И в довершение картины начал накрапывать дождь. Магическим огням на сырость было пофигу, в отличие от пороха, поэтому пистолетов не перезаряжали, зато огнём швырялись только в путь. И не только обороняющиеся — нападавшие тоже. Тилечка попривыкла и тоже начала прицельно разить врага молниями разной конфигурации. Лизавета же только успевала зажмуриваться и успокаивающе гладить по шее Огонька.
Вспышка разорвалась прямо возле неё. И так же стекла в землю, как утром заклинание Катарины. Ох, неужели работает? Слава Солнцу, что называется.
Сокол успевал везде — и оружием, и магией. Но он был сзади, когда спереди раздался невнятный вопль, а потом крик:
— Господина Астальдо ранили! Сильно ранили!
Лизавета и головы повернуть не успела, как он метнулся вперёд, долбанул кого-то по тупой башке конскими копытами — Ураган только рад был — и подхватил падающего из седла Лиса.
Из невидимости вынырнула Агнеска вместе с конем, от её ладоней заструился к Астальдо слепяще-алый свет. Сокол кивнул Альдо и подозвал Антонио.
— Берёте брата Джанфранко, Риччи и Косту, и прорываетесь в Кодоньо. Летите быстрее ветра. Там находите гостиницу, и госпожа Агнесса лечит Астальдо. Мы прибудем позже, только разберёмся здесь.
Лизавета ещё подумала, что её сейчас тоже отошлют, но нет. Наверное, решил, что без него — не тема. Ладно, увидим.
Она хорошенько укуталась в плащ и продолжала наблюдать за сражением. Ещё пару раз магические снаряды прилетали в неё, и с тем же результатом. Интересно, это случайность, или кто-то видит невидимое?
С магией поутихло, дрались обычным оружием. Брат Василио разил врагов уже известной дубиной, но вдруг остановился, схватился, очевидно, за диск где-то под одеждой и принялся громко читать хвалу Солнцу и делать соответствующие знаки левой рукой. Неизвестно, чем бы закончилось, но подлетевший Серафино проткнул сзади высившуюся перед братом Василио тень. Тот сплюнул, поблагодарил и принялся молотить нападающих дальше.
Тилечку напугал ещё один какой-то померший знакомый, которого прибил Руджеро. А потом Лизавета вдруг увидела собственного давно покойного деда — он стоял перед ней, и нипочём ему было, что она в седле, а он на земле, его лицо белело в темноте как раз напротив неё.
— Ты, Лизка, дурой была, дурой и помрёшь, — произнёс он на чистом русском языке, изумительно звучавшем посреди сражения в чужом параллельном мире. — Что тебе дома-то не сиделось? Жопу, значит, в горсть, и бежать куда-то?
— Деда, ….! — не стесняясь никого и ничего, произнесла Лизавета тоже по-русски. — Нехрен тебе здесь делать, ясно? Иди-ка туда, где ты есть, и там и оставайся!
И добавила ещё фразочку, в дословном переводе на местный означавшую «отстань уже».
Сработало отлично — призрак, если это был он, потемнел и рассыпался.
— О, вы знаете какое-то заклинание против тёмных тварей? — вынырнул из тьмы и дождя Джованни. — Вас не видно, но слышно.
— И даже вам его говорила. У нас называется — послать по матушке.
— Ой, я попробую, — его конь перескочил через лежавшее на земле тело, а сам он проткнул кого-то сзади, приговаривая что-то, чего не говорил никогда в приличном обществе.
Нападающие откатились немного, теперь спереди на дороге никого не было, все сосредоточились с хвоста их колонны. Там сбоку был какой-то небольшой лесок, откатились куда-то туда.
К ним с Тилечкой приблизился Сокол.
— Госпожа моя, вы в порядке?
— В полном, — заверила Лизавета.
Сырость не считается.
— Тогда слушайте, — он подозвал остальных, и оказалось, что Серафино, ещё совсем недавно невредимый, лежит на шее коня и судорожно хватается за гриву. — Брат Василио, ты здесь?
— Здесь, где ж мне ещё быть? — откликнулся тот.
— Берёшь Серафино, Мартелло, Джованни на всякий случай, и госпожу Элизабетту с Тилечкой. Ты говорил, что есть какое-то укрытие не очень далеко отсюда?
— Да, был такой каменный сарай, пастухи строили.
