— И как нам повезло, — выдыхает в губы, нырнув под подол платья теплой ладонью. — А мне ты доверишься?
— Да делай ты, что тебе заблагорассудится, Чернов, — цежу сквозь зубы. — И это не талант, а склад характера. Вечно я под всех прогибаюсь. То под учителей, то под мать, то теперь под двух негодяев.
— Но с чувством собственного достоинства, — Рома касается кончиком языка моей нижней губы. — И как тебе это удается?
— А вот это уже талант. Быть неудачницей, но создавать ореол недосягаемости, — с тихим высокомерием говорю я.
— На неудачниц у меня не стоит, Анюта.
— Если стоит, то приступай к делу, — зло цежу сквозь зубы. — Беседы меня утомляют, Чернов.
Глава 23. Бесстыдница
— И я могу потребовать все что угодно, Анюта, — Рома сладко улыбается.
— Вы же за это заплатили, — тихо отвечаю я. — За все свои извращения.
Даже если сейчас Рома вздумает меня отыметь на столе, я не взбрыкну. Я человек ответственный и условия сделки выполню. Второе решение было не импульсивным, а осознанным.
— Я проголодался, — поглаживает линию моей челюсти пальцами, — приготовь ужин, Анюта.
Я недоуменно моргаю. Какой ужин, когда я чувствую под бедром его твердый член и как бы настроилась на изврат на столе. Я не готова шустрить по кухне и ублажать гостей кулинарными изысками.
— Ром, ты серьезно? — я хмурюсь.
— Да. Ты сама сказала, что я могу требовать все, что мне захочется. Я голоден, Анюта.
Я смотрю на Тимура. Он должен вмешаться и напомнить другу, зачем они тут, а тот вопросительно приподнимает бровь. Опять вглядываюсь в серые глаза Ромы. Он издевается?
— Проголодался? — возмущенно шепчу ему в лицо.
— Верно.
— Вот прям сейчас?
— Да, а что?
— Хорошо, — встаю и отступаю.
— И платье сними, — Рома клонит голову набок. — Приготовь ужин голой.
Вот оно! Я так и знала, что он не голодный, а более изворотливый в гнусных планах на меня. Тимур со своими предпочтениями нырнуть к желудку членом не так хитер, как этот негодяй с ласковой улыбкой на лице.
— Хорошо, — разворачиваюсь к нему спиной. — Расстегивай.
— Надо же, — хмыкает Тимур.
— Сам удивлен, — Рома тянет язычок замка вниз, раскрывает молнию и целует меня чуть выше поясницы.
От его неожиданной ласки и теплых губ по позвоночнику пробегает искра и паутиной дрожи пронизывает тело. Платье сползает к ногам, и я медленно через него переступаю. Даю несколько секунд на то, чтобы Рома прекратил выеживаться с поздним ужином, и срываю с дверцы нижнего ящика фартук. Он прикроет лишь лобок и половину бедер, но я не привыкла без него готовить.
— Яичница устроит? — разворачиваюсь к гостям и затягиваю пояс фартука на талии.
Я все же краснею под немигающими пристальными взглядами. Тимур и Рома уже забыли об ужине и глазами пожирают меня.
— Устроит, — глухо отвечает Рома и поднимает взгляд с груди на лицо.
Ох как мне не нравится, что он затягивает процесс капризами. Так сложно использовать меня по прямому назначению? По глазам же вижу, что едва себя сдерживает.
Вскидываю подбородок и шагаю к холодильнику. В гнетущем молчании поджигаю газ, ставлю сковородку и наливаю на нее масла. Чувствую взгляды на спине и попе и краснею густым румянцем. Это очередная подростковая мечта? Или это уже желание взрослого мужчины, у которого голову сносит от вседозволенности.
Разбиваю яйца, отступив от плиты. Не хотелось бы, чтобы на кожу попали брызги раскаленного масла. Тимур и Рома шумно выдыхают. Яйца шкворчат, а я нарезаю тонкими ломтиками хлеб острым ножом, которым можно было потыкать в гостей, но я в тюрьму не хочу. Вот еще свободы лишаться из-за двух наглых извращуг. Или все же… Оборачиваюсь, стискивая нож. С двумя не справлюсь. Тимур и Рома щурятся.
— Какой взгляд, — Тимур обнажает зубы в улыбке.
