Прекрасные глаза Эфразии, в полном согласии с ее добрым сердцем, одобряли все, что говорила г-жа де Рокфей. Бросив взгляд на невестку, Теодор стал рассеян и постарался придать разговору менее серьезный тон; ему это удалось, а вскоре беседа и вовсе прекратилась, ибо все вышли из-за стола.
Хотя для обитателей замка Ганж зима прошла в приятных беседах, развлечениях и забавах, все с радостью встретили наступление весенней погоды. Сердце Теодора было по-прежнему не на месте, и он наконец решился покинуть дом, где находиться ему стало крайне опасно. Однако разговор, состоявшийся у него с коварным Перре, неожиданно возродил в нем надежду на победу, на которую он давно уже перестал рассчитывать.
— Друг мой, — сказал он своему коварному конфиденту, — зима прошла, а дела мои так и не сдвинулись с места; прежние заботы гложут меня, и хотя кругом все оживает и цветет, сердце мое, лишенное пищи, отказывается присоединиться ко всеобщему возрождению. Словно увядшая роза, оно терзается прежними муками, сгорает от прежних желаний и, как и раньше, чувствует свое бессилие. Ну почему, скажи мне, почему, когда все в природе оживает, я чувствую в себе только смерть? Чем чаще я вижу Эфра-зию, тем сильнее я люблю ее и тем больше смущаюсь, не в силах заставить себя поведать ей о своих чувствах, пробудившихся во мне с неведомой мне прежде силой. Известно ли тебе, приятель, что я впервые не нахожу в себе мужества поведать женщине о своей любви, впервые мне страшно, что чувство мое может остаться безответным. Смущение мое наверняка покажется тебе странным, но, увы, любезный мой Перре, я ничего не могу с собой поделать.
— Честно говоря, господин аббат, — ответил Перре, — я недостаточно учен, чтобы объяснить сию загадку. Но одно я знаю точно: стыдливость и рассудительность — эти два качества, коими щедро наделена Эфразия, — без сомнения, оказали на вас не самое лучшее влияние. На вашем месте я бы не стал скрывать свои чувства, а, напротив, признался бы в них прямо; поверьте мне, сударь, женщинам нравятся сильные и решительные мужчины.
— Ты знаешь, какой план я придумал?
— Нет, но что бы вы ни замыслили, будьте уверены, во мне вы всегда найдете человека, на которого во всем можно положиться.
— Так я на тебя рассчитываю?
— Разумеется, господин аббат. Но прежде объясните, чего вы хотите.
— Надо внести смятение в души обоих счастливчиков; познакомившись с горем, они станут более уязвимыми, а ревность, кою я намерен заронить в сердца их обоих, вызовет у мужа либо раздражение, либо охлаждение, и тогда супруга его сама упадет ко мне в объятия.
— Сомневаюсь, чтобы ваш план удался, сударь: они оба уверены в прочности своих чувств.
— Потому что их чувства еще не подвергались испытаниям. Мы расставим им ловушки, они в них попадутся; и тогда ты увидишь, Перре, кто из нас прав. Именно на мою грудь прольются слезы, кои я заставлю их исторгнуть, и я тешу себя надеждой, что ты будешь доволен, увидев, каким образом я стану осушать эти слезы!
— Куда же делись ваше благоразумие, ваш страх показаться неблагодарным, ваше стремление бежать, дабы не уступать желанию?
— О каком благоразумии ты говоришь? Страсть моя накалена до предела, исступленное желание влечет меня к ней!
— Тогда давайте действовать, сударь, и скоро вы убедитесь, с каким рвением я буду помогать вам!
А вам, читатель, я предлагаю последовать за этим негодяем, ибо поступки его лучше увидеть самому, нежели услышать рассказ о них из чьих-либо уст: очевидец всегда узнаёт больше интересного, чем слушатель.
Пока маленькое общество пребывало в замке Ганж, граф де Вильфранш, офицер и достойный во всех отношениях молодой человек, охотно общался с Теодором: он нашел в нем недюжинный ум и манеры, более приставшие военному, нежели служителю Церкви. Со своей стороны Теодор, давно уже питавший относительно Вильфранша вполне определенные планы, пользовался любой возможностью, чтобы сблизиться будущей жертвой.
— Дорогой граф, — обратился к нему аббат во время одной из прогулок по парку, — мне кажется, живя в этом доме, вы проводите время в праздности. А сначала мне показалось, что вы имеете виды на Амбруазину! Она прекрасно сложена и вполне заслуживает вашего внимания; даже если вы не намерены связывать себя узами брака, признайтесь, из нее могла бы получиться восхитительная любовница!
— Я никогда не осмелюсь питать подобных мыслей относительно столь уважаемой особы, как мадемуазель де Рокфей, и я не настолько богат, чтобы претендовать на ее руку.
— А вы уже пытались что-либо предпринять?
— Нет, даже пытаться не собираюсь, ибо я не нашел в Амбруазине ничего, способного подтолкнуть меня к каким-либо действиям. Когда я прибыл сюда, мне показалось, ч:го она выделяет меня; однако, встретив в ответ на свою пылкость одну лишь холодность, я успокоился, и это спокойствие не покидает меня до сих пор; вот почему времяпрепровождение мое кажется вам праздным.
— Вы не правы. В вашем возрасте и с вашей внешностью не пристало томиться от бездействия; простой в любовных делах может оказаться плачевным для такого красивого кавалера, как вы. Если вам не нравится Амбруазина, оставьте ее моему брату, которому, как я подметил, она вовсе не безразлична.
— Как! Маркизу?
— Неужели вы считаете, что его страсть к Эфразии будет длиться вечно?.. Ах, какой вы еще новичок в любви, дорогой граф! Женятся по необходимости, а потом устраиваются по потребности. Я не утверждаю, что Альфонс влюблен в Амбруазину, зато знаю точно, что мадемуазель отвергла ваши чувства только потому, что она без ума от моего брата, и теперь вы, как честный и благородный рыцарь, обязаны возместить утрату бедняжке Эфразии.
— Так, значит, вы советуете мне заняться вашей невесткой?
— Это самая приличная связь, какую вы можете завязать в этом доме; я же просто предлагаю вам свои услуги... Разве Эфразия вам не нравится?
— Я нахожу ее обольстительной, и все, что вы мне советуете, без сомнения, весьма соблазнительно. Но я ни за что бы не отважился начать за ней ухаживать, если бы вы не убедили меня в неверности ее супруга.
— Дерзайте, мой дорогой, дерзайте, а потом мы с вами обменяемся новостями.
Когда граф пообещал Теодору последовать его совету, тот уже погрузился в обдумывание второй части плана.
Коварный аббат де Ганж хотел не только заставить свою невестку оступиться, а потом воспользоваться ее слабостью, ему хотелось, чтобы Альфонс также запятнал свою честь и Эфразия, убедившись в неверности мужа, не раздумывая устремилась в его объятия... Но, скажете вы, разве не может статься, что она бросится в объятия Вильфранша, ведь именно его ей подставляют? О, в этом вопросе у аббата не было никаких сомнений: он был уверен, что в любую минуту сумеет не допустить неверности невестки, а ежели дело действительно дойдет до измены, он всегда сможет уничтожить Вильфранша и повернуть события в выгодную для себя сторону.
