Он полюбит тебя такой, какой ты захочешь быть, я всё сделаю. Черныш увещевал, словно боялся, что я в любой момент откажусь от сделки и дам стрекача. Словно я и в самом деле могу остановиться на половине пути, будто у меня есть выбор.
— Куда мы идём? — поинтересовалась я. Наше воинство не торопилось последовать за нами внутрь замка, да и тот был пуст. Каждый защитник пал — Черныщ при моей помощи проследил, чтобы ни один из них внезапно не смог помешать нашим планам. Мне трудно было смотреть, как я — своими руками добиваю тех, с кем когда-то сражалась бок о бок. Труднее было видеть их с лицом Лексы. Так нужно, вновь и вновь звучало у меня в ушах, так правильно…
Черныш не торопился отвечать на мой вопрос. Я словно бы шла по наитию. Захотела остановиться — и не смогла. Чуждая воля удивилась моему упрямству, но подтолкнула меня, заставив продолжить путь. Иди, иди же. Голос Черныша насквозь пропитался нетерпеливостью, будто за каждой дверью его, по крайней мере, ждала великая идея. Шаги гулким эхом разносились по опустевшим залам. Где цинизм, где змей ненависти, где голубая гордость и ало-карминовая похоть? Пусто.
Портреты на стенах с осуждающим видом смотрели прямо на меня, провожая взглядами. Остановись, шептали мне сами стены. Над головой запорхали мыслежуки, книгами слетая с полок. Они кочевали с одного книжного стенда на другой, словно выстраиваясь в какую-то замысловатую идею. Мне захотелось улыбнуться. Поверни, пожалуйста, так нельзя, говорила мне мягкость ковров. Я посмотрела себе под ноги, словно была босиком. Нет, ботинки на месте…
Когда мы завернули в очередной коридор, прошли его насквозь, я чуть не вскрикнула от неожиданности. Покачала головой, закусила нижнюю губы. Черныш, словно понимая, что мне надо собраться с мыслями, заставил моё тело остановиться, ослабил путы, дал мне свободу.
Лестница — винтовая, глубокая, уносящаяся, наверно, в самый ад, до боли знакомая раскрыла мне свои объятия. Глубины памяти заставляли прислушиваться, словно надеялись в очередной раз услышать тот душераздирающий крик. Нижняя губа была прокушена, я ощутила металлический привкус на языке.
— Что там, Черныш? Там, внизу, куда мы пойдем — что там? Что нас там ждёт? — мне казалось, что я готова задавать эти вопросы вечно. Растягивать каждое слово, каждую букву, лишь бы отдалиться от всего мира разом.
— Ты ведь прекрасно знаешь, кто нас там ждёт, — тон Страха весь, от начала и до конца был пропитан ядом…
***
Я до последнего надеялась, что эта лестница окажется бесконечной. Что она точно так же, как лестница жизни матери Лексы будет уносить нас — этаж за этажом — в глубины самой вечности. Бухало сердце, отдавая перестуком в ушах. Закрыть бы уши, ничего не слышать, да не получалось. Я уверенно шла вниз, с каждым шагом осознавая, как ко мне приближается мой собственный страх. Что за очередным винтовым поворотом меня будет ждать сама Трюка. Яростно запылает рог, вспыхнет алый меч искры, вынырнув откуда-то снизу и…
Нет, я боялась не смерти. Боялась ещё раз посмотреть в глаза своей бывшей подруге. Мне вспомнилось, как дикое отчаяние свалилось мне на плечи, убив всякую волю к сопротивлению в прошлый раз. Меня передёрнуло — испытывать нечто подобное ещё раз не хотелось.
Надежды не оправдались — лестница коварно кончилась через десяток пролётов. Всего какой-то десяток — а сверху посмотришь вниз и видишь беспроглядную тьму. Черныш не осторожничал, он тащил меня, будто бы нетерпеливый хозяин на поводке. Широкий зал, резные колонны, львы, антилопы, статуи гигантов взирали на меня из каждого угла. Горгульи — каменные, с высунутыми языками, подпирали головы в ожидании того, что будет дальше.
Сердце защемило от радости, а душу овеяло небывалое облегчение — чужое. Словно кто-то поделился своими чувствами со мной. Страх ликовал. Страх заставил меня облизнуть высохшие губы. До ужаса, почему-то, хотелось пить. Шаг, ещё шаг. Мы уже близко, мы уже совсем рядом, ещё чуть-чуть. Видишь эту дверь, спросил меня мой спутник.
