Оборотни перевели девчонок через мост и теперь гнали, иначе не скажешь, к дороге на башню, наискосок через перелесок — у тех, задыхающихся от бега, даже реветь от страха не получалось. Бертран, свесившись с седла, цапнул за ворот самую мелкую, втаскивая к себе, Грета умудрилась подхватить аж двоих (всё-таки она и статью уступала отнюдь не хлипкому мужчине, и сменять кольчугу на настоящую броню отказалась наотрез, разве что без особой охоты приняла — в счёт жалования! — новую, куда надёжнее, хоть и тяжелее при этом). Движение чуть ускорилось, но когда они выбрались на дорогу, ведущую к башне, Бертран увидел с крутого подъёма, как внизу вражеская конница переезжает мост — осторожно, неторопливо, но неостановимо, как прилив. Он посмотрел на Грету, она опустила глаза и полезла из седла.
— Извиняй, твая миласть, — глухо сказала она, зашвыривая на спину своему рыжему мерину ещё двоих, — да только, кажись, кончился мой кантракт. — Смотреть на своего нанимателя она избегала, зато рявкнула на двух подростков: — Чего отцепились? А ну, взялись за стремя и к башне, живо! Те в броне, вас не догонят. — Она всё-таки подняла на Бертрана тоскливые глаза и сказала: — Я-то сваё пажила уже, а дурищ этих жалко. Пускай хоть они паживут.
Он кивнул, спешился сам, так же подсадил ещё двоих в своё седло: девчушки от семи до одиннадцати лет втроём весили меньше, чем он один, считая доспехи и оружие.
— Перекидывайтесь, — приказал он оборотням. — Доберётесь до ворот, передайте мой приказ поднять мост.
— А вы, вашмилсть? — испуганно спросил один из подростков.
— Без вас мы отобьёмся, — уверенно соврал он. — А потом сбросите нам лестницу.
Мальчишка закивал, свято уверенный в способности господина барона отбиться пешим от двух десятков конных противников. Старший оборотень задержал на своём сеньоре понимающий взгляд, но смолчал: барон — хозяин своим людям и нелюдям, но именно поэтому он обязан их защищать, даже ценой своей жизни. Очень многие знатные господа начали забывать, за что им платят подати и кланяются с двадцати шагов, но Бертран из Зелёного Дола — тот помнил.
Они с Гретой проводили глазами быстро удаляющихся беглецов, потом одинаково перевели взгляды назад, вниз: ощетинившись копьями, на крутой склон не торопясь вползала стальная гусеница.
— Надо б нам залезть на прихорок какой, — деловито проговорила наёмница. — А то стопчут попросту, даже прихватить с собой ни которого не успеем.
— А вон на повороте хороший холмик, даже с разбегу на лошади не подняться, — Бертран кивнул на поросший всё ещё густой и ярко-зелёной, сочной и очень скользкой травой холм, небольшой, но с крутыми склонами. — Встанем там и прихватим с собой кого успеем.
— Аха, — с готовностью согласилась Грета. — Кабы тока арбалетчиков княжич не подохнал да не сделал из нас ихольницы.
— Ну, я на его месте так бы и сделал, — признал Бертран. — Будем надеяться, у него найдутся идиоты, желающие похвастаться, что лично убили самозванца.
Они вскарабкались на холмик, встали рядом, опираясь на длинные, заострённые книзу щиты, и Грета сказала вдруг:
— А помнишь, твая миласть, как мы встретились, а? Ты там, во дворе, стаял красивый такой — и хлаза как небо, — при её орочьих маленьких жёлтых глазках, даже голубовато-серые, словно небо облачным днём, наверное, казались красивыми, — и сам ровно принц из сказки какой. — Её южные «А» в речи то проскакивали, то терялись, из чего Бертран заключил, что она, в общем, почти спокойна. — Я как хлянула, так и влюбилась без памяти, ровно девчонка сопливая.
Она рывком засадила щит острым концом в неподатливую каменистую землю и, схватив Бертрана за плечи, жадно впилась в его губы, почти прикусив нижнюю. Слегка растерявшись от такого напора, он всё же ответил на поцелуй. Однако целоваться, шаря латными перчатками по пластинам брони — сомнительное удовольствие, и Грета первая отступила на шаг, не сводя с Бертрана шальных глаз.
— Ну и ладно, — сказала она. — Теперь и сдохнуть можно.
