Ромка хмыкнул и деловито поднял один палец:
— Раз. Тебя преследует черный гараж. Два, — Пятифан выставил второй палец, — Ты всерьез думаешь, что Бяшку впустит кто-то из приличных людей?
Бяша впервые посмотрел на Рому как-то искоса. Как будто хотел возразить, но жёсткие правила подчинительства внутри банды не позволяли идти против мнения главного.
Варя замешкалась и от этого Бяше стало ещё хуже. Он залился густой краской до кончиков ушей и вскипел так, что от него стал идти вполне ощутимый жар. Шиляева лично для себя не могла отрицать Ромкиных слов. Беззубый, шепелявый, какой-то весь нескладный Бяшка очевидно не мог нравиться взрослым людям. Варя слышала, что таких обычно называют «чуркой». Она не совсем понимала, что это значит, но слово кидалось с такой небрежностью, словно оно относилось к блохастой плешивой собачонке.
— Его даже на порог не пускают. Пулей летит из каждого дома, — Ромку стало потряхивать от хохота, — Да так, что штаны по пути теряет, ха-ха!
— Ромка, ты за базар ответис, на, — унижение стало для Бяши невыносимым. Перед Семёном, перед старшеклассниками, перед его собственной мамкой — когда и где угодно, но только не при Варе. Обида и стыд кололи в груди, уши бурятёнка горели, он боялся, страшно боялся Ромку. Бяша молча готовился к тому, чтобы увернуться от удара в челюсть и кубарем вывалиться из деревянного домика.
Но Пятифан даже не дёрнулся. Сначала напрягся, долго сверлил взглядом узкоглазого, но затем обмяк:
— Понятно, — оскалился Ромка.
«Спровоцировал!» — поняла Варя, — «Спровоцировал, чтобы… Что?»
Бяша тоже осознал подвох и постарался обрести не до конца искреннее спокойствие. Ромка хлопнул себя по коленям и поднялся, насколько позволял низкий потолок домика:
— Айда.
*
Варе казалось, что она стала персонажем детского приключенческого романа. В больших городах и крохотных деревушках ей и не снились такие игры. События достойные первой страницы газеты. Да какое там! Достойные телеканала, и не какого-то там, а международного. Шайка в лице двух малолетних преступников и приезжей рыжей девчонки додумалась устроить пристанище и выживать самостоятельно. Трое против абсолютной неизвестности.
На обратном пути, проходя мимо заброшенного одноэтажного домика, Пятифан резко свернул к нему:
— Ща я, — он подошёл к низко расположенным оконным рамам, пригнулся и стал внимательно изучать наружный подоконник.
— Ромка, ты цё, сиряться начал, на? — гоготнул Бяша, наблюдая за тем, как братан усердно что-то ищет в трещинах заброшки.
— Да тихо, бля.
Пока Пятифан отвлекся, Варя кончиками пальцев тронула бурятёнка за руку. Хорошо, что под курткой не видно ту тысячу мурашек, которые забегали по спине Бяши:
— Бяш, тот мужчина, который… Ну, Ромку выгнал. Это его папа?
— Ага, — узкоглазый громко выдохнул и заставил себя отдернуть руку, будто ошпарившись. Девочка и сама дёрнулась от неожиданности, — У него этот… Посттравматицеский синдром, на, — мальчику пришлось напрячься, чтобы вспомнить название.
— Это как?
— Ну, как в голову цё ударит — так все враги и пидарасы, — Бяша помедлил, размышляя, не ляпнул ли он чего лишнего о частной жизни Ромки. Но всё же добавил, — Это у него после Афгана. Воевал, на.
— А мама? — Варя смотрела на Пятифана, который уже начал беситься от того, что его тайник куда-то запропастился.
— Мать хоросая, на. Добрая.
Тут Рома наконец вытащил что-то из-под трухлявого подоконника и вернулся к остальным. Меж его пальцев шуршала новенькая банкнота в целых сто рублей.
— У меня везде нычки.
— Откуда взял, на?
— На вас, придурках, обогащаюсь, — Ромка широко ухмыльнулся, пряча купюру в карман, — Пойди прилипни к столбу на морозе, да постой часок. Ещё полтос срублю.
— Часок? — Варя звонко, но беззлобно засмеялась, — «Сутки, зуб даю», тоже мне!
— Гонит, на час спорили.
Бяша вжался в капюшон и помрачнел.