Отворачиваюсь и откладываю нож. Нет. Я дала согласие на сделку и не буду радовать гостей глупой агрессией в их сторону. Не хочу быть непоследовательной истеричкой. Поздно. После члена Тимура в глотке, ручья слюней и слез мне отбелить честь, которую я продала за двести тысяч долларов.
По очереди моют руки, цепко и пристально наблюдая за каждым моим движением, а я делаю вид, что не стыжусь своей наготы. Пусть смотрят. Хотели получить бесстыдницу? Вот она возится у плиты с деревянной лопаткой и в одном фартуке.
Бесшумно ставлю тарелки с глазуньей перед Ромой и Тимуром, выкладываю вилки и тоже сажусь. С прямой спиной, расправленными плечами. не зажимаюсь, пусть меня смущает моя голая грудь и напряженные соски.
— А ты? — Рома подхватывает вилку.
— А я не голодна, — смотрю на темную точку на обоях, — Тимур меня как следует накормил.
Тимур на секунду оторопев, вздыхает:
— Какая пошлость, Анечка.
— Мне говорить больно, Уваров, — складываю руки на коленях, — это ли не пошлость?
— Я бы предпочел, чтобы ты меня по имени называла.
— Любой каприз за ваши деньги, — пожимаю плечами.
— И давай не будем о деньгах, — Тимур фыркает.
— Почему?
— Потому что, Анечка, это вопрос уже решенный, и я бы хотел насладиться твоим обществом без постоянного напоминания…
— О том, что вы меня купили? — перевожу на него вопросительный взгляд. — Хорошо, я тебя поняла.
— Умница, — ухмыляется и давит желток вилкой. — Схватываешь на лету.
Это странно сидеть голой между двумя мужчинами, которые с большим аппетитом уминают яичницу. И правда, голодные. В голове вспыхивает мысль, что стоило приготовить что-то посытнее, но прикусываю язык, чтобы отрезвить себя болью. Что за глупое желание угодить тем, кто меня за человека не считает?
— Ну, — Тимур отодвигает пустую тарелку и вытирает рот салфеткой, — с яичницей ты тоже справилась на отлично.
Рома встает, одернув полы пиджака, и улыбается:
— Теперь можно взглянуть и на твою спальню, Анюта.
— Боюсь, — я поднимаюсь на ноги, — мне тебя не удивить после кровати Тимура.
Смеется и ловко перекидывает через плечо. Я не успеваю даже охнуть.
— Я сам решу удивляться мне или нет, — хлестко шлепает по попе. — Мы можем и без кровати обойтись.
Глава 24. Свечи
Рома сворачивает к комнате соседки, и сдавленно шепчу:
— Это не моя комната.
— Ты не одна живешь? — удивляется он.
— Нет.
— А с кем?
— С соседкой. Что за глупый вопрос?
— Вдруг с соседом, — Рома шагает через прихожую.
— И этот сосед меня научил меня быть удавом? — зло и ехидно кряхчу я.
— Мы же сошлись на том, что ты просто талантливая девочка, Анют, — примиряюще похлопывает по бедру.
Поскрипывает дверь, и я поднимаю лицо. Тимур нагло заглядывает в комнату соседки.
— Эй!
— Так ее дома нет? — Тимур закрывает дверь.
— Уехала, — цежу сквозь зубы.
— Так нам повезло? — хмыкает Рома и вносит меня в мою скромную комнату.
Вдруг меня пронзает беспокойство, а сняла ли я трусы с батареи? Там такие трусы, которые лучше никому не показывать. Есть у меня особые трусы на особые случаи, когда женский организм решает обновиться. Куплены тайком на рынке очень маленькие деньги. Закрывают попу и радуют удобной ластовицей, на которой крепко и надежно держаться прокладки, но… принт цветочков навевают какую-то старческую тоску.
Рома укладывает меня на кровать и хмурится:
— Что ты такая напряженная?
Делаю вид что смахиваю со лба локон, а сама кошу взгляд на батарею. Висят в аккуратный рядочек. Тимур и Рома не должны увидеть мои трусы, потому что они проникнутся ко мне жалостью, а я этого не хочу. Стерва Одинцова не наденет трусы с рынка, какими бы они ни были удобными.
— Мальчики…
— Да?
Пока по сторонам не смотрят и увлечены только мной. Тимур стоит в дверях, Рома у кровати.
— Может, свечи зажжем? — тихо спрашиваю я, а лицо моих гостей вытягиваются от удивления.
— Даже так? — Тимур приподнимает бровь.
