Крок кинулся на меня, стремясь уловить. Я облачком, тысячью сознаний расплылась, ушла у него из лап, растворилась у него за спиной. Мне казалось, что я вижу Крока со всех сторон сразу, что у меня объемное зрение. Вижу, как он припал на одно колено, как вздымается желтая грудь, как перекатываются мышцы под кожей — на спине, руках и ногах. И досаду в глазах я тоже видела. А мне хотелось, чтобы он меня боялся!
Засмеялась, заклубилась вокруг старика неосязаемой дымкой. Старик втягивал большущими ноздрями воздух. Наше с Чернышем тело — ослабленное, но все ещё живое стекало по стене черной бесформенной кляксой. Ещё мгновение — и оно придёт в норму. Интересно, если я сейчас — тут, то где Черныш? Он единственный и полноправный владелец моего тела? Мне стало неприятно от мысли об этом, а Крок сразу же ухмыльнулся. Стоило мне подать хоть признак, хоть намек на собственный образ, сожаление о своем теле, как безудержная фантазия и жизненная искра торопились восстановить баланс. Мы можем, когда-то говорила мне Трюка, не иметь здесь тел. Но искра не любит бесформенности. В конце концов, можно целиком раствориться в сознании человека и стать его частью, но при этом — погибнуть.
Погибать я не хотела.
— Маленькая, гадостная, паршивая девчонка, — Крок не говорил, плевался словами. Я попыталась взглянуть на него с точки зрений эмоций. Я же ведь сама — Страх, должна уметь чувствовать эмоции своих собратьев. Трюка наверняка могла.
Он не испытывал по отношению ко мне абсолютное ничего. Серая стена безразличия не давала мне прочесть о дальнейших действиях старика. Умело закрываясь от моего любопытства, он продолжал.
— Ты же всего лишь рисунок — мелом на асфальте. Девочка, цветочек, домик. Детская кукла, которой положено пить чай среди товарок, заплетать косички и…
Могучее тело набросилось на меня в тот самый миг, как я, оскорбленная его словами, хотела доказать старику, что я вовсе не кукла. Крок знал, прекрасно знал, что после этих слов не я — моя искра взбунтуется, что образы сами всплывут в моей голове и…
Могучий прыжок прервался красивым до кинематографичности падением. Черная кошка — гигантская и злая, собственным телом столкнула Крока в сторону, заставила удариться о близстоящую колонну. Та не выдержала удара и рухнула. Интересно, а если переломать здесь все опоры — потолок рухнет или нет?
Черная кошка, Страх во плоти, Черныш, объединенный с моим телом. Где то там, за грудой черной лоснящейся шкуры, когтей и клыков прячется миловидная девушка. Или уже нет? Что, если Черныш поглотил меня, а от меня осталось лишь бесформенное сознание, которое вскоре растворится?
Черныш, воспрявший силой и духом, получивший так необходимый ему отвлекающий маневр не дал подняться старику на ноги, тут же пригвоздил его обратно к полу. Тяжелые лапы давили на грудь Кроку, когти и клыки норовили вцепиться в лицо. Тщетно — великан отшвырнул от себя Черныша, как нашкодившую кошку.
— Линка, ко мне, ну! — я услышала утробное рычание Черныша, и стрелой рухнула, уткнувшись в черную шерсть. Темнота ударила мне по глазам, захотелось вскрикнуть.
Неприятные ощущения того, что сама я собираюсь из воздуха, что из прежней свободы меня заковывают в тесные рамки обычного и ничем не примечательного тела заставили меня взвыть. Словно как в тот раз, когда из своего сна я возвращалась в кукольную оболочку. Вой оглушительным ревом пронесся по зале. Устрашающим, мощным, грозным.
На миг мне показалось, что мы растем, становимся больше. Пантера ширилась, обрастала мышцами, моё тело внутри неё существовало в первозданном нетронутом виде. Черныш не тронул его, даже не предпринял попытки поглотить хотя бы частицу.
Крок помотал головой из стороны в сторону, словно стремясь прогнать наваждение, сделал шаг назад, поерзал когтистой рукой у себя на груди в поисках нити бус. Оная трофеем блестела на правой лапе Черныша, правда, в ней не хватало уже двух или трех жемчужин. Я не знаю, как ему удалось её снять, и как удалось так ловко окрутить ей собственную лапу, но это придало нам сил. Гораздо больше, чем требовалось для того, чтобы одолеть Крока. Уже не паршивая кошка и даже не пантера — нечто ужасающее, воющий кошмар, несоразмерный, огромный, всемогущий — вот чем стали мы. И мы бросили всё своё могущество на старика.
