— Давай зайдём, — неожиданно сказал он.
— Что?
— Я чувствую, как ты этого хочешь.
Он ухмыльнулся. Чем дольше мы пребывали в оазисе, тем незаметнее становились его страдания.
— Я помню тот день, когда впервые перенёс тебя сюда. Ты сразу же захотела прыгнуть в воду. Представляешь, как мне было тяжело тогда не представлять тебя без одежды в воде?
— Ты пытаешься отвлечь меня, — сказала я, повернувшись к нему.
— Это работает?
Я улыбнулась, и его улыбка сделалась шире.
— Да. Мне всегда хотелось узнать, каково это. Но если я зайду туда, — я выскользнула из своих туфель, — пообещай, что ответишь ещё на один вопрос.
— Самый последний? — сказал он, и как только слова сорвались с его губ, он, как видно, пожалел о них, осознав, что это могло быть правдой.
Я окунула пальцы ног в воду. Но быстро выдернула их оттуда и вздрогнула.
— Вода такая же холодная, как в море.
Я снова окунула в воду одну ногу и начала заходить в водоём. Я помедлила, когда вода дошла до моих икр и намочила края моих шаровар. Мои зубы начали стучать.
Он присоединился ко мне, быстро снял повязку с пояса и позволил своим шароварам упасть на землю. Лучи заходящего солнца осветили его широкую грудь. Его длинная тень упала на камни, между деревьями и на пустыню у него за спиной.
Я залюбовалась им в вечернем свете. Я замечала каждую деталь, вены на его руках, длину его пальцев и то, как вздымалась и опускалась его грудь, когда он дышал. Они не принадлежали мне, и я не могла бы вечно смотреть на него, поэтому я собиралась запомнить каждую деталь.
Он прошёл мимо меня и вошёл в воду, даже не вздрогнув. Он сел на дно, вода доходила ему до груди и ярко сверкала на фоне его кожи. Эта лазурная вода была такой мутной, что я не могла разглядеть его длинное тело под её поверхностью.
— Заходи, — сказал он и его взгляд упал на меня. — Тебе станет теплее.
Он протянул мне руку, вода начала стекать с его пальцев.
Я переплела свои пальцы с его, вошла в воду и содрогнулась от её прохлады. Мои шаровары промокли до самых бёдер. Но когда я подошла ещё ближе к Саалиму, я почувствовала, что вода стала теплее.
— Как? — спросила я, придвинувшись ещё ближе.
— Магия, — уголки его губ игриво приподнялись.
Я согнула колени и погрузилась в неглубокий водоём. Вода вокруг Саалима была приятной, и мне стало интересно, что из этого было магией и сколько тепла исходило от его тела. Когда он смог дотронуться до меня, он расстегнул мой лиф и снял с меня шаровары. Он собрал намокшую одежду и бросил её себе за спину. Ткань высохла в воздухе, пока летела, и неслышно упала на песок.
Вода поднялась к моей груди. Мои длинные волосы прилипали к моей коже и закручивались в чёрные завитки на голубой глади водоема. Теперь я была полностью освещена солнцем, а Саалим медленно разглядывал меня. Запоминал ли он точно так же каждую деталь моего тела, как и я? Его взгляд прошёлся по моим волосам, моему лицу, моей шее и плечам. Взгляд упал мне на грудь и, казалось, задержался на ней несколько дольше. Саалим сдвинул брови и сжал губы.
— Что такое?
Он покачал головой и прижал меня к себе.
— Ничего.
Это была ложь.
— Есть ещё кое-что, чего я не понимаю, — сказала я. — Ты сказал мне, что не хотел, чтобы я знала историю Мадината Алмулихи, потому что не хотел обременять меня ей. Что ты имел в виду? Я хочу, чтобы ты был свободен, независимо от того, вернёт ли твоя свобода Мадинат Алмулихи. Это ничего для меня не меняет, просто позволяет мне понять тебя лучше.
— Я думал, это очевидно, — сказал он, выражение его лица стало озадаченным. — Дело в отметине.
— В моих шрамах?
Я наклонила голову и пальцами потрогала спину в тех местах, где кожа приподнималась.
— Нет, дело не в твоих шрамах. Твоя отметина, — он уставился на меня, и когда понял, что я не понимаю, спросил. — Ты не знаешь?
— Знаю о чем? — я начала волноваться. — О чём ты говоришь?