— Да ладно тебе, не дуйся, — Шиляева положила ладошку на его плечо. Прикосновение отдалось какой-то невыносимой тяжестью для бурятёнка.
Поступили просто: скинулись по немногу и затарились самыми дешевыми, но сытными продуктами, которых должно хватить надолго. Ромка с Бяшей настаивали на мясе и Варе пришлось долго доказывать, что это невыгодно и проще взять побольше каш. Питательность такая же, а денег уйдёт меньше. Мальчики смотрели на рыженькую туповатыми бараньими глазами, когда та пыталась объяснить разницу через математический пример. В итоге пришлось идти на компромисс, взяли килограмм гречи и одну банку консервированных сосисок. И ещё две буханки хлеба, пакет молока и хватило даже на то самое песочное печенье «К кофе».
Варя первый раз в здравом уме и трезвой памяти приводила кого-то к себе гости. Ни в одном городе или посёлке Таракашке не удавалось подружиться с кем-то настолько, чтобы пригласить домой. Шиляева не переставала поражаться самой себе. Может, свобода от родительского контроля, наконец проснувшийся авантюризм вскружили ей голову. А может и ноющее в желудке чувство одиночества и безысходности, которое преследовало её с вечера пятницы.
За время отсутствия Вари, её дом словно потускнел, выцвел в без того бледных красках. Он и раньше не вызывал теплых чувств, но теперь казался совсем чужим, будто девочка сама оказалась гостьей.
Ромка сразу скинул куртку и комком бросил её на тумбочку в прихожей. Варя по-хозяйски взяла её и вернула обратно в руки хулигану:
— Нет. Повесь вон туда, — она указала на ряд крючков для верхней одежды, — Соблюдайте порядок хоть немного.
— Аж душно стало, — сострил Ромка, намекнув на Варино занудство, но девочка невозмутимо подняла носик.
— Так сходи проветрись.
Непривычно было видеть мальчиков без зимних шмоток. Шапки полетели в комод, куртки оказались на положенном им месте. Без дополнительного объёма, хулиганы оказались довольно тощими. Пятифан, конечно, немного крепче, но Бяша в сравнении был более складным и изворотливым. Оба мальчика походили на маленьких хищных зверьков типа куниц.
Бяша приметил гитару, на которую он не обратил внимания в прошлую ночёвку. Неудивительно, в тот вечер что он, что Варя вообще ничего не замечали, кроме сгущающейся темноты и незримых теней, что ползли по стенам, как живые.
— Кто тут играет, на? — Бяша потянулся к инструменту и неумело пробежался пальцами по струнам. Гитара выдала какой-то лязг и затихла.
— Мой папа. Он музыкант. — зарделась Шиляева. Если узкоглазый ещё мог понять творческие порывы, так как сам в каком-то смысле художник, то Ромка вряд ли оценит столь легкомысленную профессию.
Но тут Пятифан шлёпнул Бяшу по руке:
— Не тронь. Перенастраивать придётся.
— Тебе-то откуда знать, на? Маэстро, — насмешливо улыбнулся бурятёнок.
Ромка молча взял гитару и на удивление умело разместил её у себя в руках. Варя уже начала волноваться о её сохранности, но Пятифан ловко придавил струны в аккорде и стал неспешно перебирать пальцами. Кухню наполнила мелодия совсем не похожая на дилетантский скрежет, а, наоборот, очень приятная, сложная. Рыженькая заворожённо уставилась на то, как искусно Рома перебирал струны. Почти как Константин Петрович в свои молодые годы, когда ещё не разочаровался в музыке. Для Бяши увлечение братка стало открытием, он сел рядом и по окончанию Ромкиной импровизации, выдал:
— Ну даёс, на!
Экспромтный колониальный лагерь превратился в уютные посиделки за сигаретами и с музыкальным сопровождением. Мальчики передавали друг другу окурок и, пока затягивался Бяша, Ромка успевал сыграть минутную партию. Почти ни одну песню он не знал до конца, поэтому играл либо припев, либо начало. Репертуар оказался внушительный — Сектор Газа, Гражданская Оборона, АукцЫон. Варя узнавала почти каждую мелодию благодаря, конечно же, своему отцу. Пока курил Пятифан, Бяша травил всякие небылицы из местного фольклора:
— А если маску эту наденес, то сам животным станес, на!
— Брешешь, — Ромка откинулся на спинку хлипкого деревянного стула и стал покачиваться на нём, отталкиваясь ногами.
