Правда. Я выпрямляюсь, торжествуя победу. Ее запах подтверждает ее желание.
— Бедный, милый питомец. Я пренебрегал тобой весь день. Иди ко мне. — Я раскрываю руки. Закусив губу, она забирается ко мне на колени. Я приложил два пальца к ее губам.
— Тебе понравилось, как прошел твой день?
Она кивает, и я убираю пальцы. — Говори.
— А кто были те оборотни, которые приходили сегодня?
— Они тебе понравились, питомец? Я думал, что они обеспечат столь необходимое развлечение.
— Они сказали, что ищут мою стаю.
— Да. Я хочу их найти.
— Зачем?
— Чтобы подтвердить твою версию, разумеется. — Она застывает в моих объятиях. Ага. — Разве ты не хочешь, чтоб я нашел их?
— Я… прошло много времени.
— Ты сможешь вернуться к ним, если захочешь.
Она моргает, глядя на меня. — Что?
— После этого… опыта. Изрядно поразвлекавшись. Неужели ты думала, что я буду держать тебя вечно?
Я приподнял ее, наслаждаясь выражением широко раскрытых глаз.
— Вы позволите мне уйти?
— А почему бы и нет? Ты можешь остаться, если захочешь. — Я глажу ее напряженную спину. — В моем клубе всегда будет место для тебя. Я позабочусь о тебе. А если ты захочешь вернуться к своей семье, возвращайся.
Ее голова склоняется, а волосы закрывают лицо. — Моя семья мертва.
Я сжимаю кулак за ее спиной. Совсем забыл. — Прошу прощения, — говорю я и действительно сожалею.
Она смотрит на меня из-за мерцающего водопада волос. — Я имел в виду, что верну тебя к твоему роду, если захочешь.
Она снова прикусывает губу, глядя мимо моих французских двойных дверей, ее лоб выражает беспокойство.
— Расслабься, питомец. Я только хотел сделать тебе подарок.
— Подарок, — эхом отзывается она.
— Милая. После того, как мы проведем время вместе, я не буду держать тебя в клетке. Дикие животные должны обитать на свободе. — Я убираю волосы с ее напряженного лица. — О чем ты думаешь, питомец?
— Не знаю, что и думать. Никогда не задумывалась, что вы освободите меня.
Я обхватил пальцами ее шею, удерживая. — Пока нет, питомец. Сначала заслужи.
Она облизывает губы, явно сосредоточившись. — Что вы хотите, чтобы я сделала?
— Пойдем, — я поднимаюсь с ней на руках. — Я тебе покажу.
Я направляюсь к двери с оцепеневшей Селеной на руках. Она всегда кажется неуверенной в том, что делать, когда я несу ее, и мне нравится выводить ее из равновесия.
Охранники видят, что я иду, и открывают двери. — Мистер Франжелико, — приветствуют они меня и провожают до лимузина. Я устраиваю Селену на пол и сажусь на свое место. Она выглядит немного ошеломленной, поэтому щелкаю пальцами и указываю на место перед моим сиденьем. Она подвигается ближе и грациозно садится в позу покорности. Я провожу пальцами по ее волосам и притягиваю голову к своему колену.
— Расслабься, питомец, — приказываю я. Она выдыхает достаточно сильно, раздувая волосы перед лицом, и напряжение в плечах спадает.
Лимузин катит по улице, направляясь к моему бизнес-холдингу. Тусон был в моем поле зрения в течение многих лет, прежде чем я переехал сюда. Мое пребывание в Голливуде сделало меня усталым и измученным, даже для двухтысячелетнего вампира. Продюсерская компания, которую я основал, все еще приносит доход в мою казну, но когда пришло время инсценировать мою смерть и двигаться дальше, я был более чем счастлив найти новый город, чтобы обосноваться в нем. Лос-Анджелес, несмотря на все его очарование, кажется старым. Святилище, где девственницы приносят себя в жертву ради славы.
Мы проезжаем мимо кинотеатра, увешанного афишами последних блокбастеров. Главная актриса получила известность благодаря моему агентству. Она была одной из моих подруг. Она предложила трахнуться со мной за роль, но я уже устал от всего этого. Надоели поддельные загары, фотографии с аэрографом. Круговерть, торговля и жадность, которая превосходит все, даже желание человеческого контакта. Когда секс становится инструментом, оружием, чтобы выиграть последнюю роль, жизнь становится более пустой, чем может вынести даже пресыщенный вампир. Я приехал в Тусон, скорее удалился от всего, чтобы найти что-то настоящее. Два тела, встречающихся в ночи. Необузданная, нерасчетливая страсть.
