угрюмо.
– Ни капли алкоголя. Никогда. Это тоже часть моего проклятого проклятия. Я даже конфеты с ликёром не ем. Хоть глоток выпью, и крышу сносит. Превращаюсь в животное, только одно и надо. Пока не трахну кого-нибудь – не успокоюсь. Кого, как, где – всё равно. Согласия тоже не требуется. Остановиться просто не могу. Не мог… Теперь готов буду. Обещаю! Я не шучу: если уж снова так, то лучше в окно.
Он окинул её блуждающим светлым взглядом.
– Тебя только одно и спасло, что ты из меня магией эту дурь выбила. Откуда только силы нашла? Ведь тебя эта тварь тоже выпила… Проклятье, Ева, а если бы ты не смогла?! Девочка моя… Я как подумаю, что мог сделать с тобой… Свихнусь сейчас от этих мыслей!
– Ничего бы этого не случилось, если бы ты не молчал, – грустно покачала головой Ева. – И ведь это ещё не всё, да? Не все твои секреты?
– Ты права – опасно молчание, – кивнул устало Эрих. – Ладно. Расскажу.
Потом отодвинулся немного, не вставая с пола, спиной облокотился на тумбу гарнитура, поглядел на неё искоса.
– Ты как-то спрашивала про проклятие… Всё ещё хочешь знать, как я до такой жизни докатился?
Она кивнула решительно, хоть и сжалось сердце от тягостных предчувствий.
– Тебе это не понравится, – обречённо вздохнул Эрих.
– А то, что я ничего не понимаю, и не знаю, чего от тебя ожидать, не нравится мне ещё больше! – заверила Ева.
– Да, – хмыкнул Эрих, – значит, пора доставать скелеты из шкафа…
***
– Первые мои воспоминания – это странные обрывки, неясные фрагменты…
Эрих отрешённо смотрел в тёмное окно, за которым лишь ночь и фонари, словно и не ей всё это рассказывал. А вот Ева не сводила с него глаз.
Очень хотелось узнать правду. И очень страшно было её узнать. Ведь Чернова ещё не знала, что услышит сейчас. Но если он так тщательно всё скрывал, значит, в этой правде приятного мало.
– Поселение на берегу моря, лодки, сети… Рыбой воняет. Как я там оказался, не помню. Проснулся оттого, что меня увидели рыбаки. Я напугал их. Странный чужак. Непонимающий языка, дикий какой-то… Они меня прогнали. Камнями даже швыряли. Хорошо, не пытались убить. Хотя…
Он невесело усмехнулся, покачал головой.
– Убить меня сложно. Раны заживают быстро, как на собаке. Болезни обходят стороной. Полагаю, что в огне я всё-таки сгорю, и в море утону. И, наверное, если спрыгну с высотки, это тоже станет моим концом. Но я никогда не проверял своё бессмертие столь экстремальными способами. Хотя иногда очень хотелось. А так… выживал даже с тяжкими увечьями. А во времена Средневековья, как ты понимаешь, в тяжких увечьях недостатка у мужчин не было. Однажды меня копьём проткнули насквозь. Неприятные ощущения, скажу я тебе. И вот – всё, что осталось…
Он потянул вверх футболку, обнажая идеальные кубики пресса, и Ева заметила белёсую отметину шрама – не больше пяти сантиметров. На смертельно-опасную рану действительно мало похоже, если только не брать в расчёт, что как раз под этой чёрточкой бьётся сердце.
– Такое чувство, что сразу после проклятия я не только забыл своё прошлое, но и настоящее не воспринимал адекватно. Я помню, как убегал от тех рыбаков, но, что было со мной дальше, снова не помню. Потом вдруг подворотня в каком-то довольно крупном городе. А потом вдруг лес, шалаш… Как будто я продолжал время от времени терять память. А ещё мне казалось, что я схожу с ума, потому что во мне начинали просыпаться мои способности. Я тоже слышал голоса, которых нет, Ева. И видел существ, которых не существует. Ведь другие их не видят, а, значит, их нет. Я начинал ощущать весь мир иначе, не так, как привык. И я тоже отчаянно хотел стать нормальным.
Он на минуту перевёл на неё светлый взгляд.
– Прошла тысяча лет, но я прекрасно помню
