Стоило ли так рисковать?
Нянька с Ивкой, прежде увлечённые разговором, даже обернулись в мою сторону. Я посмотрела на одну, потом на вторую и промямлила:
— Боюсь дар зажигать. А вдруг… почуют?
Бес их знает, какие в отряде генерала Ареса ищейки. А вдруг до того матёрые и за время битв натасканные, что пламя дара за версту унюхают?
— Боишься?.. — до странности слабым голосом отозвалась Тусенна. И я только сейчас сообразила, что она вместе с притихшей Ивкой смотрит не на меня, а куда-то мне за спину.
Я обернулась. Камень в кулаке горел.
Здоровенная бадья, которую я наловчилась при помощи дара вытаскивать из пристройки в сенях, висела в воздухе у меня за спиной.
— Ай! — я отдёрнула руку так, что амулет на длинном шнурке подпрыгнул в воздухе и едва не врезался мне в лоб.
Бадья с грохотом упала на пол, я зажмурилась. Ивка вскрикнула. Нянька крепко выругалась.
Когда я открыла глаза, Тусенна смотрела на меня так, что лучше бы мне вместо этого оказаться на допросе у ищейки.
— Велена…
Я сглотнула. Ивка метнулась в сени.
Глава 8
Я ничего не могла ответить, только стояла, сжимала и разжимала кулаки, унимая внутреннее пламя, и хлопала глазами.
— Велена… — с обманчивым спокойствием повторила Нянька. — Что это только что было?
Фух…
Под рёбрами закололо и заныло одновременно. Да что ж за день-то такой…
— Я не потому тебе не говорила, что… Точнее, я не говорила, потому что…
— Не мямли.
Ну всё, шутки кончились. И понежиться в горячей воде, возможно, сегодня уже не получится. По какой-то идиотской причине это сейчас расстраивало больше всего.
— Не хотела тебя пугать.
— Все боги великого леса и Свободных земель! — взревела Нянька и картинно всплеснула руками. — Да ты в своём уме, малохольная? У нас чужаки на пороге, одарённых ищут, а её от этого дара распирает так, что она его в узде не держит — и молчит! А если бы там, за столом в общинном доме, из тебя бы вдруг всё это попёрло? Что делали бы, радость ты моя?
Перед глазами живо встала картина: северянин что-то эдакое мне говорит, от чего дар безудержным пламенем обдаёт всё тело, и я забываюсь в его обжигающей силе.
Боги, боги… О чём я только думала?
— Я и не предполагала, что он смог бы настолько меня разозлить.
Согласна, слабая защита. Но хоть что-то.
Нянька фыркнула. Да, такое объяснение она ожидаемо не проглотила.
— Как давно? Как часто? Как сильно? Отвечай!
Тело понемногу остывало — пламя, ворча, пряталось где-то глубоко внутри, как будто тоже испугалось Нянькиного гнева.
— Я не… не знаю. Не запоминала. Дар как будто всплывает на поверхность и может гореть и гореть, всё тело зудит и ноет. А потом вдруг уходит глубоко-глубоко. Порой не достучаться.
— Дёргается, значит. Неприрученный.
— В мейстерский книгах об этом ни словечка.
— Ещё одна головная боль, — проворчала ворожея. — Мейстерские книги. Трофеи ваши из баронских башен. Даже не вздумай их пока на свет божий вытягивать. А то потом объясняй, откуда в нашей глухомани магические книжки и на кой они малограмотным ворожеям.
Малограмотными мы, правда, не были благодаря как раз Тусенне. Она нас с Вучко, ещё совсем крох, читать и писать выучила. Нянька она нянька и есть. А я с ней вот так… Предательница.
Теперь тело жгло не от магии, а от стыда. Потому что я знала: даже сейчас она от меня не отвернётся, не бросит разбираться со своей глупостью в одиночку. Потому что была мне не только наставницей. Тусенна заменила мне мать.
— Совсем ты из меня луня белоголового сделаешь, — она внезапно обернулась к сеням. — Ивка! Хорош потемкам прятаться. Садись ужинать и вертайся домой. Мать, небось, заждалась уже.
Потом перевела серьёзный взгляд на меня:
— Будем думать, как твоего зверюгу укротить. Это хорошо, что только ты да мы с Ивкой о ней знаем.
