Он сконфуженно умолк.
— Я не мастер разговоров, ты знаешь.
В кронах шумел ветер. Солнце струилось сквозь дрожащую листву, свет и тень играли в пятнашки на лице Фалько.
— Поэтому ты мне ничего не сказал?
— О чём?
— Не притворяйся. Об этой безумной затее с поединком. И о том, что мы с тобой… партнёры.
— Если бы я сказал, ты бы согласилась?
— Не знаю.
— Ты солгала.
— Нет. Я правда не знаю. Если бы ты всё объяснил…
— Солгала не сейчас — тогда. Ты научилась лгать?
— Нет. Не знаю. Что ты имеешь в виду?
— Ты не знаешь, — он смотрел на меня прищуренными глазами, но рук не отпускал.
И я стала рассказывать, как мажисьеры спрашивали о нём, и что я ответила, и что со мной после этого произошло.
— Ты можешь сказать, что я солгала. Но это не было ложью, это было… отрицанием правды. Или части правды. Я ведь на самом деле долго считала, что ты магнетик. И просто вспомнила, как это было — когда я совсем ничего о тебе не знала. То есть я сейчас думаю, что вспомнила, а в тот момент просто поняла абсолютно ясно, что не должна дать им ни малейшего повода для подозрений… Я опять много говорю, да? Как в тот день, когда меня чуть не сбил мобиль. Этот мобиль должен был меня напугать, но мог и убить на самом деле. Если бы ты промедлил хоть секунду. И это правда. Я тоже могла убить тебя одним словом, даже простым молчанием. Но это было всё равно что убить себя. Вопрос веры. Помнишь, ты говорил? Я правда чуть не умерла, мажисьеры страшно перепугались. Мне было очень плохо. А ведь я даже не солгала по-настоящему. Сейчас мне не плохо, мне хорошо. А солгала я или нет, это ты должен знать сам.
Кажется, моя сумбурная речь позабавила его. Улыбаясь, он подтянул меня к себе, взял за плечи.
— Откуда мне знать?
— Ты же первый сказал, что мы… партнёры. Я только повторила своими словами. Или это неправда?
Конечно, неправда. Но почему тогда в его улыбке столько нежности? Это тоже обман?
Он коснулся моей щеки, как тогда, в поезде. Я спросила:
— Скажешь, в тот день, на улице Пиньона, ты ничего не почувствовал? Не понял, что я… та самая?
— Комплементарный партнёр, так мы это называем, — его пальцы пробежали по моему подбородку, спустились на шею, замерли в ямочке между ключицами и снова двинулись вверх. — Если честно… не помню. Не знаю.
— Ты не знаешь, — повторила я его слова.
Щуриться не стала. Чтобы не дать влаге сорваться с ресниц.
Пусть видит блеск в моих глазах, пусть не знает, что это слёзы.
— Такие вещи, — проговорил он медленно, — никогда не понимаешь сразу, наверняка. Это приходит со временем. Сам я только сегодня осознал, перед самым поединком…
— Только сегодня? — я закусила губу.
— Это было, как озарение. Как удар по голове. Комплементарны мы или нет — плевать. Я хочу быть с тобой, сейчас, завтра, всегда. Ты похожа на котёнка — мягкая и ранимая, с нежными слабенькими коготками, но мажи обломали о тебя зубы… Ты плачешь?
Он стал ловить мои слёзы пальцами, потом губами.
— Так ты не помнишь, как, уходя, дотронулся до моей руки? Словно оставил знак. Вот здесь, — я поймала его руку, коснулась запястья. — Ты даже перчатку снял.
— Перчатку? Да, кажется… — Он взял моё лицо в ладони. — Неосознанный импульс. Наитие, инстинкт. Называй, как хочешь. Что-то потянуло меня к тебе… Какая теперь разница?
И правда — какая? Нельзя заставить полюбить. Или можно? Если очень хочешь. Если веришь, что спасаешь жизнь, и собственной жизнью готова рискнуть… Безумные мысли. Что я буду делать, если волшебство развеется?
