Вашка, за время нашего разговора успевший убрать пузырьки из моего узелка в буфет, подошёл к столу, вернул платок, в который я их замотала, и посмотрел на меня исподлобья.
— А что ж вчера не пришла? Испугалась, что ли?
Я покачала головой:
— Глупый. Пришла, как только сумела. Вчера Солоп и его ближники с северянами весь день возились. И мне пришлось.
А сердце сжалось всё равно, ведь я-то знала, почему на самом деле спрашивал. Младший брат скучал по мне сильнее остальных. И когда меня на холм уводили, помчался следом и потом ещё долго каждый день к нашему с Тусенной дому бегал, грозился выкрасть меня и вернуть домой.
Но к тому времени уже ничто не смогло бы вернуть меня с холма. Закон есть закон.
— Нам-то что делать? — отозвался отец. — Ты ж наравне с Солопом в городе. Скажи, схорониться нам, что ли? Уйти куда?
Я пожевала нижнюю губу.
— Опасно. Да и никто вас просто так из Тахтара не отпустит. Испугаются ведь, что вы что-нибудь натворите. Городу нужно вас видеть. Нужно знать, что с вами всё в порядке. И с вами всё будет в прядке.
Внутри вдруг вспыхнул знакомый огонёк — нет, не дара, а природного упрямства. Не собиралась я просто так сдаваться, стоило угрозе замаячить на горизонте. Вед ничего такого ещё не произошло. Мы на своей земле, в конце концов. Вокруг свои, в чьих интересах не заигрывать с чужаками. Да и не водилось за тахтарцами такого — перед пришлыми заискивать.
Надежда есть.
— Я вам вот что скажу, — я ухватила отца за руку и сжала её. Боги-боги, как давно я это делала! — Настоя вам хватит на пару недель. А до тех пор я вам свежего заварю. Пейте, живите как жили. Имперцам чаще нужного на глаза не попадайтесь. И всё обойдётся.
Отец смотрел на мои руки, обхватившие его правую ладонь, а потом вдруг опустил на них свою левую и тихонько сжал.
— А ты-то как сама? — спросил тихо.
Слёзы набежали на глаза с такой лёгкостью, что я даже немного разозлилась. Сглотнула.
— Я-то… Я-то ничего. Да и что мне будет?
— А что с даром? — хмуро поинтересовался Амат. — Ты только правду говори, не увиливай.
Старший брат высился за спиной отца со сложенными на груди руками. Я уж и позабыла, как сильно он повзрослел.
— Ну, — я опустила глаза на руки. — Он не затихает. Думала, смогу его перебороть. Не получается.
— И что он, дар-то? — Вашка даже подсел к нам с отцом за стол, водрузил на него локти. Карие глаза так и сверкали от любопытства. — Донимает?
— Расплёскивается, — слова, чтобы описать это, по-прежнему не находились. — Ну, знаете… непонятно, каков он. То, кажется, всё могу, то — совсем ничего. Просто будто силы вдруг переполняют, а выхода никакого нет.
Про вчерашнее безобразие с бадьёй я им рассказывать не стала.
— Иногда мысли чужие вижу, но не уверена, что по желанию смогла бы их читать. То захлёстывают меня, то ускользают. Иногда… лечить помогают.
Отец вдруг поднял голову и взглянул на меня в упор, будто почуял моё хождение вокруг да около того, в чём признаться до последнего не хотела.
— А иногда, — продолжил он за меня, — и прибить своей силой смогла бы.
Амат повёл печами, будто его просторная рубаха вдруг стала ему мала. Вашка вытаращился на меня, приоткрыв рот.
— Так всё-таки, — он вдруг подался ко мне и, вдавив локти в столешницу, продолжил громким шёпотом, — ты настоящая магичка! Боевая…
Ох… Я даже зажурилась от его слов. Слишком жутко они звучали. Как приговор.
Сильные пальцы отца клещами впились в мои руки.
— Ой, Велена…
Я часто-часто закивала:
— Да знаю я, знаю!
— И ведь от этого никаких настоев нет, — не сказал, а добил Амат. — Ладно мы-то, перетерпим, перебьёмся. А ты-то как?
Я открыла глаза, несколько раз вдохнула и выдохнула.
— А я что-нибудь придумаю. Мы с Нянькой что-нибудь придумаем.
