— Шесть лет, представь себе, минуло. Целая вечность.
Он опустил глаза, кивнул. Он, может, и не знал, но я надеялась, что мог себе представить, каково мне пришлось после его побега.
— Хотел бы я покаяться. Сказать, что зря всё бросил и сбежал. Но я бы покривил душой, если бы сказал такое.
Вот, значит, как?..
Те самые иголки, которые только что жгли мне бок, сейчас впивались в самое сердце.
Мой взгляд снова упал на оскаленную морду медведя у него на груди.
— Спасибо хотя бы за честность, — я ткнула в эмблему. — Про это расскажешь? Как тебя, мальчишку из Свободных земель, угораздило спутаться с имперцами?
— Это… — он невольно опустил взгляд на вдавленный в кожу куртки знак.
— Долгая история, верно?
Он не мог не услышать в моём голосе издёвки. Усмехнулся. Конечно, услышал.
— Нет, совсем не изменилась.
Вот только мне сейчас было не до воспоминаний.
Как так вышло, что я его не распознала, не почуяла? Так распереживалась о судьбе Тахтара, о своей судьбе, что никак не различила за всеми своими страхами знакомого присутствия? Дар имеет обыкновение обострять любые чувства, а я не распознала среди без малого трёх десятков чужаков того, с кем была неразлучна столько лет.
Но на эти вопросы Вучко вряд ли смог бы мне ответить.
— Как тебя никто не признал до сих пор? Целый день прошёл…
На обветренном лице сверкнули в новой усмешке белые зубы:
— Дай им время. Меня здесь не таким запомнили.
И то верно.
— Но вообще-то я в Тахтар заехал поутру и через лесные ворота. Генерал нас с Мардагом отослал на разведку за день до въезда отряда в город. Обычное дело.
Обычное… Да он едва не лопался от гордости, когда это говорил. Что, один из любимчиков генерала Эревина? Воистину удивительные нити порой выпрядает судьба.
— Родне-то что скажешь?
— С роднёй разберусь. Даже если мать погонит со двора, останусь жить в гостином, рядом со своими.
«Со своими». Вот вам и пожалуйста…
В голове всё так перемешалось. Громадьё невысказанных вопросов теснила досада от его ответов на высказанные. Может ли так быть, что самая желанная вещь на свете вдруг оборачивается для тебя самой нежеланной?
Вот он, рядом, живой и здоровый. Тот, по которому я за эти годы выплакала все глаза. Но говорит такое, что впору разреветься снова.
Впрочем, после стольких-то лет вдали от дома кто не изменился бы? Выходит, пока стоит утешаться таким вот слабым объяснением.
Не вышло. Потому что за этой мыслью тут же пришла другая. От которой было уже не горько и не досадно. Она согнала всю кровь с лица, да так, что я прямо чуяла, как щёки вмиг похолодели.
— Вучко…
Он так и встрепенулся, когда я снова назвала его тем именем, которое когда-то для него придумала.
— Ты только ради всех богов не юли. Отвечай прямо, — я даже сглотнула. Горло будто одеревенело. — Но за время на службе у этого… Эревина ты сколько всего успел ему разболтать?
Я впилась в него взглядом, опасаясь пропустить даже малейший намёк на то, что он собирался солгать.
Кажется, Вучко тоже слегка побледнел. Но смотрел прямо в глаза, взгляд не отводил.
— Ничего такого я ему не говорил, — он вдруг прищурился. — Ты думаешь, я мог бы тебя ему выдать?
В его голосе звучало столько недоумения и злости, что я на мгновение устыдилась. Но потом вспомнила о приказе.
— Ты солдат. Солдат Империи. И это не важно, откуда ты и кем ты был до того, как поступил на службу к нашему нынешнему государю. Разве не так? И разве твой генерал не требовал от тебя верности? Было бы странно, если нет. Он ведь должен доверять своим бойцам.
Вучко мои слова задели. Сильно задели. Его лицо помрачнело.
— Ты, Велена, за эти годы, видно, совсем на мне крест поставила. Во всех возможных смыслах.
Моё сердце жалобно трепыхнулось, но я приказала ему угомониться.
