А потом бросила ложку, метнулась ко входу и без стеснения повисла у Сокола на шее.
3.22 Лизавета роется в чужих вещах
— Госпожа моя, — он обхватил её и привалился к мокрому боку Урагана. — Вы целы. Мы все целы. Более или менее. И это хорошо. Но я мокрый.
— Да ерунда, — она погладила его щёку, ладонь сползла ниже. — А это что такое?
В прорезях рукава черного дублета торчала белая рубаха, и с правой стороны она была вся в крови.
— Тоже ерунда, — улыбнулся он. — Прощальный подарок сил тьмы воинству света. До конца держался, не было ни царапины, думал уже — пронесло. Но нет. Перевяжет кто-нибудь, утром как новый буду. Но вы-то почему не переоделись в сухое? — он тоже провёл пальцем по её щеке.
— Да некогда, — улыбнулась она.
И пока их закрывал от остальных конь Галеотто, они ещё успели поцеловаться.
Далее выяснилось, что Руджеро, хоть и отличился в сражении, лично прибив полтора десятка тварей, под самый занавес занимался акробатикой, пытаясь достать очередного врага, и свалился с коня. Жив, вывихнутое плечо уже вправили, но нужно осмотреть на предмет целости всего остального.
Галеотто же смотрел героем — Сокол рассказал, что он придумал, как собрать оставшихся тварей в одну кучу, а там уже они втроём их добили. У него тоже было несколько порезов, их следовало обработать.
Лизавета пошла в тот угол, где Тилечка завершила с Серафино — не нужна ли там помощь. Оказалось, нужна кипячёная вода для промывания ран. Она вернулась к костру и запустила процесс постановки котла на огонь. Затем вместе с братом Василио помогла Руджеро добраться до Тилечки, его уложили рядом с Серафино. Добежала до костра, помешала кашу, сказала, что можно высыпать обжаренные лук и копчёности, двинулась дальше по кругу.
Тилечка как увидела руку Сокола, так заверещала, что нужно сначала его, но тот только улыбнулся — нет, сначала мальчишки, меня можно и потом. Кажется, кровь уже остановилась.
— Но вообще, — он оглядел помещение, — всем, у кого есть любые повреждения, хотя бы царапины — промыть кипячёной водой, ясно? Слишком уж неприятные у нас сегодня были противники.
Тут всех как прорвало — начали рассказывать, кто что видел. Точнее, кому что примерещилось. Лизавета бросала в подогревающееся вино специи и слушала — вариантов было немного, либо покойные родственники, либо враги. У мальчишек преобладали родственники, конечно — какие там враги в двадцать-то лет, только если фамильные. Брат Василио долго молчал, потом сказал — ну да, враги. И снова замолчал.
— А вам что привиделось? — спросила Сокола Тилечка.
Её история про отца вызвала заслуженное уважение.
— Да многое, знаете. И некоторых из привидевшихся людей я искренне полагал живыми.
— Так может они уже померли, — ответил Галеотто. — Вы ж когда из Фаро-то выехали!
— Госпожа Элизабетта, а вы что-нибудь видели? — спросил Джованни.
— Деда, — кивнула Лизавета. — Давно покойного, ясное дело.
— И как вы с ним?
— Так, как с настоящим дедом не поступила бы никогда, — усмехнулась она.
— А, так это его вы послали далеко, и он послушался, — рассмеялся мальчишка.
— Именно, — кивнула Лизавета. — Знаете, если бы он не заговорил на моём родном языке, я бы ничего не поняла. А тут это прозвучало таким сильным контрастом ко всему остальному, что я не усомнилась ни на минуту. И оказалась права.
У Лизаветы был к Соколу общетеоретический вопрос, но она подумала, и решила, что как-нибудь потом. Ещё спросит. А сейчас надо промывать, обрабатывать, гнать переодеваться в сухое, если у кого есть, если нет — сушить, и потом гнать переодеваться, и кормить горячим.
Сухое у некоторых каким-то чудом было, а остальные были отправлены с наказом найти хотя бы рубаху, и если не маги — то отдать магам на просушку. Брат Василио бурчал, что уже почти высох, и ладно, но его тоже заставили переодеться, и заодно обработали какие-то порезы. Тилечка осмотрела Руджеро и не нашла переломов, только ушибы, и сотрясение головы, как она сказала, попросила наколдовать кусок льда и приложила в тряпице к шишке на лбу, и обработала порезы. Джованни и Галеотто тоже были принудительно раздеты, осмотрены, обработаны и переодеты в сухое. Тем временем Сокол снял с себя мокрую и грязную рубаху, и рухнул в сено у ног Тилечки.