* * *
Уж если утренняя дорога сюда показалась мне не слишком-то весёлой, то обратная — и подавно. Груз сказанного и недосказанного давил на плечи, а тревога если и унялась, то лишь на время. Главное, родные держатся вместе, об угрозе знают, на глупости или риск не пойдут.
Но стоило ступить за порог, и тревога вцепилась в сердце с новой силой. Под рёбрами тянуло так, что до кузнечной улочки я добрела, то и дело потирая бок. Дар обладал раздражающим свойством проявляться порой безо всякой причины, и у меня никак не получалось отследить, что или кто служил причиной нового всплеска внутреннего жара.
Солнце стояло уже высоко, пусть до полудня было ещё далековато. Я шагала, оставив ворот кафтана расстёгнутым — воздух успел прогреться, и ветер уже не выстуживал из-под одежды драгоценное тепло.
Над моей головой простирали пока ещё голые ветви старые серые липы, и на мгновение груз с моих плеч чуть-чуть приподнялся, задышалось легче. Весна умела вселить надежду даже в самого разуверившегося.
Впереди и слева уже маячил угол гостиного дома, где теперь жили северяне, и раскалённые иголочки с внезапной яростью впились в тело так, что я охнула. Невольно завертела головой по сторонам.
Бесовщина какая-то… Я обогнула угол и вышла на улицу, возблагодарила всех богов Свободных земель за то, что не встретила Эревина — дверь дома был заперта. У конюшни стояла пара северян, которых я прежде не видела, да и рассматривать не стала, просто кивнула, приветствуя так, как приветствовала бы любого в городе. Они кивнули в ответ.
Насколько легче мы пережили бы их присутствие в городе, не доведись нам с ними ещё и общаться. Может, и получится…
— Велена?.. — окликнули за спиной.
Я замерла, будто налетела на невидимую стену.
Я повернулась.
Я с замершим сердцем смотрела, как от конюшни навстречу мне шагает Вучко.
Мой Вучко…
Дорогие друзья! Подписывайте на автора и добавляйте книгу в библиотеку, чтобы не потерять и оперативно получать уведомления о новых главах.
Глава 11
Я ничего не успела подумать, ничего не успела осознать. Он подошёл и без лишних слов сгрёб меня в охапку, уткнулся в волосы, вдохнул так, будто я был последним глотком воздуха, который положен ему в жизни.
Я болталась в его объятьях, как тряпичная кукла, слишком ошарашенная, чтобы ответить.
Как… жив? Жив. Жив! Боги, о боги…
Внутри вспыхнуло яркое, слепящее солнце, жар разлился по всему телу. Я, кажется, даже вскрикнула, потому что Вучко отстранился, заглянул мне в глаза.
Боги, как же он повзрослел… Шесть лет назад из Тахтара сбежал вихрастый мальчишка. Сейчас на меня сверху вниз смотрел мужчина. На левой скуле белела тонкая полоска давно зажившего шрама. Обветренная кожа, пробивающаяся щетина… Я узнавала только буйные тёмно-русые кудри и золотисто-карие глаза.
— Вучко…
Он усмехнулся так, будто всерьёз обрадовался, что я его узнала. Будто бы я могла не узнать.
— Боги, как…
И только тут мой взгляд упал на притороченные к поясу ножны, на его ношенную походную куртку, с левой стороны которой прямо над сердцем на меня скалился выдавленный в толстой коже скалящийся медведь.
Я даже отступила на шаг.
Воздух вокруг будто сгустился, мешая как следует вдохнуть.
— Ты…
Он посерьёзнел, шагнул ко мне и мягко обнял за предплечье.
— Идём.
От растерянности сил во мне сопротивляться не было. Да и хотела ли я?..
Мы вошли под своды конюшни. В тёмной прохладе пахло лошадьми и прелой соломой. Вучко уверенно вёл меня в дальний конец, где заканчивались стойла и пустовало место — тут обычно хранили запасы сена, ставили кадки с сушёными яблоками и складывали всякие нехитрые инструменты для ухода за лошадьми.
Из окошка высоко под крышей сюда проникал солнечный свет, и его было достаточно, чтобы видеть, с какой жадностью он смотрел на меня — так, будто пытался мысленно сравнить меня с той девчонкой, которой едва минуло семнадцать зим.
Должно быть, с тех пор я сильно изменилась…
Он будто прочитал мои мысли.
— Ты всё такая же… и не такая.
Слова не шли на язык, хоть, может, и хотелось ответить чем-нибудь, что ему запомнилось бы. Что ж он такого нового во мне увидел?
