Глава 7
Мы с Нянькой остались в опустевшей общинной зале. Впрочем, ненадолго. Проводив мужчин до порога, вернулись служки и принялись убирать со стола.
Щёки до сих пор горели. Надо же как придавил своими словами напоследок… Словно кулаком впечатал. И то, что я никак не могла знать о героической гибели их лекаря, почему-то избавиться от стыда не помогало.
Но ведь и меня можно понять. Вся эта резкость, норовистость, желание дерзить — от нервов. Пожалуй, я не стала бы так себя вести, если бы не путавший мысли страх за всё сразу.
Если бы не поселившиеся под ребром иголки, напоминавшие о себе каждый раз, стоило имперцу перевести на меня взгляд.
Всё это вихрем пронеслось в голове и сгинуло куда-то, когда Нянька, кряхтя поднялась со своего места.
— Сравнил хрен с пальцем, — проворчала она и, позволив тут же подскочившей девчонке отодвинуть тяжёлое кресло подальше, освободив проход. — Мы-то не о равноценном даре говорили. Не о магии целительной! Всего-то лишь о ворожбе…
Потом обернулась и глянула на меня.
— Ну, разве что речь шла о тебе.
Ах, это она о последних словах Эревина… Я кивком поблагодарив расторопную служку и поспешила вслед за Нянькой.
— Вот я и говорю, что он, должно быть, чует одарённых. Он что-то во мне заподозрил.
— Да не трясись ты. Не похож он на чующих. Те, как правило, сами даром не обделены, а таких в вояках высокого ранга не держут. Чующие у них как бы прицепом идут, да и откуда среди северян чующие? Давно среди них таких не водилось. С тех пор как дар на их землях выродился и они от богов отреклись.
— Ну откуда же нам знать наверняка? Время идёт. Может быть, что-то с тех пор изменилось.
— Не думаю, — покачала головой Тусенна. — Сама знаешь, тут чувствительность к дару нужна. А этот Эревин вояка, конечно, видный, и целый генерал, но всего лишь вояка. Спорили вы ради спора, да и всё.
Они вышли на крыльцо, в густые холодные сумерки. На площади в широких, огороженных камнем ямах зажгли вечерние костры, у которых успели кучками собраться горожане и стражники. И все они, конечно же, обсуждали сегодняшнее собрание.
Мы прошагали мимо. Нам кланялись, нас приветствовали, но спрашивать у нас никто ничего не решился. Тахтар притих, шептался и шушукался, настороженно следил за всеми и вся, но пока побаивался совать нос в дела совета.
За нами было увязался кто-то из Солоповой челяди — проводить на холм, осветить дорогу. Но мы отказались — дорогу знали и в темноте, к тому же хотелось хоть ненадолго побыть наедине со своими мыслями.
Так и прошагали весь путь наверх в тишине.
* * *
Прикорнувшая в комнатке рядом с кухней Ивка, решившаяся дождаться нашего возвращения, вскочила, стоило нам зайти в сени, и кинулась собирать на стол поздний ужин. Она с жадностью слушала Нянькин рассказ о собрании на площади, пока я разогревала руки и разминала пальцы.
Напряжение никак не хотело уходить, поэтому я уже по привычке полезла на полочки над буфетом в углу кухни и принялась переставлять там наши запасы с целительными средствами — дурацкая и в целом бесполезная привычка тем не менее обычно помогала успокоиться.
— Этот… генерал, он как будто нас винит во всех грехах. Мы, что ли, его лекаря загубили? Как будто наделённые даром водятся только тут, на Свободных землях, только на юге! Ладно, пусть их нет на севере, но в других-то местах наверняка такие водятся. Да хотя бы в Закатных скалах.
И пусть я бормотала всё это сквозь зубы, скорее себе, не по годам острый Нянькин слух уловил каждое слово.
— Больно ты разнервничалась, вот что я скажу. Выкинь всё это из головы. Северяне и столичных магов давно не любят. Они и до мятежа с ними не сильно ладили. Просто тогда-то до этого никому особого дела не было. Промеж собой свои распри улаживали.
Я кивнула, переставив местами настой от кашля с полупустой баночкой мятной мази. Надо бы взяться за приготовление новой.
— Просто… сама знаешь, чем грозит их долгий постой. Не верю я в то, что нам удастся всё от них утаить. А этот Эревин говорил так, будто знал, что в чём-то мы ему да лжём. Чую я его, Няня, сердцем чую.
