А последующие мои одиннадцать часов в этой стрёмной вонючей конуре, без капли воды и еды, в таком же положении, с надёжно зафиксированными руками за спиной, проходят в очередном грёбанном ожидании.
И вот оно…
Он.
Первоисточник…
Рейнард Вайс — собственной персоной, приведённый в таких же, как на мне, наручниках. Правда, ему их снимают, стоит входной двери закрыться на наружный засов, самому заключённому занять место напротив меня, на таком же стуле, а конвоирам — вернуться обратно к стене, с автоматами на изготовку.
— Останетесь здесь, — командует решительным тоном старший лейтенант Хорн. — Оба. Пока я не получу нужный мне итог.
Говорит с такой напыщенной физиономией, будто под этим самым итогом подразумевается как минимум ещё одна повинная — теперь уже с моей добровольной подписью. Но то он. Тот, кого полицейский притаскивает в такой поздний час — в откровенной панике, стоит ему понять, к кому именно его доставили. Не тупой, выводы быстро складывает. Особенно те, что обязательно случатся потом, когда я отсюда выйду.
Ничего хорошего для его семьи там точно не будет…
— Не трогай её, — озвучивает мой кровный враг вслух все свои опасения, хотя и бормочет максимально тихо, едва шевеля губами, практически умоляя, как загнанный раненый зверь: — Это не я, клянусь. Не трогай мою дочь. Я держу все свои обещания.
Видок у него тот ещё. Я даже почти радуюсь тому, что оказываюсь здесь, невзирая на обстоятельства.
Увидеть его таким: жалким, сломленным, умоляющим…
Стоит оно того всё-таки!
Надеюсь, этому ублюдку реально больно.
И да, мне этого мало!
Добавляю ещё:
— Я знаю, что не ты. Твоя дочь это сделала.
Паника в тусклых глазах превращается в откровенный ужас. И эта его непроявленная эмоция отзывается в глубине моих мозгов кое-чем очень знакомым, не менее нужным, почти родным и важным. Тем, что питает ту самую тьму, живущую во мне. Подкрепляет. Даёт силы. Да, проблемы с самоконтролем часто приносили мне сопутствующие приключения, особенно, пока мы жили в детдоме, но тот же гнев, всем известно — врожденный механизм самозащиты, именно поэтому его так сложно контролировать. Я и не контролирую. Позволяю своей тьме выбраться, вернуться в привычное русло, растекаясь по моим венам порцией дополнительной поддержки. Оно не только вредит. Сохраняет. На пользу тоже идёт. Иначе бы мы с братьями банально не выжили бы во всём этом окружающем нас из года в год дерьме, сквозь которое каждый раз столь упорно и рьяно выбирались.
А Рейнард Вайс, между тем, всё ещё в шоке. И куда большем после моих прозвучавших слов. Растерянно поворачивает голову к Хорну. Ищет подтверждение услышанному в явной надежде, что ему показалось, и сейчас старший лейтенант всех нас тут в этом переубедит. Я же утверждаюсь в мысли о том, что полицейский его ни во что реально толком не посвящает, тупо очную ставку нам замутил, преследуя свою собственную цель. Если вспомнить то, что именно и с какой интонацией он говорил, как отзывался об Эвелин Вайс, то не сложно предугадать, в чём его проблема.
Та же самая, что и моя…
Да, в самом деле проблема.
С которой я обязательно разберусь.
Позже.
Недолго осталось…
Тем более, что Хорн не спешит облегчать чужую участь. Наоборот, тоже “подливает масла в огонь”:
— У меня есть прямое заявление от вашей дочери, мистер Вайс, — с самым заумным и независимым видом подтверждает он все самые худшие опасения этой падали, а у самого Вайса глаза всё шире и шире становятся, пока ему сообщают, как данность: — Кай Бенджамин Вернер её похитил. Удерживал против воли. Доказательства есть. Их полно. Собраны. Бесспорны. Не отвертишься. Кроме того, есть сопутствующие свидетельские показания и других преступлений, свершённых в процессе данного преступления, материала хватит на много-много лет вперёд.
Достаточно прозрачный намёк, что мы отсюда оба ни хера просто так не выйдем. Пока полицейский не позволит. А он ни за что не позволит. Даже после того, как получит с нас всё, что ему необходимо, иначе бы не инициативничал так старательно, всё-таки вытащить из федеральной тюрьмы опасного преступника на незапланированные оперативные действия — нелёгкое дело даже для его звания. Да и слишком хорошо знаю я таких, как он, не в первый раз сталкиваюсь. Не только дотошный. Правильный. Если и станет подстраиваться под женскую юбку в знак помощи, то исключительно в рамках закона, своими принципами не поступится.
Не один я такие выводы делаю…
— Нет, — качает головой Рейнард Вайс и опять умоляющим взглядом косится на Хорна. — Моя дочь просто очень впечатлительная. Всё неправильно поняла, — принимается его уговаривать. — Да, в прошлом у нас с мистером Вернером действительно был конфликт. Но он… — сбивается, закашливается, прочищает горло, — оказался прав, — звучит гораздо глуше, ведь на горло себе фактически наступает, неся всю эту чушь. — Я — виноват. Как и написано в моей явке с повинной. Больше ничего другого нет. Не ищи, Теодор. Пожалуйста. Оно того не стоит, — вздыхает, опустившись до фамильярности, видимо, чтоб лучше срабатывало. — Всё правда. Я любил ту женщину. С этого всё и началось. А дальше… стечение обстоятельств. Я не хотел убивать. Но убил. Мне… пришлось.
