Тихая, размеренная жизнь для меня окончилась внезапно, когда в библиотеку, где вопреки обыкновению я сидела одна, вбежала растревоженная Пруденс. Я недоуменно захлопнула томик в простеньком сером переплете с историей бедной английской девочки Джейн Эйр, которому отдала последние полтора часа, и перевела взгляд на камеристку.
— Мисс Мила, мисс Мила, пойдемте, скорее! Там, там… ТАМ!!! — Мне показалось, что еще немного, и у Прю случится бронхоспазм, поэтому я взяла её за руку и велела дышать. Когда камеристка, наконец, отдышалась, я потребовала объяснений.
Объяснения мне не понравились. Там, то есть в одной из гостиных, меня дожидалась весьма востребованная и модная в этом сезоне модистка, мадам Ланвин, славящаяся своими смелыми, запоминающимися и отнюдь недешевыми нарядами.
— А мне обязательно идти? — Робко уточнила я у Прю, отчаянно надеясь на то, что мне удастся пересидеть в библиотеке, — может быть они там сами?
— Да что Вы такое говорите, мисс Мила? — Прю, рассердившись, даже притопнула ножкой. — Вы знаете, что мадам практически не выезжает, и только из уважения к Вашему брату сдвинула график и нашла для Вас время?
Пруденс отобрала у меня книгу и настойчиво стала подталкивать меня к выходу.
— Хорошо, я иду, — сдалась я под этим натиском.
— Мисс Мила, — кинулась за мной Прю. — Погодите! Вы не можете так пойти — с Вас же будут снимать мерки!
— Почему не могу? — Оторопела я, — у меня что-то не в порядке с бельем?
— Именно, — отрезала Прю, и потащила меня в сторону лестницы на «жилой» этаж, — незачем Вам белье демонстрировать. Сейчас мы Вам рубашечку подберем…
Спор насчет подобающей одежды был яростен, но краток, и я вышла из него победителем: на встречу с модисткой я отправилась пусть и в самой целомудренной из имеющихся, но своей пижаме. Плотные синиештанишки до колен и серая туника до середины бедра, на груди которой всеми цветами радуги переливалось стилизованное изображение мотылька. Я уже предвкушала, как эпатирую модистку, когда… В общем, модистка тоже не осталась в долгу.
Когда величественная фигура в изумрудном бархатном платье, щедро отделанном золотым шнуром, качнув павлиньими перьями ввысокой белокурой прическе, походкой «от бедра» продефилировала к окну и принялась осматривать меня оттуда в монокль, я не выдержала.
— Тетушка, но это же мужчина! — мой возмущенный шепот вышел достаточно громким.
— Конечно, — тетушка была сама серьезность, — я и сама прекрасно вижу.
— Но как же?! — я все еще никак не могла отойти от неожиданности.
— Видишь ли, в чем дело, Милочка, — тетушка мимолетно улыбнулась, — модисткой знатных дам может быть только женщина. Это традиция! И она не может быть нарушена. Но мадам Ланвин знает толк в одежде для юных барышень, так что отказываться от её услуг только на основании какого-то глупого недоразумения…
— Именно так — пробасило от окна это недоразумение в перьях и бархате, — все, на что я мог расчитывать, оставаясь мужчиной — это одевать великосветских хлыщей, выбирая между оттенками «южная ночь» и «глубокий синий», а я… Я желал творить! Муслин и атлас, шелк и шерсть, складки и драпировки! И тогда Ксав сказал мне: «Кто хочет, тот ищет возможности, кто не хочет — ищет причины», et voila — мадам Ланвин открывает свой первый салон!
— На самом деле задолго до Ксава это сказал Сократ, — ляпнула я от растерянности.
— О! Вот теперь я верю, что эта чудесная куколка — действительно сестра Ксава. Как он там говорил? «Книжная гусеничка»?
— Червячок, — поправила я, смиряясь с неизбежным, — книжный червячок.
— И долго мы будем тут ждать? — Голос модистки (или модиста?) сделался высоким и капризным, — пошевеливайтесь, бездельницы! В комнату шустро впорхнули три девушки в одинаковых «глухих» коричневых платьях, и закружились по комнате, казалось, не останавливаясь ни на минуту.
