Как можно чаще. Бренвен посмотрела на слова, которые она только что написала, и у нее в голове родилась идея. Слишком взволнованная, чтобы оставаться в комнате, она отложила письмо в сторону, чтобы дописать его потом. Она натянула серый пуловер с капюшоном и белый свитер, а сверху накинула темно-зеленую теплую пелерину, которая доставала почти до щиколоток. Она купила эту накидку, потому что это было как раз то, что ей было необходимо для блужданий по побережью в выходные дни. Она уже исследовала окрестности Мендочино и была обрадована, когда обнаружила тропинки, протоптанные вдоль обрывистого скалистого берега. Волны бились о скалы и устремлялись в гроты и туннели, которые сами же и проделали в утесах, с замечательным, необузданным морским шумом. Там, где река под названием Биг Ривер, как значилось на аккуратно вкопанной на ее берегу табличке, впадала в море, образовалась небольшая бухта, окаймленная песчаным пляжем. Но лучше всего было то, что весь этот великолепный кусок побережья был превращен в природный парк, и люди могли наслаждаться им и бродить там, сколько их душе было угодно. Чудесное, чудесное место! Она долго гуляла и вернулась в гостиницу уставшей, но сейчас снова вышла, подгоняемая вновь возникшей у нее идеей.
Она хотела разыскать домик, коттедж или хижину — пусть маленькие, лишь бы она могла себе позволить снять. У нее было бы собственное место в Мендочино, куда она могла бы приезжать так часто, как только смогла бы. Конечно же, она приезжала бы на большинство выходных, и у нее была еще целая нерабочая неделя между Рождеством и Новым годом. Зима — это «мертвый сезон» в приморских городах, поэтому она непременно должна найти какое-нибудь местечко, которое будет сдаваться. Бренвен прошла по улицам города в развевающейся зеленой накидке, мимо потрепанных погодой заборов из штакетника, окружавших маленькие домики в викторианском стиле, которые также выглядели слегка потрепанными. И не увидела нигде ни одной таблички с надписью «Сдается».
На следующий день Бренвен решила подойти к этой проблеме более рационально и купила местную газету. Увидев цены на аренду домов, напечатанные в газете черным по белому, она на мгновение онемела и чуть было не отказалась от своей мысли. Потом выглянула из окна маленького ресторанчика, где она завтракала, обвела взглядом потрепанную траву газонов, обрывистые утесы на берегу океана, чаек, мечущихся в сером небе, затянутом дымкой, и заставила себя посмотреть в глаза действительности. Она могла бы позволить себе некоторые из этих сумм, те, что находились ближе к нижнему краю шкалы. Поначалу они испугали ее только потому, что ее теперешняя зарплата все еще казалась ей чем-то нереальным и она почти боялась расходовать ее. Но ей так хотелось снять здесь домик, пожалуй, это было самое сильное желание в ее жизни. Так на что же ей потратить деньги, как не на это? Затем, более взволнованная, чем испуганная, Бренвен внимательно принялась просматривать газету, обводя кружком объявления и делая заметки на полях.
К вечеру сделка состоялась, арендная плата за первый месяц внесена и договор подписан на целый год! Ее домик назывался «Хижина Макклоски», а сам Макклоски, который был рыбаком, умер уже очень давно, как сказала ей теперешняя владелица домика, миссис Симмонс. Домик находился на окраине города, но зато он стоял в самом конце короткой улицы, выходящей прямо к океану, и ничего не закрывало ей вид на утесы. В более теплую погоду, при открытых окнах, ей будет даже слышен шум океана. Бренвен выписалась из гостиницы, чтобы провести оставшиеся ночь и день от ее уик-энда в своем новом домике.
Она тут же стала называть это место «Макклоски». В доме была одна большая комната и узкая, длинная спальня плюс ванная в пристройке с низкой покатой крышей. Снаружи дом был выстроен из того же самого побелевшего от времени и непогоды кедра, что и большинство домов в городе, но он был очень прост — в форме коробки, без крыльца и прочих архитектурных украшений. Окна тем не менее были большими по сравнению с самим домом и состояли из многих небольших стекол, вставленных в оконный переплет. Внутри дом был уютным, с огромным камином, который, как сказала хозяйка, ей придется использовать почти круглый год. Дрова для камина поставлялись регулярно — это было частью договора об аренде. Один угол большой комнаты был отведен под кухню и отделен стойкой, за которой можно было завтракать. На круглой вешалке, закрепленной в потолке, висели разнообразные кастрюли и сковородки. Здесь были также двойная мойка из нержавейки, большой холодильник и электроплита последней модели. Мебель представляла собой полное смешение всех цветов и стилей, но была чистой и удобной. Овальный коврик с бахромой, лежавший на полу, добавлял комнате живописности. На окнах висели шторы из домотканого неотбеленного хлопка, причем они были закреплены на деревянных карнизах с помощью деревянных же колец. В спальне было только одно низкое и широкое окно прямо под самой крышей; поскольку оно было расположено слишком высоко, чтобы прямо смотреть в него снаружи или изнутри, на нем шторы не было. Спальня была действительно тесной, с ее двойной кроватью, втиснутой в угол, но Бренвен не возражала. Она лежала на кровати, смотрела в окно и думала, сможет ли она увидеть в нем звезды, если погода будет ясной. Она уснула, думая об Уилле и о том, что ему понравится «Макклоски». Ему понравится непретенциозное тепло этого дома и исцеляющее близкое присутствие моря.
Аренда «Макклоски» внесла свою лепту в закрепление того одинокого образа жизни, который Бренвен вела в Калифорнии. В отличие от Вашингтона, с его безжалостным общественным давлением и ненасытной потребностью людей знать, чем занимаются остальные, Сан-Франциско, казалось, поощрял индивидуализм. Этот город был одновременно космополитичным и просто веселым. Люди много улыбались — канатной дороге, сидя в фуникулере, цветочным тележкам, где на три доллара можно было купить целый пучок фиалок, собакам, кошкам и просто друг другу.
Бренвен жила в квартире на Грин-стрит на холме. Каждое утро она шла на самую его вершину по тротуару, поднимавшемуся под углом почти в сорок пять градусов, и садилась в фуникулер, чтобы добраться до работы. Дорога спускалась с холма, проходила над Юнион-сквер и шла к Маркет-стрит. Там Бренвен спрыгивала и проходила остаток пути до телестудии, которая находилась в небоскребе, расположенном почти в финансовом районе. Даже в этой, более степенной части города бросалась в глаза терпимость окружающих к индивидуальным отличиям — в основном она проявлялась в одежде. Постепенно Бренвен поняла, что разнообразие в одежде людей, которых она видела на улицах в этом районе и в лифтах здания, где находилась студия, имело определенные, довольно интересные пределы. Хотя и мужчины, и женщины часто отклонялись от обычного стандарта — серый костюм, белая рубашка — они все же не отклонялись от него настолько, чтобы носить неформальную одежду; здесь скорее носили одежду с какой-то небрежной элегантностью. Естественная для Бренвен несколько эксцентричная манера одеваться прекрасно вписывалась в это окружение.