— Моя присяга Аресу Эревину не подразумевает исповеди. И никогда в жизни — слышишь меня? — никогда я тебя не предал бы. Да как ты могла даже помыслить такое…
Эти были только слова, но я ничего не могла с собой поделать. Я верила. Потому что за этими словами крылось столько боли, что не поверить ему было просто нельзя.
— Ты будто уже и не помнишь, почему я сбежал.
Настало время мне прятать глаза. Конечно, я помнила. Когда мамы не стало, когда отец и братья… Когда моя семья отдала меня на холм, Вучко им этого не простил. Но и поделать ничего не мог.
Зато мог сбежать подальше, во внешний мир, где шла война и Империя уже который год тонула в огне баронских мятежей. Его невеста стала наречённой бога, и у неё отныне был иной путь, который с его собственным ничего общего не имел.
И винил он во всём отца и Амата с Вашкой.
— Очень хорошо помню, — я подняла глаза, и несколько предательских слезинок скатились вниз по щекам. — Сбежал, потому что так было легче…
— Потому что это был невыносимо! — оборвал он меня. — Потому что не мог я жить вот так рядом, будто ничего не случилось! Видеть тебя, слышать тебя и знать, что никогда…
Он осёкся, замолчал. Я молчала тоже. Какое-то время в прохладной тишине конюшни лишь изредка всхрапывали кони.
Я украдкой отёрла щёки, он отступил на шаг и смотрел куда-то в темноту. Наконец, снова повернулся ко мне и продолжил хрипло, будто слова из него вытягивали клещами.
— Как… Родня твоя как поживает?
Я шмыгнула носом и пожала плечами.
— Поживает. Этого мне достаточно.
Вот. Слышал? Мне неважно, кто они такое, они всё ещё моя семья.
— Они так и держат тебя при себе.
Я сверкнула на него глазами:
— Не смей, Вучко. Они моя забота. Я слежу. Мы. Мы следим. Я ношу им настои. Никто из городских на них за все эти годы ни разу не пожаловался.
— Значит, старая ведьма всё ещё жива? — мрачно усмехнулся Вучко.
— Ты уже и говоришь как они…
Да и стоило ли удивляться?
Вучко пожал плечами.
— Ей это определение больше подходит.
Тусенна тоже была его личным врагом. Потому что поначалу была его единственной надеждой. Но как бы Вучко не надеялся, тогда в доме на самом высоком вересковом холме она меня не отвергла, приняла к себе в ученицы, сделала ворожеей и засвидетельствовала меня в Невесты. И тем самым нанесла Вучко последний, самый тяжёлый удар.
Он никогда её не простит.
— С ней всё в полном порядке, — заверила я. — Как бы ты её ни называл.
Он вдруг посмотрел на меня, уже без злости. С прежним своим лукавством.
— Ты не подумай ничего. Я ей вообще-то даже благодарен.
И увидев мои взлетевшие в удивлении брови, кивнул.
— Как бы там ни сложилось, я уверен, она немалому тебя научила.
С этим никто спорить бы не стал.
— Ты совершенно прав, — едва не шёпотом отозвалась я. И добавила:
— Именно она меня выхаживала, когда ты из Тахтара сбежал.
Стрела, конечно же, попала в цель, и я успела осудить себя за вероломство. Чёртов язык никак не хотел униматься, колкости так и сыпались с него при любой удобной возможности.
Вучко вдруг замер, уставившись куда-то ниже моего лица, шагнул мне навстречу. Я не успела отшатнуться, когда он сунул руку за расстёгнутый ворот моего кафтана. Прохладные пальцы коснулись кожи и обожгли её огнём.
Мгновение — и он вытащил из-за ворота на свет длинный, унизанный речным жемчугом шнур, на котором я носила свой главный амулет из лесного топаза. Редкого камня даже в Свободных землях. Но только он и помогал мне сосредоточить дар, унимать его бушующее пламя и претворять его в действие.
Нагретый моим телом бирюзовый овал лежал у него на ладони. На его лице читалась странная сосредоточенность, будто важнее для него сейчас ничего во всём свете не было.
И, может быть, это действительно было так.
Камень подобрала мне Тусенна. Отдала его в тот день, когда Тахтар объявил меня Невестой бога и хранительницей города.
А речного жемчуга для шнурка, на который я потом подвесила убранный кузнецом в оправу камень, когда-то натаскал мне мальчишка Вучко из протекавшей за городом речки.
