влюбиться, утонуть в этой красивой сказке.
А теперь вдруг оказалось, что такого Эриха вовсе не существует.
А есть безжалостное чудовище, что-то вроде метаморфа, монстр, надевший чужую личину, лишь притворившийся её прекрасным принцем.
Но ведь это не так! Не так!
Она знает и любит лишь одного Эриха. А тот, о котором он поведал сегодня, он ей совсем не знаком. И желания с ним встречаться, у неё совершенно нет.
Он даже имени своего прошлого не помнит… А, может быть, это не просто так? Это тоже символично.
Тот человек, совершивший чудовищное преступление, остался в прошлом, а Эрих начал новую жизнь, взял новое имя, и к тому, прежнему, он не имеет никакого отношения.
Да? Тогда вспомни, что он пытался сегодня сделать с тобой! Как испугался сам себя… Потому что он себе не доверяет, знает, что способен сотворить. Помнит.
А ты, глупая, пытаешься верить в него… В того, кто обманул твоё доверие.
Если бы он рассказал об этом сразу, ты бы точно не влюбилась в него. Ведь так?
Или закрыла бы на это глаза? Есть ли срок давности у такого преступления? Больше тысячи лет прошло. Может быть, достаточно, чтобы за всё расплатиться?
Господи, ну, почему всё так обернулось? Сколько счастья подарили ей эти одиннадцать питерских дней! Она была счастлива в каждом их мгновении, и вот теперь в один миг потеряла всё это. Словно душу выдрали с корнем.
И ведь в этом даже невозможно взять и обвинить самого Эриха. Потому что ему сейчас тоже невыносимо, мучительно больно. Она видела сегодня его глаза – глаза, переполненные отчаянием и обречённостью. Пониманием, что ничего не исправить, что теперь она его презирает.
И ведь он знал, что будет так. Но нашёл в себе мужество рассказать. О чём это говорит?
О безразличии? Ему нет дела до того, что она чувствует – он просто изложил важные факты своей биографии, а как она будет выгребать из этого дерьма, его не касается.
Или всё-таки тут речь идёт о доверии? Он открыл ей свой самый страшный секрет, потому что хочет, чтобы секретов между ними не было.
«Не могу я так с тобой. Не хочу! Не хочу врать и притворяться».
Что ж, если речь идёт о доверии, то она его явно не оправдала. Он ждал – ждал, как смертельного приговора, что она скажет в ответ на эту исповедь. А она просто промолчала и ушла.
И теперь он уверен, что Ева отреклась от него. Что она мечтает лишь о том, чтобы поскорее сбежать обратно в Крепость, и никогда больше не оставаться наедине с потенциальным насильником. Даже наставника предложил взять другого…
Но ведь она помнит это его: «Никому не доверю. Сам тобой займусь».
И вот теперь, наступая себе на горло, отпускает.
А Ева не может не думать о том, что упускает свой последний шанс…
Завтра они вернутся домой. И стена, возведённая сегодня, вырастет от земли до небес, станет твёрже алмаза. Разделит их навсегда.
Пока это только стенка, разделяющая их спальни в одной квартире, но она так легко может превратиться в гранитный монолит на могиле так и не родившейся любви.
Сегодня она не прислушивалась к звукам в его комнате. И так чувствовала, что он тоже не спит. Господи, как же ему сейчас, наверное, плохо! Ещё хуже, чем ей.
Да, то, что он сделал, это чудовищно. Бессмысленное, жестокое, мерзкое преступление.
И наказание за него вполне справедливо. Но только… не слишком ли оно затянулось?
Целую вечность терзаться за то, что сделал однажды. И ада не надо – вот он, истинный ад при жизни.
Неужели ты уже жалеешь его, Ева? Неужели готова такое простить?
Нет, такое не прощается.
Такое просто принимается. Как факт. Как то, что уже не изменить и не исправить.
Есть Эрих, которого она знает. Мужчина, который завладел её сердцем, её мыслями, её желаниями. И она любит его таким, какой он есть. И сейчас она готова эта признать.
Как бы легкомысленно это ни звучало – влюбиться меньше чем за месяц...
Иногда хватает и одного дня, чтобы с головой утонуть в чувстве. А у неё было целых одиннадцать дней, одиннадцать волшебных и удивительных дней, когда она узнавала его со всех сторон.
И да, одна из этих граней напугала до шока… Но разве готова она из-за этой частицы отказаться от всего остального?
Ведь человек не торт, у которого можно съесть только розочку или слизать крем, а бисквит выбросить к чёрту. Ты либо принимаешь его целиком, либо не принимаешь.
Нет, не может она его потерять! Не может!
Такие встречи – не повторяются. Второго такого Эриха уже никогда в её жизни не будет.
Может быть, она сильно пожалеет потом о своём решении. Может быть, она и вовсе ему не нужна. Ведь то, что она в него влюбилась, вовсе не значит, что он тоже мечтает о ней.
Может быть, всё это какое-то безумие. Может быть, потом ей придётся платить за этот порыв новой болью, слезами и разочарованием. Да, всё так…
Всё это, возможно, произойдёт, а, возможно, не произойдёт.
А вот в чём она уверена абсолютно – в том, что если упустит свой последний шанс, если не пойдет к нему сейчас, и не скажет то, что он от неё ждал, то уже завтра она пожалеет об этом.
И никогда, никогда себе этого не простит!
***
Она вошла бесшумно. Даже дверь не скрипнула.
Такой же «неоновый» будильник, как в её комнате, рассеивал ночную тьму, наполняя пространство голубоватым полумраком.
Она видела его обнажённую спину, чувствовала, что не спит, улавливала по дыханию.
Обмирая от собственной смелости, граничащей сейчас, по её личному мнению, с наглостью и бесстыдством, она сделала пару осторожных шагов к его постели. То, что она намеревалась сотворить, требовало от Евы не меньше мужества, чем для Эриха его решение рассказать ей правду.
Она замерла не дыша. Сердце колотилось так, что, казалось, сейчас он эту безумную пульсацию услышит даже на расстоянии.
Возможно, он действительно уловил биение её сердца, или дыхание, или просто почувствовал присутствие в комнате. Но только вдруг развернулся, приподнялся навстречу…
Тусклое освещение будильника-ночника позволяло разглядеть всё. Недоверчивое изумление во взгляде, удивление на обычно невозмутимом лице.
– Ева… – выдохнул он её имя.
Одним резким порывистым движением она скинула наброшенную на плечи белую рубашку, оставшись в одних кружевных трусиках, нырнула к нему под бок.
– Молчи! – взмолилась
