class="p1">В следующей комнате меня встретила пухлая девица, нервно прижимающая к груди мятый ком простыней.
— Г-госпожа? — выдавила она.
— Я, — согласилась я как-то обреченно. — А ты кто?
— М-м-маришка… убираюсь. Вот.
— А домой? Со всеми?
— Так это… сперва убраться. А потом домой.
— И… много таких тут? Как ты?
— Я. И еще Улька, — она как-то вот успокоилась. — Нихта, ей вовсе идти некуда. У ней мачеха злая. И батька запойный. И…
— Раз некуда, пусть остается, — решила я. — А ты?
— Так и я… мне ж того… там и без меня, — она махнула рукой. — А вам чего?
— Ничего. Так… смотрю.
— После гостей, — Маришка понимающе кивнула. — Оно-то да. Оно-то надобно. У нас, помнится, к старостихе минулым годом свояки приезжали. Так опосля гребень серебряный пропал. Очень она по нему убивалася.
Это да, за гостями глаз да глаз нужен.
— Сочувствую, — сказала я. И тут же поинтересовалась. — А готовить вы умеете?
— Так… готовим, — Маришка явно удивилась. — А чего надо-то?
— Ужин. На… на одну персону.
И опять тошно стало. Я тут порядки навожу, ужины заказываю. А он там… они там… что они делают? И откуда это ощущение грядущей беды? И еще очередной ошибки, которую я сделала?
Слезы на глазах опять же.
Но плакать… нет, демоны не плачут.
Я развернулась и тихо вышла. Нечего людям мешать. И все равно надо чем-то себя занять. Надо… иначе свихнусь. Вот будет радости-то Ричарду. Он возвращается, всех одолевши, а тут невеста сумасшедшая.
Хотя… чего еще ждать от демоницы.
— Идем? — спросила я у молчаливого Легионера. — Куда-нибудь… только понятия не имею, куда.
Он кивнул. И в этом кивке мне примерещилось сочувствие.
Надо же…
Нет, точно с ума схожу. Или уже. Но в стене передо мной появилась дверь. И… и это был хороший повод её открыть.
В конце концов, оставляя девушку на хозяйстве, не стоит надеяться, что именно им она и будет заниматься.
Глава 5 Где случаются сюрпризы
«А когда нужда случается отбыть по делам, надлежит не столько увещевать жену строго, ибо пусть даже внемлет она уговорам, но всякому ведомо, сколь слаб дух женский и сколь падок он на всякие искушения. И потому человек разумный не станет полагаться лишь на слова, предпочтя им действия. Увези жену из града великого, оставь её в поместье малом, окружи верными слугами да приставь сродственницу из тех, что богата годами, но и только. И пускай она со всею страстью блюдет честь родовую»
«Наставления для супруга во счастие семейное», писанные безымянным монахом.
Теттенике открыла глаза.
Она… она была.
Где?
И… и что с ней случилось-то? Она помнила. Туман. И зеркало. И золотые тропы, что сами легли под ноги. Выбирай любую. Только потянись, и откроется, отворится тайное. Теттенике потянулась, перебирая одну за другой. И… что дальше-то?
Что-то произошло.
Она ведь почти поняла. Почти выбрала правильную тропу. Почти… и нить лопнула. Громко так. Так громко, что…
Она села.
Чихнула.
В носу что-то… что-то не то… пахло знакомо так. Сеном сухим и влажною, едва-едва скошенною травой. Так пахнет… где?
Хлебом.
Навозом.
Конюшня? Голова болела. Просто таки невыносимо.
— Эй ты, — в бок пнули. — Ишь, разлегся…
Больно! От боли она зашипела. И от непонимания. Как… кто… посмел…
В сумраке было видно крупное круглое лицо, а вот черты его расплывались перед глазами. Во рту пересохло. Сердце колотилось.
— Вставай, вставай! — её снова толкнули, опрокидывая на слежавшуюся солому, из которой отчетливо пахло плесенью.
Что произошло?
Что…
Теттенике с трудом, но поднялась. Сперва на четвереньки, потом… потом просто.
— На от, вычисти… дали боги помощника, даром, что рожей смуглый, а ленивый… — в руки сунули скребок. — И гляди у меня, хоть соринку на шкуре найду…
В нос сунули кулак.
Большой.
— Чего ты с ним возишься? — раздалось откуда-то сбоку. — Дай затрещину, чтоб место знал.
— Ага, а он еще нажалуется. Да и то… мало ли… кто их, желторожих, знает.
И человек отступил. Правда, недалеко.
— И хилый он больно. Не дайте боги, помрет ненароком… эй, есть хочешь?
Теттенике осторожно кивнула.
Она ничего не понимала. Или… это все ведьма! Ведьма что-то сделала, и Теттенике… Теттенике была там, по другую сторону зеркала. А теперь оказалась здесь. И… и где это «здесь»?
— На от, — ей протянули флягу и кусок хлеба. — А коня все одно вычисти, а то хозяин вернется и заругает.
Коня?
Только теперь Теттенике рискнула обернуться.
Коня…
Самого… она видела его прежде. И даже ехала верхом, если можно так назвать сидение в паланкине, что закрепили на широкой спине самого огромного, самого страшного коня из всех, кого только пришлось встретить Теттенике.
Его массивная морда нависала над ней.
Тело терялось в темноте, но теперь близость его, опасность, от него исходившая, ощущались кожей. Конь тихонько вздохнул, и горячее дыхание опалило кожу.
Что…
Голова качнулась. И наклонилась так, что Теттенике увидела свое отражение в огромном выпуклом зеркале глаза. Это… это не она!
Смуглое лицо. Плоское. Грязное. Темные волосы обрезаны коротко и торчат в разные стороны. Мятая рубашка съехала с одного плеча. Оно выглядывает, узкое, уродливое, побитое оспинами.
Она задохнулась одновременно от страха перед конем и от ужаса, осознания того, что с ней произошло. Драссар же, устав стоять, потянулся к Теттенике и осторожно, бережно, коснулся мягкими губами пальцев.
— Ишь… зверюга, — раздалось откуда-то из-за спины. — К такому-то и подойти боязно.
— Ай, тебе и не надо. Сказано же ж, что желторожий приглядит. Вот пусть нехай и приглядывает. А у тебя чего, иных делов нету?
Теттенике сглотнула.
Этот страх… драссары умные.
Брат говорил. А раз умный… Теттенике разжала пальцы, и конь осторожно, нежно даже, забрал горбушку хлеба. В животе заурчало. И… и кем бы ни был тот, кем стала Теттенике, он не ел довольно давно.
Ничего.
Она потерпит.
Она… она, содрогаясь одновременно от страха и странного предвкушения, протянула руку. И драссар ткнулся мордой в раскрытую ладонь. Горячее его дыхание опалило. И… нет, страх не исчез.
Но Теттенике сильнее страха.
А еще… еще она должна что-то сделать.
Вернуть.
Себя.
И… и с ведьмой сладить… рассказать… кому? Кто поверит мальчишке-конюшему? Пусть не рабу. Пальцы взметнулись к шее, и Теттенике выдохнула. Не рабу. Все-таки не рабу.
Из конюшни она выбралась чуть позже, обнаружив вполне себе удобную дыру, которую тот, кому принадлежало тело, хорошо знал. И потому тело это протиснулось меж двух досок, благо одна из них держалась на ржавом гвозде