Я отвернулась от полочек, прислонилась к буфету и потёрла предплечья. На этот раз привычный ритуал почему-то не помогал. Внутри росло предчувствие того, что прежней моя жизнь больше никогда не будет.
Тусенна смотрела на меня с сочувствием. И от этого на душе становилось ещё гаже и тревожнее.
— Ты о своих волнуешься?
Я сжала губы, кивнула. Весь день гнала от себя мысли о родне, но в ночную пору гнать от себя дурное куда сложнее.
Ивка тихонько возилась у печки, не влезая в разговор. Она умела безошибочно различать ситуации, в которых, знала, стоило обратиться невидимкой.
— Девочка моя, — Нянька покачала головой. — В этом я обещать тебе ничего не могу. Да и ты сделала всё от тебя зависевшее. Твои-то понимают, что сейчас вести себя нужно ещё осторожнее, но ты сердце себе понапрасну не рви. Сходи к ним завтра, проведай. Поговори. И если нужно, отнеси им настоя с чёрным корнем.
Я снова кивнула. К горлу ни с того ни с сего подкатил ком. Ну вот ещё! Надо же, как меня этот день вымотал…
— А мы с тобой на днях свои запасы-то переберём и ещё наделаем, — уже веселее продолжила Нянька. — И всё обойдётся, вот увидишь.
— Там и мази мятной осталось всего ничего, и… Знаешь, не думала, что мы так быстро и легко у них в услужении окажемся.
Нянька, сбитая с толку таким крутым поворотом в разговоре, подняла брови. А я снова вспомнила, с каким довольным видом она встретила слова северянина о том, что он предпочитает руки ворожей. И щёки совершенно ни с чего снова потеплели от прилившей крови.
— Ну… Вот попросил этот Эревин себе в лекари ворожей, а Солоп так и расстелился. Да и мы… Не слишком ли быстро поступаемся своими законами? К нам имперцы только на порог, а мы уж и угодить им рады.
Нянька смешно собрала губы в утиную гузку — притворилась, что задумалась. Но ответ-то, я ручалась, она знала давно.
— Громкие слова находишь. Мы пока ничем не поступаемся и законов никаких не нарушаем. Смотри на это проще. Он хитёр, а мы хитрее. Он — камень, мы — водичка. Легче тут и там уступить, обтечь потихоньку этот камень и сделать по-своему.
Мой озадаченный вид её рассмешил, а потом Тусенна сказала то, что моментально заставило меня вспомнить, почему иные в Тахтаре и даже за его пределами, в поселениях Предхолмья, называли её госпожой Чертовкой.
— Ты-то помни, что генерал тебя до тела своего допустил. И весь свой отряд нашим рукам вверил. Почти три десятка отборных вояк. И если эти вояки чего дурного вздумают, неужели же мы, как следует потумкав, не придумаем, как бы их утихомирить?
Н-да… слышали бы нас сейчас северные гости.
Только про Эревина она верно сказала — он хитёр. И не думается мне, что настаивал он на заботе ворожей, совсем не подумав о том, что они небезвредны.
— Это нужно очень сильно постараться, чтобы утихомирить их и не ждать потом в гости их собратьев, — пробурчала я.
Ивка уже какое-то время слушала нас раззявив рот. Тусенна подмигнула ей и возразила:
— Ну, генерал-то сам сказал, что не на отдых сюда прибыл. А на охоте чего только не случается…
Кузнецова дочка прикрыла рот рукой, заставив нас обеих прыснуть со смеху. Вот только посмотрите, заговорщицы-мятежницы почище Баронов. Имперцы и полного дня у нас не пробыли, а у кровожадных южных ворожей на уме расправа.
Нянька успокоила девчонку, заверив, что бунт у нас пока что шуточный.
Но… может, и не зря они нас у себя на севере называли ведьмами…
* * *
Трудный день полагалось закончить достойной наградой себе за труды. От купания я ни за что бы не отказалась — во-первых, Няньке стоило как следует погреть после собрания старые кости, во-вторых, мне это требовалось не меньше. Заодно купание успокоит растрёпанные нервы.
Я схватилась за амулет — нанизанные на шнурок речные жемчужины тихонько заклекотали. Схватилась и вдруг замерла. Камень под моими пальцами привычно нагревался, отзываясь на забившуюся в пальцах магию.