Он протянул руку к моей груди, пальцами отодвинул волосы и нежно коснулся кожи прямо над сердцем.
— Вот здесь, — медленно сказал он, в его голосе смешались любопытство и озабоченность. — Ты почти светишься. Я думал, ты знаешь — тебе ведь говорил об этом лекарь.
— Что? — я посмотрела вниз.
И тут я увидела, что когда прямые лучи солнца падали на мою кожу, она переливалась в том месте, напоминая кожу Саалима. Золотое сияние было незаметно в темноте. Я подняла руку и потёрла отметину, почувствовав, как температура тела в этом месте слегка поднялась. Я проверила свои пальцы, чтобы убедиться, что отметина не стерлась. На них ничего не было.
Лекарь? Он ничего мне не сказал.
Но затем я вспомнила о том вечере, и поняла сказанные им слова. Тогда он указал на мою грудь и сказал, что я отмечена. А потом, что эта любовь словно глоток яда… Даже не сомневайся — пей.
Уже тогда у меня были все кусочки головоломки, но я не могла сложить их. Не могла пока понять.
— Что это значит?
— Что ты отмечена магией джинна. Моей магией. В первый раз я заметил это на пирушке в честь Хаф-Шаты, но я тогда не понял, что это. Почему оно там, на тебе. Я так и не смог этого понять. Я этого не делал. Я бы никогда… Это как словно бы часть меня была прижата к этому месту.
Он выглядел недоуменным, водя пальцами по отметине, снова и снова. Словно он точно так же пытался стереть ее.
Я вспомнила то утро в тюрьме, когда я схватила небольшую горсточку золотой пыли, которая осталась на моём тюфяке. Как я прижала её к груди, отчаянно желая его возвращения. От этих воспоминаний мне стало неловко. Саалим увидел, как изменилось моё лицо, и поднёс руку к моему подбородку. Он приподнял мою голову, чтобы я посмотрела на него.
— Когда? — спросил он.
Я объяснила. Я рассказала ему, что была так смущена и воодушевлена им. Что никогда до того утра не чувствовала мотыльков, порхающих в животе, как в тех историях про влюбленных женщин. Даже Ашик, несмотря на то, что я предавалась мечтам о будущем с ним, не вызывал во мне такого волнения, как Саалим.
Он слушал меня, взяв мои руки в свои, после чего он нахмурился и прижал меня к себе, обхватив руками. Он крепко и отчаянно держал меня, словно боялся, что я улечу.
И тут он сказал:
— Не так давно до меня начали доходить слухи, передаваемые стражниками и прислужницами. Они служат твоему отцу, но считают себя далмурами. Я слышал, как они говорили, что лекарь нашёл отмеченную. И что женщина из дворца станет тем, кто вернёт настоящую пустыню. Они сказали, что лекарь рассказал всё этой женщине, поэтому она должна была знать. Поэтому им просто надо было сидеть и ждать.
— Но это было так давно. Для чего они напали во время Хаф-Шаты?
— После того как несколько человек были убиты, лекарь рассказал всем далмурам о тебе. Они не хотели больше ненужных смертей.
— И теперь они ждут меня, потому что, — я пробиралась сквозь дымку неверия и неопределенности. — Что я… что я отмечена тобой.
— Теперь ты видишь, почему я расстроен? Теперь ты видишь, почему я не хотел, чтобы ты знала мою историю?
Я покачала головой и отпрянула.
— Всю свою жизнь я хотел, чтобы Мазира освободила меня из этой тёмной клетки. Но затем я нашёл тебя, и впервые за всё время, я перестал думать об этом. Я не думал ни о чем, кроме тебя. Мне ничего не нужно, кроме того, чтобы быть рядом с тобой, вместе с тобой. И меньше всего я сейчас хочу, чтобы меня освободили. Я не понимал этого раньше, но теперь я всё понял… Я понял всё, хотя так отчаянно желал другого объяснения, — он коснулся моей груди. — Твой отец говорит, что на тебе отметины, и поэтому тебе не место среди ахир. Он даже не понимает, насколько он прав. Да, на тебе есть шрамы.
Его пальцы прошлись по отметинам на моей спине.
— Но это не имеет значения. Потому что ты отмечена джинном.
Своей рукой он прижал мои пальцы к моей груди.
— Это может решать только Мазира. Тебе не место среди ахир, Эмель, потому что ты гораздо выше этого. Когда ты выбрала меня, Мазира выбрала тебя.