* * *
Весь остаток вечера и следующее утро у меня не шёл из головы этот разговор. Это надо же как всё серьёзно, раз Тусенна мне даже как следует разнос не устроила. Неужели боялась, что меня снова захлестнут, переполнят чувства, и я что-нибудь эдакое выкину?..
Хорошо хоть бадья осталась в целости. Водой мы её всё-таки наполнили и искупались. А наутро я собрала в узел несколько залепленных воском пузырьков с настоем чёрного корня и спустилась в город.
До родительского дома можно было добраться в обход, но что-то тянуло пройтись по улицам. Посмотреть или хотя бы услышать от тех, кого встречу по дороге, куда определили гостей.
В светло-голубом высоком небе стоял запах просыпавшейся земли. Солнечные лучи цеплялись за верхушки древних сосен, подпиравших небосвод и стоявших стеной за лугом, тянувшимся от границ городка.
Редкие прохожие, не занятые утренними делами, приветствовали и кланялись. Я старалась слишком уж сильно не крутить головой и не вытягивать шею, но то и дело дёргала воротник тёплого кафтана. Вчерашняя тревога, увы, вернулась, стоило открыть поутру глаза.
И немудрено — снилось, будто после моей выходки с бадьёй в дом ввалились-таки северяне, вытащили меня из постели в одной рубахе, взвалили, как мешок с мукой, на одного из своих здоровенных боевых коней и умчали меня в Столицу. На расправу.
Одни воспоминания об этом сне до сих пор заставляли ёжиться.
К слову, о конях. Я свернула в переулочек, соединявший между собой две улицы покрупнее, и вышла на ту, что вела к восточным воротам, выводившим на крохотные выселки, за которыми тянулся луг для выпаса, а дальше — лес.
Так я и думала. Северян поселили в длинном гостином доме, и немудрено. Совсем рядом располагались конюшня и кузня Ивкиного отца, Силивера, мимо которой я сейчас и шла. Прямо у навеса, под которым в тёплое время года обычно стояла наковальня, кто-то аккуратно разложил нуждавшиеся в починке доспехи.
Так и тянуло остановиться хотя бы на чуть-чуть и рассмотреть то, что до вчерашнего дня я видела только в мейстерских книгах. Защитные печати. Там говорилось, обычные воины поручали это дело хоть кому-нибудь, кто знал толк в их нанесении. Таким же важным шишкам, как генерал Арес Эревин, эти печати почти наверняка наносили особые служители соборов, с соблюдением специальных обрядов и техник.
Просто любопытно, как такие печати могли противостоять живой магии…
И я почти поддалась искушению остановиться, чтобы рассмотреть поближе доспех, но из дверей гостиного дома вывалилась целая гурьба северян.
Пустынная улица тут же наполнилась шумом и говором — воины обсуждали что-то наверняка увлекательное, многие из них были раздеты до пояса. Бугры мышц, жуткие разветвления шрамов и столько волос на груди…
Я поспешно отвела глаза. Нахмурилась. Неудивительно, вообще-то, что они едва не голышом тут скачут. У них поди на севере такая-то «теплынь» считается разгаром лета.
Да и что я, в конце концов, вот таких-то полуголых мало повидала? Это ворожея-то, которой за какие только болячки и увечья не приходилось браться. Не с закрытыми же глазами их лечить!
Другое дело, что таких вот верзил с соответствующим телосложением в Тахтаре сроду не водилось.
Если чуть пройтись по кузнечной улочке вперёд и свернуть налево, выйдешь на пологий берег небольшой речки. Местные, да хоть и тот же Солоп, наверняка гостей на этот счёт просветили. Потому что, увлечённые беседой так, что меня и не заметили, воины пошагали прямиком к берегу.
Я не успела возблагодарить всех богов, что осталась незамеченной, потому что последним из дома вышел командир отряда. В отличие от своих подчинённых, он был одет, но тоже совсем не по погоде — в распахнутую на груди льняную рубаху и штаны.
А потом лечи их от простуды…
Я постаралась не ускорять шага. С чего бы мне от него бегать?
Но и раскланиваться нет нужды.
Перехватив поудобнее узелок и зачем-то заправив за ухо несуществующую прядь, я, поравнявшись с северянином, скупо ему кивнула. Мол, доброе утро. Извольте сохранять вежливый нейтралитет.