Я прекрасно видела перед собой двери, которые нельзя просто открыть усилием своей воли. Механизм прятался в стенах и ждал момента, когда им воспользуются. Огромная скважина для ключа, десятки амбарных замков свисали на цепях, словно старались удержать прятавшееся там чудовище как можно надежнее. Это всё ерунда, это мы разорвём, шептал Страх — то ли мне, то ли самому себе. Сквозь окна — интересно, откуда окна в нижних, подвальных этажах? Как бы то ни было странно, сквозь них пробивался яркий солнечный свет. Стеклянные фрески картинами падали на пол, пробитые насквозь солнечными лучами. Безумные, несвязанные, некрасивые фрески. Неправильно подобранные цвета, кошмар художника, ужас логики, какофония образа. Нечто. Мне захотелось вздрогнуть, а моё тело само остановилось. Хотя. Почему само? Черныш словно бы придержал меня за плечо. Я подняла голову, чтобы увидеть, как неторопливо из-за ближайшей колонны выступил он. Зеленая громада мышц, красный платяной шарф, чем-то похожий на плащ, череда донельзя острых зубов. Сжимались и разжимались огромные кулаки, будто уже перемалывая меж пальцев чудом уцелевшие кости.
Крок.
Мне захотелось испустить вздох облегчения. Передо мной не Трюка. Крок… Мне хотелось обхватить его массивную тушу руками. Сжать в объятиях как старого, давно утерянного друга. Я даже успела сделать первый шаг ему навстречу, но Черныш подавил — и порыв, и щенячий восторг внутри меня, остановил на полушаге. Крок совсем не рад был меня видеть. Он разглядывал меня, изучал грозным прищуром, будто раздумывая, во что лучше вцепиться зубами сначала — в лодыжку или в бедро? В бедро, стало быть, выходило, лучше…
Я мотнула головой из стороны в сторону, стараясь прогнать наваждение.
— Крок, я… я пришла, — мне хотелось, чтобы он мне кивнул, чтобы оскалился — дружелюбно или враждебно. Хотелось, чтобы сделал хоть что-нибудь. Живое зеленое бревно, целыми днями валяющееся на диване.
Под кожей перекатывались могучие мышцы, а он продолжал молчать. Дни изматывающих сражений, и столь долгая жертва своей искры во имя жизни Шурша не прошли для него даром — под грозным взглядом притаилась усталость. Он не выражал ничего, стоял, как бревно, не реагируя на мои слова. Только сейчас я заметила на его шее некое подобие талисмана — нить похожих на икру обсидиановых жемчужин, что задорно блестели в солнечных лучах. Я отчаянно пыталась вспомнить, видела ли я когда-нибудь их раньше? И если нет, то почему Крок напялил эту висюльку сейчас? Особое оружие?
— Так лучше, Крок! Трюка — изменница! Она замыслила недоброе, она убьет Лексу, понимаешь? Она… ты понимаешь, да?
Убьем его, предлагал Черныш, не желая обращать внимания на мои протесты. Нельзя убивать, ведь это же… это же Крок! Я не могу! Можешь, грубее и настойчивее отвечал мне Страх. Мне казалось, что я слышу скрежет его зубов. Или скрежет мыслей Крока…
— Крок, я… неужели ты — с ней заодно? Против Лексы, против меня, против всего, что мы делали? Против… Это она … Шурша — она! Великую идею — тоже она… — слова лились из меня потоком, а потом оборвались. Натолкнулись на стену отчуждения Крока. За спиной великана — я только сейчас смогла это заметить — укрытая тряпицей великая идея. Солнечный овал. В цепях, чуть поодаль, розовое нечто, то и дело меняющее цвет. Любовь, вдруг вспомнила я. Представления Лексы о любви. Что они с Трюкой задумали?
— Ты… предатель, Крок!
— Тебе ли говорить о предательстве? — его голос громом раздался по всей зале, оглушающим грохотом забарабанил мне по ушам, так и хотелось закрыться руками. Упасть на пол, свернутся калачиком. Блеснули черные жемчужины, щелкнули — до удивительного звонка, столкнувшись друг с дружкой. Елей слов Черныша становился всё убедительней. Это — Крок? Старый друг? Подлый предатель! Всё это время он лишь делал вид, да-да, всего лишь вид, что хорошо относится к нам. На самом деле ты была для него такой же куклой, как и для всех. А помнишь, как он отреагировал, когда ты попыталась рассказать ему правду про Трюку? Его безразличие — помнишь?