— Как хорошо лежать-то, — подмигнул он ей. — Промой, перевяжи, да и ладно, силы не трать. К утру само затянется.
— Это регенерация, да? — деловито спрашивала Тилечка, очищая рану тампоном из пропаренной тряпки, вымоченном в кипячёной воде и каком-то средстве.
Хорошо хоть, что все лекарства не в одном месте лежали и не уехали вместе с Лисом и Крыской!
— Точно, — кивнул он. — Госпожа Элизабетта, мне тут сказали, что ваше присутствие является необходимой частью лечебной процедуры, — приподнялся на здоровой руке и смотрел на неё в упор.
Она передала ложку Мартелло и подошла.
— Не вопрос, — села рядом и взяла его за руку.
Хотелось, прямо скажем, не только за руку, ведь весь его могучий торс наружу!
— Вот, отлично. Сразу никакой боли, — улыбался он. — Скажите, вам закон не писан? Вы почему до сих пор мокрая? Ещё заболейте мне тут какой-нибудь болотной лихорадкой.
— Да я так быстро бегаю, что уже почти высохла, не поверите.
Кстати, вещи свои она так и не смотрела пока, некогда было. Как с коня сняли, так и лежат в углу.
— Не поверю, — покачал он головой.
— И ладно, — улыбнулась она. — Сейчас сделаем основное, поедим — и переоденусь.
— Вы замечательно здесь всё организовали, — улыбнулся он. — Я, если честно, и не предполагал, что застану налаженное хозяйство.
— Брат Василио, Мартелло и остальные тоже много сделали.
— Несомненно, но основная движущая сила видится мне в вас. Я смотрю, как вы тут носитесь и всё успеваете, и восхищаюсь.
— Я рада. Скажите, я же правильно понимаю, что мы отсюда сейчас никуда уже не двинемся, а останемся до утра?
— Именно. Какой тут двигаться! Утром будет видно, что и как. Кстати, дамы, нет ли у вас зеркальца?
- Есть, — кивнула Тилечка. — Только в вещах.
— Буду рад, если одолжишь его ненадолго. Нужно же узнать, как там наш Астальдо, и сообщить, что мы все целы и доберёмся до них завтра.
Тилечка закончила бинтовать руку, собрала все грязные тампоны и унесла их в костёр. Склянки тоже собрала и составила в кучку у стены — утром понадобятся. Вернулась к ним с зеркалом.
— Тилечка, ты молодец, — улыбнулся ей Сокол. — Настоящая целительница.
— Ещё нет. Я надеюсь, завтра госпожа Агнесса осмотрит всех и если вдруг я что-то пропустила, она поправит.
— Я тебе говорю, как человек, не раз попадавший в такое вот состояние — всё ты сделала хорошо. И госпоже Агнессе завтра тоже это повторю.
— Спасибо, — Тилечка засмущалась и опустила взгляд.
Сокол улыбнулся Лизавете и забрал у неё свою здоровую руку.
— Сейчас попробуем связаться, — он подышал на зеркало и нарисовал на стекле пальцем какие-то знаки. Ничего не происходило. Тогда он подышал ещё раз и ещё раз нарисовал.
Зеркало откликнулось голосом Агнессы.
— Господин Фалько, это вы?
— Да, госпожа Агнесса, это я. Как Астальдо?
— Спит. Завтра ещё не будет в состоянии двигаться дальше. Где вы?
— Мы заночевали в часе пути до Кодоньо, к вам выдвинемся утром. Где вас там искать?
— Гостиница называется «Далёкие берега», она находится на той улице, в которую переходит дорога.
— Отлично. Когда Астальдо проснётся, скажите ему, что мы все живы и в относительном порядке. А госпожа Аттилия отлично обработала все раны и прочие повреждения. И завтра, как только встанем и соберёмся, так сразу же двинемся к вам.
— Хорошо, я передам.
На этом связь завершилась. Сокол вернул Тилечке зеркало, потом велел Джованни распотрошить его вещи и найти там рубаху. Рубаха оказалась сухой, как-то она там хорошо лежала. Сокол надел её — Лизавета предлагала помощь, но он отказался — и позвал всех, стоящих на ногах, к костру. Пора бы уже и поужинать.
