— Полтора месяца миновало, — еле слышно выдавила Береника.
— Благоволи говорить чуть погромче. Тебе внимают все...
— Полтора месяца назад, — послушно повторила Береника.
— Когда бывшая государыня... впервые овладела тобою?
Береника сделалась пунцовой, потупилась и, как ни уговаривала, верховная жрица, а ни единого нового слова, могшего послужить уликой против Арсинои, от молодой женщины добиться не удалось.
— Понимаю, — со вздохом сказала Алькандра, отпустив свидетельницу — Стыдливость по-прежнему крепка в ней, ибо слишком немного времени провела несчастная в этом логове... Что ж, мы выслушаем по тому же поводу показания третьего лица...
Упомянутое лицо оказалось не кем иным, как развязной тирренкой Ликой. Бойко и подробно соплеменница архипирата Расенны уведомила судей и «присяжных» о строптивости, которую проявила прелестная полонянка, об изнасиловании в царской купальне, о последовавших за оным непрерывных оргиях, где Береника по-прежнему оставалась главной фигурой и предметом всеобщих неустанных забот...
— Надлежит ли толковать услышанное как признание в противозаконных соитиях, да еще и совершенных путем принуждения? — грозно осведомилась Алькандра.
— И да и нет, — невозмутимо возразила этрурянка.
Воспоследовала мгновенная пауза.
— Принуждение и впрямь наличествовало, — с неподражаемой наглостью продолжила прекрасная Лика. — Государыня...
— Бывшая государыня!
Понятие «презумпция невиновности» возникло без малого два тысячелетия спустя.
Затем, в средние века, оно исчезло вновь, и окончательно возродилось лишь в новейшую эпоху. Посему верховная жрица Алькандра не колеблясь упоминала царственный сан Арсинои в прошедшем времени.
Погрешности против правил тогдашнего правосудия здесь не наблюдалось.
— Бывшая государыня, — охотно повторила тирренка, — пригрозила всем нам ужасной расправой, ежели пугливая дурочка не станет мягче промытого овечьего руна... Вот мы и старались... По мере сил...
— Так, — протянула Алькандра — Тебя-то, во всяком случае, пугливой дурочкой не назовешь...
И тут наложница Арсинои выпустила остро отточенную, умело отравленную стрелу.
— Я была некогда столь же, если не более целомудренна, чем Береника, — возразила тирренка с великолепно разыгранной обидой — Увы, после несчетных надругательств, коим я поневоле подверглась в первые же недели пребывания на острове Крит, оставалось либо рассудок утратить, либо стыд отринуть!
«Браво!» — мысленно сказала Алькандра.
«Гадина!» — мысленно воскликнула Арсиноя.
Ибо уж если кто из гарема и поражал ее разнузданностью и бесстыдством (а читатель, вероятно, понимает: поразить Арсиною в постели было весьма и весьма непросто), если кто и утомлял царицу безудержными натисками, то это Лика...
Причем Арсиноя убедилась в выдающихся способностях тирренки немедленно, сразу по прибытии той на Кефтиу...
«Браво! — опять подумала Алькандра. — Как видно, девочки поняли свое положение и решили спасаться сообща. Дружно винить во всем одну лишь повелительницу... Разумно».
По недосмотру ли, намеренно ли, но верховная жрица отнюдь не препятствовала свидетельницам общаться и советоваться.
Она вполне резонно рассудила: так будет гораздо лучше.
Оторванные от родины, беззащитные, по сути, никому не нужные пленницы могли рассчитывать на мягкость местных законов лишь выступая в роли пострадавших.
Оправдываясь безвыходным заточением.
Насилием.
Ссылаясь на угрозы и принуждение.
И, таким образом, неопровержимо доказывая: царица Арсиноя споспешествовала отвратительнейшей разновидности морского разбоя — работорговле.
Причем сама, вопреки священнейшим законам и вековым обычаям, чтимым и соблюдаемым любым и всяким настоящим критянином, владела тремя десятками рабынь, которых подвергала унижению, караемому смертной казнью.
Однако, царей кефты не казнили. В худшем случае (а иного уже и быть не могло), венценосной чете вместе с отпрыском грозило пожизненное лишение земли, воды и огня.
Сиречь, позорное изгнание.
Двадцать дней подряд, без отдыха и перерыва, длилось разбирательство...
Усердное.
Подробное.
Пристрастное.
Поникшая, ко всему притерпевшаяся Арсиноя почти равнодушно выслушала бойкую речь Сильвии.
Вполне и всецело пришедшая в себя после постельной трепки, полученной от Рефия, Ревда, Клейта и Кодо, красавица долго распространялась о том, как ее, неопытную семнадцатилетнюю девушку, едва успевшую выйти замуж, соблазнила и заставила остаться в гареме искушенная развратница, только по неведению подданных продолжавшая числиться государыней.
Иного Арсиноя и не ждала.
— Почему же ты не уведомила Великий Совет о свершившемся злодеянии? — строго спросила Алькандра.
— Ты забываешь, о госпожа, — возразила Сильвия, — про существование начальника дворцовой стражи Рефия. Существование, которое, благодаря Апису, уже прервано... Мы страшились коронного телохранителя пуще всего на свете.
Ложь и правда переплетались в рассказе Сильвии с великолепным искусством. Хмыкая про себя, Алькандра не могла не восхищаться бойкостью женщины.
Поведав о запретном соитии царицы с Эврибатом, во время коего странную парочку застигли нежеланные свидетели, Сильвия обвинила в последовавшем убийстве Элеаны и Алкмены лишь коронного телохранителя.
Арсиною провозгласила виновной в прямом и предерзостном подстрекательстве.
Наследник престола оставался в стороне — согласно недвусмысленному намеку, брошенному Алькандрой, предварительно допросившей Сильвию наедине и узнавшей полную правду.
— Рассказывай так, чтобы по этому обвинению царевич вышел сухим из воды, — приказала верховная жрица. »
Для изгнания уже и без того набралось достаточно поводов. А прямое нападение на верховную жрицу, учиненное малолетним отроком, потребовало бы отдельного следствия и надолго затянуло суд...
Стражники, получив предварительное прощение былых грехов, также валили все исключительно на Арсиною и покойного Рефия. Прежде послушные псы наперебой облаивали бывших господ и хозяев, приписывая убитому командиру преступления как действительные, так и выдуманные на ходу.
О катакомбах и странном их обитателе уже проведала целая Кидония. Теперь оказывалось: Рефий понуждал подчиненных преступать закон под страхом встречи с андротавром...
— Вот и меня, и его, и его, и его, — частил курчавый, смуглокожий крепыш, стремившийся выпалить побольше и поподробнее, — заставили помогать мастеру Эпею, вытесавшему и установившему в Розовом зале деревянную телицу... А бедняга Приск отказался — и отправился на съедение...