Из ковровых саквояжей на свет божий появились «книги» тканевых отрезов, образцы тесьмы и кружев, какой-то прибор, настройкой которого занялась одна из девушек, в то время, как две оставшиеся установили широкую раскладную ступеньку-подиум, заставили меня подняться на него, в четыре руки содрали с меня халат и принялись кружить вокруг меня с мерными лентами, по очереди кидаясь ко мне и измеряя очередной обхват или объем и надиктовывая их вслух, и для мадам, держащую в руках небольшую, явно рукодельную записную книжечку, закрепленную на шнуре на запястье, и для девушки, возящейся с настройками.
Мадам кружила вокруг меня, время от времени поднося к глазам монокль, и «щебетала» отчетливым басом что-то об отличной фигуре, прекрасном материале, и о том, какое ей предстоит удовольствие. Наконец со снятием мерок было покончено, девушки ускользнули за дверь, а Мадам победно потерла руки.
— Ну-с, — кивнула она тетушке, — приступим?
Из чемоданчика, который я не заметила сразу, на свет появились… куклы. Я, как завороженная, не могла отвести взгляд. Кукол было две — одна большая, сантиметров пятидесяти, и вторая — едва дотягивающая ей до плеча. У кукол были нежные, фарфоровые личики и такие же кисти, выглядывающие из вороха кружев, волосы, подобранные один к одному, были уложены в элегантные прически, которые венчали шляпки. Я и не заметила, как оказалась рядом со столом, на котором установили кукол, и, лишь когда протянула руку — дотронуться, услышала за спиной смех.
— Девочки всегда остаются девочками, сколько бы лет им не было, не правда ли, виконтесса?
— О да! Признаться, даже я каждый раз испытываю безотчетное желание разобрать все ленты на их одежде, — отозвалась тетушка.
— Ну что же… А теперь, пока наша милая модель будет примерять сестрам-Пандорам их наряды, мы наконец-то займемся её нарядами серьезно. Как это умеем только мы, женщины! — Пробасили за моей спиной, и я от неожиданности фыркнула еле сдерживаемым смехом.
В дверь бесшумно скользнул Сандерс, с тем, чтобы объявить:
— Баронесса фон Шербен.
— Проводите, — распорядилась ему тетушка, и, обернувшись к Мадам, кивнула, — все в сборе, можно начинать.
За спиной привычно и знакомо загудело, я обернулась на звук и увидела, что в руках у Мадам появился бук, такой неестественно современный во всех этих декорациях, как и голо-проектор, стоящий на полу у ног Мадам. Повернувшись обратно, я с трудом удержалась от крика — в центре комнаты медленно вращалась моя голограмма, стратегические места которой, к счастью, были закрашены черным.
Но начать удалось не сразу — пока баронесса Фредерика, величественно, будто космический линкор, вплыла в гостиную, пока тетушка Гасси и тетушка Фике расцеловали друг друга так, будто встретились после долгой разлуки, пока они устроились на обитом атласом диванчике, мы с Мадам успели заскучать, а ятак еще и замерзла в пижаме.
Тетушка Агата величаво кивнула Мадам, показывая, что они с баронессой настроены на серьезный лад, Мадам ловко остановил вращение моего двойника, и вернул кивок тетушкам.
— С чего начнем, дамы?
Тетушка Гасси покосилась на меня, и картинно вздохнула.
— Дорожный комплект. Давайте начнем с него.
Я оживилась, завернулась в халат и устроилась в ближайшем кресле, но меня быстро постигло жестокое разочарование. Я не понимала и половину того, о чем сейчас весьма жарко спорили Мадам с тетушкой Гасси и её подругой, улавливая только обрывки долетавших до меня фраз.
— Серый бостон — не простовато ли, пусть и для дорожного платья? Вот и мне так кажется. Тогда бутылочно-зеленый кашемир и, обязательно, черные акценты… А что вы думаете про этот кобальтовый креп? Нет, никакого коричневого! Даже коньячного. И шоколадного тоже.
— Пальто из бредфорд-корда? Для девочки? Да вы с ума сошли! Вы бы еще шевиот предложили! Ну и что, что он теплый — она просто не унесет на своих хрупких плечиках эту тяжесть. Я бы еще могла согласиться на хаундстут, если правильно подобрать аксессуары, но бредфорд-корд?! Исключительно коверкот, и только он! Благородная классика в коричневых и зеленых тонах — никакой банальной «пастушьей клетки», никакой набившей оскомину «елочки» или «куриной лапки». Драп? Может быть, может быть…