========== Когда сказка не кончается свадьбой ==========
Стоя на площадке приземистой надвратной башни, Сентуивир смотрел на холм, где стояли двое самоубийц — его супруг и влюблённая в него орочья полукровка: Бертран, кажется, был единственным, кто умудрился за пять лет не заметить и не понять этого. По дороге к ним неспешно приближались рыцари, во главе которых ехал тип в позолоченной броне и в алом плаще, очевидно, тот самый младший сын князя. Остановившись у холма, он пафосным жестом простёр руку к Бертрану, но обратился с какой-то речью вовсе не к нему, а к своей свите. «Сдавайся, дурак, — мысленно взмолился Сентуивир. — Сдайся, и я тебя выкуплю, даже если придётся отдать твой вес в золоте — считая оружие, доспехи и оруженосца».
Но, похоже, предложения сдаться его супругу не поступило. Во всяком случае, на него княжеский сын даже не глянул, заставив Сентуивира глухо зарычать от бессильной ненависти. Стоящий рядом Ржавый как-то странно глянул на него, но дракону было не до странных взглядов рыжего дезертира: он неотрывно смотрел, как всадники раздались в стороны, пропуская вперёд арбалетчиков. Беззвучный Зов, кажется, хлестнул по ушам даже тех, кто просто не мог, не в состоянии был его слышать — столько в нём было отчаяния: народ на стенах беспокойно завертел головами, не понимая, что это было. Ответ пришёл спустя некоторое время, когда Сентуивир перестал уже его ждать — мать услышала.
Вот только после трёхлетнего сна ей нужно будет сначала поохотиться, чтобы на полёт хватило сил. И потребуются почти сутки, чтобы с отрогов Злого добраться до Драконьей Башни. За оскорбление, нанесённое её сыну жалкими двуногими тварями, Морана отомстит, конечно, страшно, но Бертран к этому времени будет мёртв. Сентуивир впился ногтями в камень парапета, ломая их, однако не чувствуя боли. Его супруг умрёт… ЕГО супруг, его законная собственность, его любовник — тот, кого он у алтаря Праматери Сущего клялся беречь, хранить верность и заботиться. Хранить настоящую верность, мыслями и душой, а не вымученное целомудрие, и по-настоящему заботиться, без мелочной навязчивой опеки, без попыток посадить на золотую цепь… Умрёт — и не будет больше ни вечерних бесед о делах у пылающего камина, ни лёгкой болтовни ни о чём в постели, ни крепкого плеча под головой, ни надёжных рук, сцепленных на животе…
Стрелки’ единым движением вскинули арбалеты, стальной шквал хлестнул по вскинутым щитам, заставив пару на холме пошатнуться, но единственный недостаток гномьих изделий — немаленький вес: и щиты, и броня выдержали. Во что превратились тела под доспехами — об этом даже помыслить было страшно, разумеется, но открытых ран, видимо, не было, судя по обескураженному переглядыванию стрелков. По стене пополз глухой ропот, кто-то выкрикнул, что надо выйти и отбить у сволочей его милость — сил нет глядеть, как его убивают, пока они тут отсиживаются за стеной.
— Заткни крикунов, — не глядя на Ржавого, бросил ему Сентуивир. Тот ощутимо скрипнул зубами, но заорал, чтобы стояли где стоят и стрелы не тратили, пока вражьи морды не подойдут ближе. На дым, поползший со стороны посёлка, никто, кажется, даже не обернулся.
Арбалеты были перезаряжены, и новый ливень болтов заставил наёмницу упасть на колени. Бертран с заметным усилием помог ей подняться и, сколько сумел, прикрыл плечом. Она что-то сказала ему, неслышное отсюда, и он кивнул. Попросила добить, — догадался Сентуивир, — чтобы не взяли живой. Разумно… Бешенство поднималось в нём душной волной, от него темнело в глазах и крошились стиснутые зубы. Злость на колдуна, который обрёк его на существование в этом жалком теле, неспособном защитить даже себя, не то что того, кто так легко впустил в свою душу и жизнь и кто незаметно стал так необходим. «Подожди у меня, мерзавец, — с жгучей ненавистью подумал дракон, — я найду тебя в новом воплощении, каким бы оно ни было, и отправлю на новый круг перерождения по частям! Очень, очень медленно и по очень маленьким частям отправлю. Если бы не твоё проклятие, трусливая тварь, я бы сейчас летел к Берту…»
