— Адам, отпусти меня, — прошу его тихо. — Да, мне приятно и хочется, но мозги взрываются, ты мне психику и так уже раскатал, дай хоть немного в себя прийти и очухаться, ты же как неандерталец набрасываешься…
— Ого, моя рыжая малышка учится просить и даже требовать, — широко улыбается он. — Интересный побочный эффект дрессировки, но мне нравится.
Пока я залипаю на его неожиданную улыбку, совершенно теряясь, что на это могу ответить, Адам хватает меня, ставит на пол и ведёт за руку наверх, на второй этаж.
Быстрый он всё-таки. Не успеваю за сменой его решений.
Заводит в спальню и начинает перебирать вешалки в шкафу. Бросает на кровать тёмно-зелёное длинное платье. Усаживается в кресло у окна и смотрит на меня.
— Переодевайся.
Мне казалось, что ещё больше я краснеть не смогу. Я ошибалась. Щёки пылают.
Пока я размышляю, он забрасывает ногу на ногу и устраивается удобнее.
— Я буду смотреть на тебя, Виктория, — в его голосе звучит приказ. — А потом мы пойдём и поедим. Я голоден.
Смотрю на него, на платье на кровати, опускаю взгляд на себя. Глубоко вздыхаю и беру себя в руки. С этим я тоже справлюсь.
Начинаю возиться с застёжками на спине. Застегнуть все эти крючки у меня получилось с трудом, когда одевалась, минут двадцать на это убила.
Сейчас один из крючков цепляется за кружево, и я никак не могу его освободить. Давно бы рванула, но платье жалко — оно мне очень понравилось, нереально красивое.
Адам встаёт и стремительно приближается. Я отшатываюсь, но он хватает меня за плечи и поворачивает меня спиной к себе.
— Пугливая малышка, — в том, как он говорит, проскальзывают игривые нотки. — Я помогу.
Замираю от ощущения его широких ладоней на спине. Преувеличенно медленно он расстёгивает крючки один за другим. Я замираю, едва дыша, сердце колотится, дыхание перехватывает.
Ласкающими движениями он снимает кружевную ткань с моих плеч, помогает высвободить руки из рукавов, стягивает платье с бёдер.
Остаюсь в чулках и невесомом ажурном бюстгальтере. Он гладит меня ладонями по спине, накрывает грудь, сминает обеими руками, притягивает к себе. Чувствую, как он вжимается каменным членом в меня сзади.
— Ты хотел… — мой голос срывается, я сглатываю и продолжаю: — хотел, чтобы я… чтобы я оделась.
— Верно. Я хотел. И хочу, — голос низкий, мурлыкающий, дико возбуждающий. — Не трясись так. Одевайся. Одеться я тоже помогу.
Отходит от меня, берёт платье с кровати, протягивает мне.
Торопливо натягиваю на себя. Снова вожусь с застёжкой.
— Ты специально такие выбирал, — бросаю на него яростный взгляд, — чтобы я не смогла самостоятельно справиться?
— Нет, — хитро смотрит, поворачивает меня спиной к себе и медленно застёгивает крючки. — Но это приятный бонус. Отправлю дизайнеру дополнительные чаевые.
Поворачивает к себе, наклоняется и целует в губы. Я успеваю только вздохнуть — а он уже у шкафа, выбирает для меня обувь.
— На этих тебе будет удобнее. Обувайся и идём.
Платье оказывается глубокого и насыщенного изумрудного цвета, с длинными полупрозрачными рукавами и юбкой ниже колен. Простое, струящееся, нереально мягкое наощупь и очень женственное.
Адам окидывает меня удовлетворённым взглядом, крепко хватает за руку и ведёт за собой.
Коридор, лифт, холл. Автомобиль, озорной взгляд Сергея в зеркале заднего вида, потоки машин.
Адам рядом со мной на заднем сидении, мы пристёгнуты, но он всё время ко мне прикасается. То возьмёт мою руку и рассматривает, поглаживая пальцы, то поправит волосы и задержит их, сжимая в кулаке.
Я ёжусь, отстраняюсь, но ему это не мешает продолжать трогать. Если не врать себе, мне приятны его прикосновения, но ему я в этом ни за что не признаюсь.
В небольшом уютном ресторане никого — официант поглядывает на Адама с опаской, и ведёт себя с ним подчёркнуто вежливо и даже подобострастно.
Едим в молчании. Очень вкусно.
Адам снова заказывает себе кофе и с прищуром смотрит на меня.