— Встречаемся там. Мы добьём этих, — Сокол кивнул на шевелящуюся под деревьями тьму, — и догоним. Ступайте.
Подъехал вплотную к Огоньку, взял Лизавету за руку.
— Удачи. Мы обязательно увидимся.
— И вам удачи, — закивала она. — Ждём вас. Вы победите.
— Иначе и быть не может, — усмехнулся он. — Отправляйтесь!
В этот момент дождь припустил, как сумасшедший, и им только и оставалось, что со всех конских ног устремиться прочь. И утром никто про этот сволочной дождь не думал, поэтому вещи не закляты от сырости. Но хрен с ними, с вещами, только бы обошлось, только бы они победили!
Если бы Лизавете сказали, что она рискнет скакать галопом под ливнем по мокрой к хренам дороге, она бы посмеялась. Однако же вышло именно так. И ни черта не видно в темнотище, как брат Василио разглядит этот сарай?
Они скакали, скакали и снова скакали. И слава Огоньку, что молча делает всё, что нужно. Когда вокруг сражаются — стоит смирно. А когда нужно утекать — несется галопом.
— Здесь, — раздался приглушённый дождём крик брата Василио.
Слева от дороги, в поле, и впрямь что-то темнело. Они свернули туда, Джованни сотворил пару магических огней и осветил небольшое здание без окон. У него не было половины передней стены, а в остальном оказалось ничего себе. Внутри было костровище и немного сена.
Под крышей Лизавета сползла с седла на землю, поблагодарила Огонька за неоценимую помощь и обещала ему что-нибудь вкусное как только, так сразу. Мартелло обнаружил у стены что-то вроде коновязи, так он сказал, и быстро привязал туда всех коней. С ними ещё были три вьючных лошади, их тоже расседлали и привязали.
Брат Василио помог уложить на кучу сена снятого с седла Серафино. Тилечка принялась расстёгивать ему дублет, а Джованни светил. То есть, подвесил над ними несколько магических шариков, стало светло.
Серафино был бледен и морщился. Оказалось, его недурственно проткнули.
Лизавета огляделась и попросила брата Василио заняться пока костром. Он согласился, добыл из какого-то тюка ведро и отправил Мартелло за водой — мол, река рядом. Тот вернулся минут через пять с полным и подтвердил — да, рядом, так и есть. Тилечка пошла мыть руки, Лизавета одобрила — правильно, нечего грязными руками в открытую рану лезть. Девочка ещё потом попросила Джованни обработать их ей каким-то магическим образом. Он не знал, как это, она объясняла в стиле «вот эту хреновину вон туда», а Серафино поругивал их потихоньку, чтобы шевелились.
Лизавета села рядом с мальчиком и взяла его за руку с непострадавшей стороны.
— Серафино, всё хорошо. Тилечка правильно делает, если она станет обрабатывать твою рану грязными руками, то будет только хуже. Она хорошо умеет всё делать, её госпожа Агнесса научила. Сейчас тебе помогут.
— Ой, да что вы, госпожа Элизабетта, я так, просто, мне совсем не больно, — смутился тот.
Тилечка с продезинфицированными руками разрезала на Серафино рубаху и открыла место повреждения. Лизавета подумала — и не стала любопытствовать. Знает девочка, что делать — и умница. А девочка, похоже, знала — покрикивала на Джованни, чтобы нашёл какой-то тюк, в котором должен быть перевязочный материал — пропаренные тряпки. И поживее, поживее.
Тем временем у брата Василио уже кипятилась вода.
— Может, сообразим насчёт поесть? Вы не знаете, что у нас есть из продуктов? — спросила Лизавета.
Приедут голодные. Да хоть какие, только бы приехали. Эх, почему она не боец?
— Да почти всё, господин Астальдо без поклажи ускакал. Давайте посмотрим.
Они посмотрели. Разворошили весь багаж, но нашли хлеб, крупу на кашу, копчёности, чтоб ту кашу заправить, сливочное масло в магическом контейнере, сыр. Бутыль с вином. И раскладные стулья.
И когда в их сарай ввалились вместе с конями грязные, мокрые и совершенно замученные остальные трое, Тилечка при помощи брата Василио завершала перевязку Серафино, Джованни поддерживал магический костёр — дров было мало, и они уже кончились, Мартелло резал лук и копчёную грудинку, а Лизавета командовала и мешала ложкой в котле. И подумывала, кого бы послать ещё за одним ведром воды.
