— Табань!
Миопарона уклонилась вправо.
Как и предугадал многоопытный архипират, Эпей ухнул в хляби ровно через полминуты. Крыло, словно исполнясь напоследок разума и благодарности к своему создателю, повернулось почти вертикально, разом погасив остаточную, однако могшую оказаться небезопасной, скорость локтях в пяти над морем, и только затем обрушилось, подняв немалую тучу брызг.
Мастер успел отцепиться, вынырнул и, отфыркиваясь, подобно тюленю[79], забарахтался.
«Дельта» покачивалась рядом, напоминая павший на воду осенний лист. По непонятной прихоти Эпей окрасил ее в ярко-желтый цвет, и это лишь усиливало сходство.
Несколько мгновений спустя зашелестели рассекаемые стремительным, удлиненным корпусом волны.
— Весла сушить! — гаркнул Расенна.
И далеко перевесился через борт.
Громадная, могучая лапа ловко сгребла Эпея за ворот знаменитой кожаной туники и одним рывком выдернула прочь из морских зыбей.
Мастер опомниться не успел, как очутился на палубе миопароны.
В ту же секунду Эпей чуть не слетел с ног, ибо Иола неудержимо кинулась к умельцу и повисла у него на шее, целуя куда попало — в губы, щеки, глаза, лоб.
— Задушишь! — со смехом воскликнул Эпей, обнимая подругу. — Право слово, задушишь!
— Афинян берут на абордаж, — деловито сообщил Расенна. — Как прикажешь быть? Заряды вышли подчистую.
— Пускай берут, — сказал Эпей. — Теперь это уже не играет роли. Пробудут на острове пару лишних деньков — и дело с концом.
— Все удалось?
— Когда улетал, народу по улицам и переулкам толпилось — тьма-тьмущая. А поелику я позаботился покружить над Священной Рощей, убежден, что Алькандра приняла переданное известие всерьез. Думаю, династию низложат еще до возвращения кораблей...
— Тогда разворачиваем парус, — молвил Расенна, — и улепетываем. Нет у меня особого желания знаться с пентеконтерами, ежели трубочки твои опустели.
— И то верно, — отозвался Эпей. — Но, сдается, ты чуток переусердствовал, разбойничек ненаглядный, а? Четыре костерка запалил!
— В следующий раз попробуй остановить целую флотилию собственноручно! — огрызнулся этруск. — Разве я виноват, что у этих олухов ровно столько же разумения, сколько у их возлюбленного Аписа?
Иола негодующе хмыкнула.
— Ну да, — запальчиво продолжил архипират. — Прут, понимаешь ли, на рожон, словно быки атакующие! И хоть бы хны! Ведь ясно же видели: им со мною не сладить! Нет, усердствовали до последнего...
— Ладно, ладно... Ты сражался геройски. Но трубочки-то, а?
— Хороши, ничего не скажу, — осклабился Расенна.
— И как? — подбоченился Эпей, хитро поглядывая на Иолу. — Похож я на мастера Дедала?
— Похож!
— Больше всего, — прервал этруск, — он смахивает на мокрую мышь. Твои соплеменнички, дражайший забулдыга, любезно снабдили нас вином и едой. Кажется, мои ребята не успели высосать всего. Иди, прикладывайся. Тебе не вредно, после полета и морских купаний.
— Незачем! Когда мы расстались, я повстречал Менкауру. И он скормил мне снадобье, возвращающее силы!
— Менкауру? — спросила Иола. — Но где, и...
— Я с андротавром сцепился...
— Что-о-о-о?!:
— С кем, с кем? — подхватил архипират.
— Выпустил человекобыка из катакомб. Наверное, он произвел немалое впечатление! Но, увы и ах, оказался весьма неблагодарен. Вознамерился мною позавтракать. Или поужинать — гарпии знают... Пришлось немножко побегать и кинжалами пошвыряться.
— О боги! — только и сказала Иола.
— Сию секунду объяснись! — возопил этруск. — О каком человекобыке идет речь?
Быстро и кратко Иола поведала Расенне легенду о царице Билитис.
— Вот что, — произнес архипират, дослушав прелестную критянку до конца. — Я видел, как твой благоверный мечет ножи. Бродячим фокусникам не снилось! Видел, как он порхает в поднебесье — и вынужден признать: полет человека возможен. Хотя не постигаю...
— Видишь? — вмешался Эпей, обращаясь к Иоле. — Даже неискушенный в законах механики морской злодей признает великую силу искусства и ремесла!
— Но, — продолжил Расенна — прежде, нежели я поверю в то, что женщина понесла и родила от какого-то блудливого бугая...
Иола буквально застонала:
— Не изрыгай хулу на священного Аписа, умоляю!
— Хорошо. Все равно, не поверю.
— И никто не поверит, — сокрушенно сказал Эпей.
— Правильно. Поэтому, снадобье, или нет, — а ступай-ка, дружище, вон к тому бочонку да приложись хорошенько. Сдается, у тебя от напряжения да переживаний в голове чуток помутилось.
— Ладно, ладно, — отозвался Эпей. — Пожалуй, действительно приложусь...
И, виновато глядя на подругу, добавил:
— Самую малость. Согреться и впрямь надобно.
— Прикладывайся, — рассмеялась Иола. — Честно заслужил!.. А, кстати, Расенна, куда мы плывем?
Парус, немедленно распущенный этруском после того, как мастер очутился на миопароне, раздувался вовсю. Шипели, свистели, дыбились встававшие у острого форштевня буруны. Расходились длинными белыми усами. Широкий светлый след тянулся за кормой, уходил вдаль, постепенно таял.
Пентеконтера и греческая ладья исчезали за кромкой окоема.
— В Афины, — обреченно вздохнул архипират. — Не затем же я столько сил и времени потратил, чтобы уволочь вас гарпиям на закорки... Доставлю прямиком, высажу на берег милях в пяти от города, но дальше — увольте. Меня еще, как выяснилось, не все позабыли...
— Ба! — раздался радостный голос Эпея. — Винцо-то критское! Из вяленых кистей... Ох, и прелесть... За наше здоровье!
* * *
Пожар во дворце потушили соединенными силами.
Брожение умов достигло к полудню своего апогея, но жрицы Аписа торжественно заверили народ, что все в итоге повернется к лучшему, и велели терпеливо ждать, покуда Алькандра не окончит уже начавшегося расследования.
Каковое и учинили по всем правилам.
Двадцать дней кряду заседал Великий Совет в зеленых, тенистых пределах Священной Рощи, у предгорий Левки, неподалеку от беломраморной круглой поилки, где двадцать три года назад мастер Эпей свел нечаянное знакомство со священным быком и по неведению вмешался в тайный ночной ритуал.
Верховная жрица подробно и усердно допрашивала свидетелей, коих набралось весьма изрядное количество. Вопреки обычаю, в дознании участвовало тридцать посторонних — от именитейших аристократов до скромных ремесленников и торговцев, от прославленных мореходов до безвестных землепашцев.
Ибо следствие подобного рода велось в последний раз четыре столетия назад; решение надлежало принять судьбоносное, а потому требовалось присутствие народных представителей — бывших подданных бывшей царицы, бывших воинов бывшего лавагета.