Пантера обратилась черной кляксой в полете, растянулась длинным многоруким червем, обвиваясь вокруг несчастного Крока. Не он теперь здесь главный — мы. Я чувствовала, как недавний великан, а теперь маленькая букашка извивается, в надежде вырваться из моей хватки. Мне доставляло удовольствие его унижение — подумать только, великй Крок не может высвободиться из моих объятий! Я обратила верхушку червя в некое подобие своего прошлого тела. Набухла массивная грудь, не меньше чем у Мари — я так хочу! Теперь внутри меня сила менять свою форму так, как захочется!
— Бедный, маленький крокодильчик попал в силки плохой девочки, — я намеренно сюсюкала, поднесла палец к самой его пасти, в надежде, что он оскалится, лязгнет челюстью в попытке откусить. Крок с достоинством каменной плиты проглотил издевку. Ему явно не нравилось то положение, в котором он оказался, но и лица он терять не собирался.
Мой хвост стал больше и толще, я приподняла тщедушнее тело недавнего великана над землей, продолжая обвивать его кольцами.
— Такой сильный, такой большой, а в руках у мерзкой, мелкой девчонки, куклы, которой следует посещать разве что чаепития в окружении своих товарок. Ты ничтожество, Крок. Ты — кожаный мешок, набитый чужими страхами. Предатель, который…
Я попыталась вспомнить, чтобы уличить его в чем-то самом обидном. В том, что он сделал плохого для Лексы — и не нашла в глубинах памяти ничего отдаленно похожего. Мне вспомнились его рассказы о Лексе-мальчишке, смешные детские страхи, ничтожные переживания, убийство кошмаров.
Меня охватила злость. Он ухмыльнулся, ширилась и без того не маленькая морда в устрашающем, унизительном оскале. Съела, спрашивали его желтые глаза. А потом он расхохотался и перестал сопротивляться.
— Забавно. Мне надо было догадаться, что он проел тебе весь мозг насквозь. Я до конца верил, что ты легла под него не по своей воле. Я до последнего надеялся, что если разорвать твою связь с ним и уничтожить его — ты станешь прежней. Но Трюка не врала мне.
— Не врала? Не врала тебе? — мне показалось, что у меня раздвоился язык, иначе почему я вдруг начала шипеть? Пальцы на моих руках заострялись черными, как смоль, когтями. Старик продолжал хрипло хохотать, а потом сделал хитроватый вид, что хочет сказать мне что-то очень важное. Я поднесла его поближе к своему лицу — и тогда он плюнул в меня искрой. Красной, как сама кровь.
— Я вырву твои глаза, старик! Вырву! — нечто изнутри меня рвалось наружу. Я с ужасом поняла, что мой рот говорил помимо моей воли, что голос совсем не мой, что голову затягивает черный капюшон, вот-вот норовя накрыть её целиком. Не я теперь властительница своего тела — Черныш вошёл в свои права.
Черные лапищи обхватили морду Крока, раскрыли ему пасть. Болтался из стороны в сторону розовый язык. В глазах, по-прежнему, лишь насмешка и никакого намека на смертный ужас.
Черныш взбесился. Он что-то рычал, на непонятном для меня наречии. Я пыталась вырваться из под его контроля, молча наблюдая, как он разрывает Крока напополам. Я… я ведь не хотела убивать старика! Черныш, остановись! Иначе я…
Иначе что, ухмыльнулся мне елейный голос моего союзника? Бросишь меня одного? Уйдешь? После того, что было сделано, после всего, что мы смогли пройти? Там — за смертью этого старикашки — твоя жизнь. Собственная. Хочешь?
Не такой ценой, пыталась сказать ему я, но не успела. Из нашей с Чернышём груди вырвался черный отросток. Липкий, склизкий. Он скользнул внутрь Крока — и тот задергался, как кукла. Лапы, теперь уже свободные, бессильно хватались за отросток, теряя хватку. Могучий хвост бешено колотил из стороны в сторону.
Тело старика мешком рухнуло на пол, подняв немало пыли.