Это бесполезно. Люди смотрят на меня и видят мой статус. Король вампиров. Древний правитель. Даже мои последователи в конце концов оборачиваются против меня, пытаются забрать мою силу. Мое лицо — первое, что они видят, когда становятся вампирами, и оно же и последнее. Они нападают, а я убиваю их. Одна за другой гаснут звезды, и я остаюсь один, в темноте.
— Сэр? — раздался тихий голос у моего колена. — С вами все в порядке?
Я вздыхаю, как викторианский щеголь. Люди той эпохи были бесполезны, хотя некоторые писали почти приличные стихи.
— Я в порядке, питомец. Просто немного… напряжен.
Селена моргает, темные ресницы обрамляют два океана серых глаз. На самом деле она меня не боится. Ее волк, кажется, принимает меня. Это стало понятно днем, когда я не мог защитить ее.
Ее волосы струятся по моей ноге, и я перебираю пальцами шелковистые пряди. — Селена, — говорю я вслух и подношу прядь волос к губам. Она краснеет, словно губы коснулись ее тела, что точно случится. Скоро. — Богиня Луны. Подходящее имя для оборотня.
Она шмыгает носом. — Это вымысел. Нам не нужна луна, чтобы изменяться.
— О нас существует множество ложных мифов. Про оба наших вида. К слову, я люблю чеснок.
Она улыбается в ответ. — Меня насторожили оливки, фаршированные чесноком. Вы ведь итальянец, верно?
Я поднимаю бровь в ответ на ее прямой вопрос.
— Извините, — она отворачивается.
— Нет, ты не извиняешься, — упрекаю я, дергая ее за волосы. Она нисколько не сожалеет.
— Невежливо задавать вопросы о прошлом вампира?
— Невежливо. Нагло. Тебе повезло, что мне это нравится. Но будь осторожна, питомец. Зайдешь слишком далеко, и я заткну этот сладкий рот кляпом. — Ее ресницы трепещут, и я откидываюсь назад. — Да, я провел несколько столетий в Италии. Дерновые войны между городами-государствами. Блуд и ужин с Медичи. Стало утомительно, и возросшее внимание церкви к поиску и уничтожению любого зла или ведьм доставляло неудобства. Я сбежал в новый мир, где было много дикой природы и укрытий для монстров, которые охотятся по ночам.
— Вы считаете себя чудовищем? — шепчет она ковру.
— Я знаю, что это так. Существо, порожденное голодом и тьмой. Чем старше я становлюсь, тем больше у меня извращений.
Ее горло сжимается в конвульсиях. — Вы причиняете людям боль.
— Да, — протягиваю я, понизив голос. — Мне это нравится. — Я оттягиваю ее голову назад, обнажая шею. — И тебе тоже.
Она дергает головой, и я крепче ее сжимаю.
— Разве не так?
— Я не люблю боль.
— Не просто боль. — Я провожу пальцем от подбородка по мягкому горлу, наслаждаясь ее внутренней борьбой и желанием наброситься. — Боль, удовольствие зависят от того, как тело воспринимает их. Две стороны одной медали. Когда я хлещу покорных, — при слове «хлыст» ее пробирает дрожь, — я держу их на острие ножа. Подвешиваю над двумя пропастями. Первая — огромная боль. Другая — безграничное наслаждение. — Я протягиваю руку и качаю ею взад-вперед, пока она смотрит на меня. — Они никогда не знают, в какую сторону упадут.
— Так вот оно что. Вам нравится все контролировать.
— Мне не нравится, питомец. — Я накручиваю ее волосы на кулак, пока она не оказывается пойманной, горло напряжено, губы дрожат, на бело-золотом поводке. — Я живу ради этого.
Лимузин резко останавливается. Я удерживаю ее на месте несколько мгновений, прежде чем отпустить. — Ну что, пойдем?
Я помогаю ей выйти из лимузина и провожаю до дверей клуба. Дверь не заперта, но внутри никого нет, как я и приказал. Селена цепляется за мою руку, когда мы проходим через темную гардеробную и спускаемся по лестнице в полумрак.
— Что это за место? — спрашивает она приглушенным голосом.
