воздушного кремового пирожного исчез с моей тарелки, то я загрустила.
Черт, чего греха таить, мне понравился этот ужин, еда и вид из окна, тихая живая музыка и роскошный интерьер ресторана. Собеседник, конечно, мне достался так себе, приставучий и противный, но все остальное, было просто на высший бал. Да уж, жаль, очень жаль.
Патлатый расплатился за заказ, и мы синхронно встали из-за стола, хотя он и намеревался что-то исполнить и помочь мне с этим нехитрым делом. Ну надо же, это ж непосильная задача — аж встать, аж из-за стола!
— Могу я проводить тебя до дома? — спросил меня Кил.
— Зачем? — ответила я вопросом на вопрос. Дура, надо было сразу рубануть «нет».
Он прикоснулся к моему оголенному локтю и развернул меня к себе. Руку от его прикосновения тут же прострелила молния. Омерзения, заметьте!!! Уф, какой неприятный тип!
— Ванда, — начал он, и я зло выдернула свою конечность из его захвата, — я просто не хочу, чтобы этот вечер кончался. Позволь мне побыть рядом с тобой еще чуть-чуть? Пожалуйста.
И знаете, что идиотка Ванда сделала? Да-да, зачем-то согласилась. Страшно сказать, но я села в его навороченный, спортивный, серебристый флай, пристегнула ремень и покорно поехала с ним в сторону своего дома. Утка я, какая с меня наполовину Великая Ванда…Сидела всю дорогу и пялилась на его крепкие красивые руки, на длинные пальцы, сжимающие оплетку руля и широкие запястья, перевитые набухшими венами. Святой Космос, скажите где мне утопиться?
Когда же мы наконец-то зависли перед входом в апартаменты «Цессерон», то этот невозможный тип осмелился спросить у меня, с наглой улыбочкой на устах:
— Может пригласишь меня не чай или кофе?
— А в бубен тебе не дать с размаху? — мигом ощетинилась я.
— Тогда хотя бы поцелуй? — не меняя выражения лица и интонации, продолжал бомбардировать меня полиморф, приближаясь к моему лицу все ближе и ближе.
— Нет, — ответила, а сердце отчаянно трепыхнулось в груди.
— Всего один, — тихий шепот у моих губ.
— Нет, — жалобный писк в ответ.
— Малюсенький, — и мою нижнюю губу лизнул его язык.
— Нет, — отчаянное на выдохе.
— О, да! — и его губы впиваются в меня с бешенной страстью.
Ванда
Наши языки соприкасаются и мое тело прошивает молния непонятного мне тягучего жара. Между ног почему-то стало до безобразия горячо и сладко заныло, а по телу тут же пробежала будоражащая волна мурашек.
Мне страшно. Я не хочу чувствовать то, что я чувствую, но это не прекращается, а только нарастает во мне жаром неизведанного огня.
Руки Кила крепко фиксируют мою голову, зарывшись в пряди волос. Он слегка прикусывают мою нижнюю губу и тут же зализывает эту острую ласку. Я поднимаю руки и стараюсь высвободиться из его захвата, но только накрываю ладонями его ладони.
Когда же его губы перемещаются на шею, а потом прикусывают мочку уха, я чувствую, что еще немного и мое сердце разорвет, к чертям собачьим, грудную клетку и вылете наружу.
Что он делает со мной? Что это за страшная магия такая, что мне одновременно до ужаса страшно продолжения и в то же время нестерпимо хочется не останавливаться?
— Отпусти, — выдыхаю я.
— Нет, — он рычит и его ладонь спускается ниже, прихватывает мою правую грудь, утянутую в газ топа, приподнимает ее и ощутимо потирает мой сосок между пальцами. Тихий жалобный стон против моей воли тут же вырывается из меня, наглядно доказывая, что его бесстыдные прикосновения делают все слишком правильно.
Его губы снова возвращаются к моим губам, но я успеваю отвернуться.
— Отпусти, — еще громче прошу я.
— Малышка, — предупреждающе стонет он.
— Сейчас же! — почти кричу я и стряхиваю с себя его руки.
— Твою мать! — лупит он двумя ладонями по оплетке руля, — Ванда, послушай!
Но я не даю ему договорить, я не готова испытывать к нему то, что я испытываю. Это как насилие, как попытка забрать у меня то, что я не хочу отдавать. Никогда! И у ж точно не этому невозможному, настырному мужику.
— Просто открой дверь, Кил, — позорно умоляю я и он с грязным ругательством, но все-таки мне подчиняется.
Я вываливаюсь из флая, тут же начиная суматошно хапать воздух, пытаясь хоть немного прийти в себя, но получается у меня откровенно дерьмово. А еще, я стараюсь не бежать. Только не это! Подумаешь поцелуй! Я ни капельки не потрясена, п-ф-ф…
А потом я слышу, как дверца позади меня хлопает и распроклятый Ра Справедливости окликает меня:
— Ванда.
Святой Космос, убей меня пожалуйста!
— Да, — я делаю максимально отрешенное лицо и поворачиваюсь к нему, вопросительно приподнимая одну бровь.
— Я хочу получить твое расположение, — он говорит отрывисто и почти на взводе, а мое тело опять предательски вспыхивает каким-то щенячьим восторгом.
— Хотеть не вредно, — фыркаю я и отвожу взгляд.
— Подари мне одно свидание и если тебе не понравится, то я больше никогда тебя ни о чем не попрошу. Вот тебе мое слово.
Ну, вот тебе и выход, Ванда, перетерпи разок, потом пошли как следует его на хрен и выдохни спокойно. Делов-то. Чай не сахарная, не растаешь. А потом волна гнева на саму себя окатила меня с головы до ног. Что? О чем я думаю вообще, тупица? Какое такое еще свидание? Хрен ему на блюде моржовый, а не Ванда почти что Великая. Не для него ягодка росла.
— Нет, — решительно покачала я головой, отвернулась и на ватных ногах двинула в сторону своего временного дома. Хаос Первозданный, ну он что, реально рассчитывает, что я подпишусь на это? Идиот!
— Малышка, — слышу я его бархатистый голос, — я заеду за тобой завтра в семь вечера. И не забывай, тренировка как обычно.
Я только фыркнула и вошла в гулкую тишину «Цессерона».
Но тишина моего жилища не успокоила, а только еще больше растравила мои расшатанные нервы. В теле моем как будто поселилось невиданное напряжение, тягучее как кисель нетерпение. Но чего? Я сама не знала, но скорее всего, это просто жажда убийства ненавистного мне полиморфа, что при каждом удобном случае тянет ко мне свои противные конечности. У-у-у, как же я зла!
Ванна, мне срочно нужна ванна, желательно, с пеной. Вот! Полежу, немного откисну и сразу жизнь другими красками заиграет. Так и поступила. А еще захватила с собой бокал белого игристого вина, а потом подумала и всю бутылку в ванную комнату притащила. Не, я девочка взрослая, мне уже, между прочим, двадцать пять лет. Могу себе позволить, отож.
Но