Неважно. Он прав. Всё неважно — сейчас, когда у него такой взгляд. Мягкий, как бархат, ласковый, как шёлк, глубокий, как ночь. И бездна звёзд в глазах, и солнце в янтаре. И ноги отказываются держать, и вся надежда на силу его рук, от которых в голове сумбур, и внутри горит, и хочется упасть в пропасть и взлететь к небесам. И его губы на моих губах — неуловимые, нежные, жаркие… жадные, жалу подобные, жаждущие выпить меня досуха, вобрать всю и всю поглотить. И драконий огонь между нами, и мы оба пожар, и одно желание — пылать, и сгореть дотла, вместе, друг в друге, сплавившись в целое…
Но ничего этого не случилось. Фалько рывком отстранил меня, отодвинул на расстояние вытянутых рук, шикнул "Тише" и замер, запрокинув голову к облакам. Я стояла, чуть живая, не помня себя, и тоже смотрела вверх, и сначала ничего не видела. Потом над деревьями показалась точка, следом — ещё две. У Фалько раздулись ноздри. Вдалеке — на земле, не на небе — послышался неясный шум. Фалько выпустил меня из объятий.
— Оставайся здесь. Найди убежище, затаись. Я вернусь за тобой. Слышишь? Я вернусь!
— Стой! Кто это? — опомнилась я. — Что случилось?
Но его уже не было рядом. Только ветер швырнул в лицо горсть прошлогодней листвы.
Я оправила одежду, волосы и стала пробираться сквозь деревья навстречу точкам. За деревьями я, конечно, потеряла их из виду, но направление сумела выдержать, и скоро роща кончилась. Дальше стелилась степь, шла пологими волнами холмов, с пенными барашками разбросанных кое-где кустарников и одиночных деревьев. Отсюда видно было и точки над горизонтом — теперь уже не точки, а чёрточки, — и ещё одну далёкую рощу, и гаревую плешь за ней.
По этой плеши я рощу и опознала. Ту самую, с землянкой. А ещё по огню, который коротко взмётывался над ней и исчезал, по далёким шумам — грохоту, стрёкоту, лязгу и крикам.
Что там творилось?
Чёрточки в небе, между тем, ещё приблизились и превратились в летательные аппараты странной конструкции. Меньше дирижаблей, но больше привычных аэромобилей, формой похожи на бумажные самолётики, только не из хрупких белых листков, а из воронёного металла. Из подбрюший у них торчали знакомые уже пулемётные стволы. Аппараты двигались на большой скорости, слышен был гул, с которым они рассекали воздух.
Левая половина рощи вдруг вспыхнула многоствольным факелом, и из огня величаво поднялся золотой дракон.
У меня сердце захолонуло.
Дракон летел навстречу воздушным машинам. Казалось, он превосходит их и в размере и в скорости. Но противники сблизились, и стало видно, что дракон вполовину меньше воронёных монстров. Поворотливее — да, но не быстрее. Остроносые мобили вились вокруг него, заходя снизу, сверху, с тыла, их подбрюшные хоботы дёргались, брызгая короткими вспышками. Он уклонялся, поливал их огнём, но никакого видимого ущерба чёрным аппаратам это не причиняло. Однако и дракон пока оставался невредим.
Чёрным это надоело. Один аппарат отвернул в сторону, задрал нос и стал подниматься ввысь по крутой дуге. Фалько рванулся за ним, но на него набросились два других, втянули в бой. А первый совершил переворот — это же мёртвая петля, о которой столько писали! — и вдруг завис в воздухе носом вниз.
Я глядела и не верила своим глазам. Ни один обычный мобиль так не мог. Ни один научный журнал не обещал таких технологий хотя бы в отдалённом будущем.
Но вот оно, стальное чудовище, висит, будто трюкач на невидимой небесной лонже.
На остром чёрном носу зажглась белая точка, вокруг появилось фиолетовое гало и быстро расширилось до размеров самого аппарата. Я сжала кулаки. Некстати вспомнились гиацинты в саду Карассисов…
Двое чёрных, атаковавших Фалько, резко прянули в стороны.
Кольцо фиолетового света упало вниз.
Фалько попытался увернуться, но фиолетовое кольцо оказалось быстрее. Накрыть целиком не смогло, зацепило краем — и этого оказалось довольно.
Свечение цвета аметиста прошло сквозь огненное драконье тело, и огонь погас, дракон превратился в головешку. Крылья его обвисли, как мокрые тряпки, он камнем рухнул вниз.
Нет! Нет! Не может быть!
Нот тоже упал, тоже обгорел, но не умер.
И Фалько не умрёт! Драконья форма спасёт его…
Я выскочила было из-под защиты деревьев, но сразу же отступила назад. Чёрные аппараты, покончив с драконом, разделились. Два направились к горящей роще, откуда ещё доносились звуки боя, а третий помчался прямиком на меня — будто видел, будто целился острым носом точно мне в лоб.