— Ты только для работы фотографируешь? — неожиданно спрашивает он.
16. Десерт
— Знаешь, — задумчиво глядя на него, произношу я, — на этот вопрос односложно не ответить.
Довольно щурясь, Адам пригубливает кофе. Ставит чашку на блюдце, крутит её пальцем за крохотную ручку вокруг оси. Медленно.
На белой чашке видны потёки кофе, он снова пригубливает, слизывает с чашки капли, глядя мне в глаза, и снова ставит на стол.
От вида его языка, лизнувшего чашку и полноватых чётких губ, обхвативших белый фарфоровый край, мне становится не по себе. Дыхание становится чаще.
В мыслях крутится, как я лежала перед ним на барной стойке, и он языком точно так же…
Виктория! Да он же дразнит тебя. А ты ведёшься. Опускаю глаза.
— Я потому такой вопрос и задал, — внезапно говорит Адам, заставляя меня вздрогнуть, — чтобы ты ответила развернуто.
Вздыхаю и смотрю на официанта, который ставит передо прямоугольный кирпичик тирамису. Обожаю этот десерт. Пристально смотрю на Адама.
Он загадочно улыбается, подносит чашку с кофе ко рту, глядя на меня поверх ободка сообщает:
— Здесь кондитер — мастер тирамису, объездил всю Италию, собирая разные рецепты. Я заказал для тебя вариант, где больше горького шоколада.
Разглядываю десерт так, будто в посыпку какао подмешали цианид. Горький шоколад я тоже очень люблю.
— Спасибо, — вежливо говорю я.
Снова смотрю на Адама. Он с интересом поглядывает на меня, на десерт передо мной и на мою чашку, пока пустую. Берёт пузатый заварочный чайник, наливает мне желтоватую прозрачную жидкость.
— Это ромашка. Успокаивает. И в целом полезно для организма, — доброжелательно глянув на меня, поясняет он и добавляет: — Вопрос, Виктория. Ты хотела ответить развёрнуто.
Отпиваю чай — горчит, беру чайную ложечку.
— Я очень люблю фотографировать, — начинаю я свой развёрнутый ответ. — Сейчас, когда заказов много, желание бегать с аппаратурой сильно снижено. Знаешь, как говорят, не надо превращать хобби в работу. Я вот превратила.
Отсоединяю ложечкой кусочек десерта и кладу в рот. Сладко-горьковатый вкус наполняет рот, нежный шоколадный десерт растекается на языке. Ничего не могу с собой поделать, прикрываю глаза от удовольствия, забываю обо всём и медленно смакую.
Смываю вкус ромашковым чаем, ловлю задумчивый взгляд Адама. Он так на меня смотрит…
Спросить бы, о чём мужчина может думать с таким выражением в глазах, но я уже взялась отвечать на его вопрос.
— И всё равно я… — я покрутила ложечкой в воздухе. — На выходных обязательно стараюсь выбраться в парк. С фотоаппаратом. Утки, небо, сосны. Росинка на рассвете. Морозный узор на листве.
Я смущаюсь. Морозный узор из тех, что меня заставила когда-то Анька выставить в картинную галерею, висел в кабинете у Адама. Я это точно знаю. То, что я тогда поймала в объектив ранним утром, я не забуду никогда. Это точно мой снимок.
Я усиленно стараюсь притвориться, что я просто общаюсь с интересным собеседником и отстраниться от пережитого, и от аукциона, и от наездов Адама. Получается с трудом. Точнее, не получается.
— Ты фотографируешь сам? — задаю я встречный вопрос. — Или только скупаешь снимки для развешивания на стенах?
Адам усмехается. Отпивает кофе.
— Скупаю, — он поглаживает подушечкой указательного пальца по ободку чашки. — Предпочитаю отдавать дань уважения профессионалам. Я много раз пытался освоить, но всё время или горизонт заваливаю, или резкость не ловлю.
Удивлённо смотрю на него.
— Что? — усмехается.
— Не могу представить, что ты что-то мог бы делать неидеально.
Адам приподнимает бровь.
— Мне лестно твоё мнение.
Смущаюсь.
— Ешь, — приказывает он, кивая на десерт. — Это вкусно.
Задерживаю дыхание и успеваю взять себя в руки, чтобы не огрызнуться и не сказать какую-нибудь колкость. Нереально вкусное лакомство тут же теряет привлекательность.
— Я больше не хочу, — говорю, глядя ему прямо в глаза. — Заставишь?
