ты это получишь.
До меня дошло, что, оставшись, я могла бы помочь и ей, и Джареду. Приятное волнение разлилось у меня в груди.
– Я прослежу, чтобы ты туда добралась. Я подберу тебе людей, которым ты могла бы помочь, и поработаю над ними вместе с тобой.
Смертность необязательно должна означать прекращение спасения душ. Я бы просто делала это без крыльев, без вознаграждения.
Так, как это и должно быть.
– Если ты останешься, я никогда больше не буду с тобой разговаривать, – глаза Селесты сверкали, как ряд хрустальных люстр в стиле барокко.
Я сжала губы, надеясь, что подруга сказала это со зла, а не потому что действительно так думала.
Благоговейный трепет, охвативший Селесту, когда мы начали экскурсию, превратился в легкое любопытство. Как будто замок побледнел, как только мы вышли из Зеркальной галереи, хотя даже его самые мрачные уголки завораживали.
В ухоженных садах замка для нас устроили пикник с белой палаткой, нарядным столом и деревянными стульями. Хоть мне и нравилось слушать истории о капризных придворных Франции, отчасти хотелось, чтобы историк ушел и я смогла поговорить с Селестой наедине.
После кофе и ланча из четырех блюд, начиная от миниатюрных лимонных тарталеток и заканчивая шоколадными макарунами, историк, наконец, попрощался с нами. Амир вытащил хрустящую розовую купюру из толстой пачки и протянул ее экскурсоводу. Она сложила ее, затем украдкой сунула за воротник своей блузки лососевого цвета и удалилась на своих тонких каблуках.
Я вроде как хотела, чтобы телохранитель Джареда тоже ушел, но вряд ли он выполнил бы мой приказ. Поэтому я обошлась тем почтительным расстоянием, которое он нам предоставил, и понадеялась, что его слух не был слишком острым.
– Селеста, ты не можешь ненавидеть меня за решение, которое касается только меня.
– Только тебя? – она покачала головой. – Оно касается не только тебя. Оно влияет на… оно влияет на всех.
– В самом деле? Назови еще хоть одного человека, на которого повлияет мое отсутствие.
– Ашер.
Я вздохнула.
– Мы уже говорили об этом, милая. Меня не интересует Ашер, и он…
– Он разблокировал счет Джареда, – прошипела она. – Ради тебя! Он сделал это ради тебя.
– Нет, он сделал это для себя, чтобы исправить ошибку. И еще ради Джареда. Мои крылья не сыграли никакой роли в его решении.
Храбрый маленький воробей приземлился на наш стол в поисках крошек.
Селеста сняла корку с тарталетки и бросила ее к лапкам птицы.
– Кстати, тебе не хватает семи. Я проверила два дня назад. Тебе нужно всего лишь семь перьев.
– Восемь. Прошлой ночью я потеряла одно.
– Как? Джаред опять заставил тебя солгать?
– Нет. И он никогда не заставлял меня лгать. Я сама это делала.
Еще один коричневый воробей уселся на наш стол, подбодренный удачей друга, и Селеста покормила и его.
– Я люблю его, и если бы ты дала ему шанс, то поняла бы почему.
Подруга скрестила руки на груди и уставилась на тонкий белый шрам на моей шее, как будто сам Джаред оставил его там.
– Тогда я ненавижу его еще сильнее.
– Селеста…
Она вздернула подбородок и перевела взгляд на живую изгородь, окружающую нашу палатку.
Я наклонилась к Селесте.
– Ты знаешь, что он предложил?
– Попросить Ашера сжечь крылья прямо с твоей спины, прежде чем они отвалятся сами?
Я дернулась, мой позвоночник ударился о деревянные перекладины стула. Она действительно была о нем ужасного мнения. Не то чтобы я могла винить ее, потому что когда-то считала так же.
– Он предложил мне отказаться от него, чтобы ты могла выбрать его.
Ее брови опустились, когда она искоса взглянула на меня.
– Чтобы помочь тебе заработать девяносто девять перьев, или сколько он там теперь стоит.
Я молилась, чтобы не сотню.
– Девяносто шесть. Вот сколько он стоил вчера.
Мой пульс ускорился от этой новости.
Руки Селесты расслабились, но не разжались.
– Это было… мило с его стороны, думаю.
Я улыбнулась.
– Но он мне все равно не нравится.
– Твоя ненависть неоправданна и неуместна, – я провела кончиком пальца по капелькам, стекающим по моему стакану с водой. – Он не хочет, чтобы я оставалась. Он продолжает подталкивать меня к тому, чтобы я заработала недостающие перья, – я вытерла палец о белую скатерть. – Но я не хочу этого. Это трудно объяснить, но такое чувство, что… как будто моя душа разорвется пополам, если не будет рядом с его.
– Ты знаешь его две недели, Лей.
– Я осознаю это. Но я также осознаю, насколько он особенный и насколько особенной я чувствую себя рядом с ним. Я не хочу звучать поучительно, но пока ты не встретишь кого-то, кто станет для тебя важнее воздуха, вряд ли ты поймешь мои чувства. Весь их спектр.
Селеста наконец разняла руки.
– Что, если через три года или через десять ты разлюбишь его? Что тогда?
– Невозможно разлюбить свою родственную душу.
– Их не существует.
– Существуют. И Джаред моя.
Брови Селесты сошлись вместе.
– Я люблю тебя, Лей, но думаю, что ты сумасшедшая.
– Если только немного, – я улыбнулась. – Можешь ли ты пообещать продолжать любить меня, какое бы решение я ни приняла и насколько бы сумасшедшей я ни была?
Я все еще надеялась, что потеря крыльев не заставит меня потерять рассудок. Может быть, я смогла бы найти другого нефилима. Но как это сделать? Офанимы, вероятно, слетели бы с катушек и выпустили бы ангельский дым, если бы я попросил их связаться с нефилимом.
Селеста сдула со лба блестящую каштановую прядь.
– Как будто я действительно могу перестать.
Моя улыбка стала шире и растопила остатки ее раздражения.
– Хотя я не могу обещать, что не буду говорить о тебе гадости, если ты все еще будешь здесь в следующем году.
– Я буду терпеть твои гадости, пока они связаны с твоей дружбой.
Наконец, подруга сделала вдох, который казался слишком большим для ее легких.
– Я все еще не верю в родственные души.
– Подожди, пока не встретишь свою.
– Я не могу встретить кого-то, кого не существует, – она подхватила лимонную тарталетку без корочки и отправила ее в рот.
– Он существует.
Высадив Селесту около гильдии и взяв с нее обещание навестить меня, я направилась обратно в место, которое начинало казаться домом, место с кроваво-красными дверьми и ослепительно темным грешником. Когда я вошла в отделанное клетчатым мрамором фойе, я услышала голоса в кабинете. Они звучали на повышенных тонах. Тристан. Джаред. И еще два незнакомых мне грубоватых голоса.
– Ты не можешь думать так на самом
