внимания. Он грубо схватил смертную за подбородок вновь и развернул ее к себе.
– Имя. Если сейчас не скажешь его, выпытаю силой.
В ее холодных карих глазах плескалась лютая ненависть.
– Эйра.
Как же было возмутительно, но ему это ни о чем не говорило.
Раз она явилась ему в видении, то он надеялся, что ее имя что-то ему подскажет, поставит на место какой-то кусочек пазла или о чем-то ему напомнит. Но нет, пусто. Отчасти он ожидал, что именно в этот момент она обрушит на него свою магию, но в глазах Эйры плескалась лишь ненависть, и в ней не было ни капли силы. Как интересно.
Морозко уронил руку и развернулся, чтобы обратиться к толпе. Обветренное лицо старосты мрачно застыло в ожидании.
– Ваше величество, – сказал он, поклонившись. Длинная коса упала вперед поверх его меховой накидки.
Все тропинки вокруг них освещались пылающими факелами. Ароматная выпечка и мясо пропитали воздух, искушая Морозко утолить голод – может, это и будет его следующим шагом.
– Можете выдыхать. Я выбрал вашу жертву. – Он склонил голову к Эйре и улыбнулся, прикусив губу своими острыми клыками.
Прекрасная смертная возле Эйры ахнула, прошептав:
– Только не это.
– Эйра, нет! – прорвался сквозь общий гвалт мужской голос. – Только не моя дочь. – Пробившись сквозь толпу, он рухнул на колени перед Морозко. – Только не Эйра, ваше величество, прошу вас. – Он умолял, склонив седую голову, но, не получив никакого ответа, поднял глаза на короля, и очки в тонкой оправе сползли вверх по переносице на свое законное место. Лицо его было исчерчено морщинами от волнений и недосыпа, что вызвало у Морозко лишь отвращение. «Жалкий смертный».
– Папа! – вскрикнула Эйра. Вторая девушка удержала ее на месте, не давая броситься к отцу.
Стража за спиной Морозко пошевелилась, готовясь избавиться от мужчины. Король поднял руку, требуя им остановиться. Все это представление было искренним и даже немного трогательным, но для него лишь пустой тратой времени.
Наклонившись вперед, Морозко положил руку на голову мужчины:
– Как тебя зовут?
– Федир, – ответил тот. – Ваше величество…
– Федир, если бы твоя недалекая деревня исполнила то, что от нее требовалось, то меня сейчас бы здесь не было, а Эйра все еще была бы твоей. Но теперь все не так. – Морозко зашипел, когда смертный посмотрел на него. – Она моя. – Отступив назад, он с мрачным смешком одним лишь жестом приказал страже оттащить Федира подальше.
– Не трогайте его! – дернулась вперед Эйра.
Морозко стряхнул с алого камзола невидимую пылинку.
– Ему ничего не угрожает. Пока что. – Он со вздохом посмотрел на Эйру. – Полагаю, сейчас наступило то самое время, когда я должен пригласить тебя на твой последний танец.
Эйра уставилась на него, а потом со страхом отшатнулась:
– Нет.
«Нет?» Морозко выпрямился, оскорбленный отказом.
– Прошу прощения? – безэмоционально переспросил он.
– Я сказала нет, – выплюнула Эйра. – Раз уж я твоя жертва, то лучше вскрой уже мне горло ножом, чем я буду терпеть танец с тобой.
Какая наглость. Смелости ей было не занимать, но если она думала, что этот пыл ее спасет, то она сильно ошибалась. Стиснув зубы, Морозко взял себя в руки, поборов желание сомкнуть пальцы на тонкой бледной шее и прикончить девчонку сразу же на месте.
– Понимаешь ли, я пригласил тебя на танец. А еще я всегда могу передумать и выбрать в качестве жертвы, например, твоего отца… или твою прекрасную подругу, которая так крепко вцепилась в твою руку.
Темные глаза Эйры метнулись от смертной, которая стояла совсем рядом, к отцу, видневшемуся в глубине толпы. Угроза ее явно отрезвила.
– Как пожелаете, ваше величество, – холодно сказала она в ответ, протягивая ему руку.
Пальцы Морозко обхватили теплую ладонь, и он опустил голову, чтобы коснуться ее губами. Поцелуй смерти, не что иное, как издевательская пародия на чувства.
– Польщен вашим искренним согласием.
Музыканты почти совсем замолкли. Морозко нахмурился – так не пойдет. Не может же он танцевать под треск огня факелов. Крутанувшись на каблуках, он щелкнул пальцами свободной руки.
– Играйте. Да что-нибудь живенькое.
Повисла пауза. Потом звякнули струны мандолин, заводя мелодию для медленного танца.
Морозко шагнул ближе к Эйре и обнял ее рукой за тонкую талию, грубо притянув к себе. Она с трудом сдержала оскал. Насколько же проще было справляться с этой ненавистью, чем с подхалимками.
Эйра положила руку ему на плечо, и он закружил их в медленном танце, словно для них это было лишь праздником в бальной зале его дворца, а не смертным приговором для девушки, которую он держал в своих руках. Ее поджатые губы вдруг побелели от напряжения.
– Что-то хочешь сказать? – подколол Морозко, всей душой желая дать ей повод сорваться и разозлить его. Каждый разъяренный взгляд, каждое произнесенное ругательство – все это лишь приближало ее к неминуемой смерти.
«Неправда». Ни черта оно ее не приближало, потому что ему необходимо было узнать, какую роль она играла в происходящем. Если она была жива во время прорыва перевертышей, значит, ему нельзя было убивать ее. Пока что.
Она потрясла головой в ответ, отказываясь спорить и разговаривать с ним.
Если бы он пришел в деревню и выбрал кого- то другого, все бы пошло совсем иначе. Кровь бы уже лилась с алтаря, покрывала его пальцы, капала с ледяного клинка, но нет. Эйра была девушкой из видения, той, что так его озадачила, так что он не собирался приносить ее в жертву той же ночью. Знал бы он заранее – подготовил бы другой план, выиграл бы для себя побольше времени, но теперь это стало внезапным и досадным препятствием на его пути, с которым надо было разобраться прежде, чем лишать ее искры жизни. А вот потом будет повод для настоящего праздника, для водопада жертвенной крови, и вот тогда печать вновь утолит свою неуемную жажду.
Морозко провел рукой по ее спине, остановившись у самого изгиба пониже. С усмешкой он наблюдал, как она споткнулась и вспыхнула, на этот раз уже не от ярости, а лишь от его малейшего прикосновения.
Со смешком он закружил ее в танце, не дав ей даже прийти в себя. Если хочет, то пусть молчит. Вместо этого он стал придирчиво изучать ее нежные черты. Даже закрыв глаза, он мог бы представить себе ее высокие скулы, острый нос и пухлые губы. С самого утра из его головы не выходило видение. Ее рука, протянутая к нему, перевертыши, извивающиеся на земле. Но одной детали он раньше не замечал – в ее взгляде не
