– Я взял анализ крови. Чуть позже дам развернутое заключение, – говорит доктор и выходит из спальни.
Тяну руку. Но во мне лютует дикая слабость. Моя ладонь не успевает упасть на плед. Федя перехватывает ее прежде, чем она касается ткани.
Смотрю на бритую макушку. Мой Федя опять целует мои пальцы, мимолетно, но крепко. Накрывает мою ладонь рукой. Смотрит на меня. Обжигает взглядом.
– Постельный режим. Усиленное питание. Витамины и свежий воздух, – чеканит Белый с угрозой.
Закатываю глаза. Надо же, пугает меня? Пф!
Пока мы цепляем друг друга взглядами, в комнате появляется еще один человек. И это не Слава.
Невысокая, полноватая женщина лет шестидесяти тихонько стоит в дверях. Почему-то мне становится не по себе. Нет, женщина не таит во взгляде упрека или злобы. Просто я дико смущаюсь.
– Моя матушка – Клавдия Романовна, – говорит Белый, не выпускает моей ладони из своей, наоборот, крепче сжимает, поворачивает так, чтобы притянуть к своей груди.
Тыльной стороной я чувствую, как сильно стучит сердце Белого.
– Моя Надия, – продолжает знакомство Федор.
Мои щеки вспыхивают от смущения. От этого простого и четкого «моя» становится невыразимо тепло внутри. И никакой холод мне не страшен.
– Какое имя красивое! – улыбается женщина и вскидывает руки, – Божечки! Я же пироги принесла! И бульон! И молока свежего. И еще всего вкусного, домашнего. Свое же, без всяких химикатов!
– Погоди с пирогами, мам, – скупо улыбается Федя, не сводя с меня взора темных глаз.
– Бульон можно.
Клавдия Романовна торопливо исчезает из комнаты. А я все еще смущена. На самом деле, мне действительно стыдно. Знакомство с мамой любимого мужчины проходит при таких обстоятельствах, когда я в постели. И сил нет, чтобы подняться на ноги и привести себя в порядок.
Федор замечает мое смущение. Протягивает руку к моей щеке. Водит по ней легко, костяшками пальцев.
Какое же это удивительное ощущение. Тоже хочу прикоснуться к колючей щеке моего Белого.
Но руки заняты. В одной все еще торчит игла. Вторая отвоевана Федей.
Смотрю в его глаза. Кажется, меня вот-вот унесет в заоблачные дали. Потому что взгляд у Феди – сжигает меня, выбивает почву из-под ног, подбрасывает в облака.
Сколько мы так сидим? Не знаю. Из соседних комнат доносятся звуки, голоса. Но все это проходит мимо моего сознания.
Жадно смотрю на Белого, рассматриваю, изучаю, сравниваю с тем образом Федора Львовича, который все еще живет в памяти.
Он прежний, но в то же время – другой.
– Я так скучала! – выдаю я против воли.
Мой голос дрожит. Сама не понимаю почему. Должно быть, это нервы. Тоска, с которой я не расстаюсь шесть долгих месяцев, дает о себе знать. Вырывается наружу. Обжигает меня изнутри.
– Все-все, – шепчет хрипло Федя, – нельзя плакать, родная...
Я шмыгаю носом. Слезы все равно текут по щекам. Федя стирает их ладонью.
Безумие какое-то. Чувствую себя тряпкой и размазней. Хорошо, что в комнате никого кроме нас нет.
Но всего секунду. В спальню возвращается врач. Проверяет катетер, систему. Снимает ее. А я даже и не замечаю, что вся жидкость перекочевала в мои вены.
– Не вставайте несколько минут, – советует врач, но я не могу лежать, мне очень нужно уединиться, потому что организм вдруг бунтует.
– Тошнит? – хмуро требует ответа Федя.
Трясу головой. Понимаю, что краснею еще больше. Щеки вспыхивают румянцем.
– Мне нужно, – шепчу я.
Врач усмехается по-доброму. Федя хмуро кивает. Подхватывает меня прямо в одеяле на руки.
Торопливо обнимаю крепкую шею. Во мне просыпается озорная девчонка, которая хочет смеяться и болтать ногами, пока ее носят на руках.
Хорошо, когда твой парень – огромный и сильный. Кажется, он способен без особого труда поднять меня не только вместе с одеялом, но и со всей кроватью.
Прижимаюсь носом к колючей щеке. Трусь о смуглую кожу, делаю глубокий вдох.
Все, я окончательно схожу с ума, настолько я счастлива здесь и сейчас.
***
У Белого внутри непривычно тепло. Страх за малышку приглушается. Но напряжение не исчезает.
Он псих. Он это четко понимает и осознает. А еще понимает, что его кроет от близости девочки. Удерживает только ее состояние. Руки сами собой, против воли тянутся к ней. Кожу обжигает желанием прикасаться, трогать, ласкать.
Пока малышка за дверью в ванной, Федя смотрит на свои ладони.
Он стоит в коридоре. Ждет. Охраняет свою малышку. Дверь не заперта, и Белый может войти в любой момент, если понадобится помощь.
Мысленно отсчитывает секунды. Если не выйдет – Федя войдет внутрь.
Малышка первой выглядывает из комнаты. Белый недовольно хмурит брови. Видит легкую испарину, потому что девочка устала. Сил совсем нет, а она умудрилась причесать длинные локоны и собрать их в косу.
– Не хмурься. Не поможет. Я уже видела твою улыбку, – победоносно улыбается она.
Федю внутри попускает. Почему? Хрен понять. Ему хорошо от того, что его девочка рядом с ним, в его доме, на его территории. А на остальное глубоко плевать.
Белый подхватывает малышку на руки, несет в спальню, где матушка уже оставила миски и чашки с едой и питьем.
Федя понимает, что аромат от горячих блюд убойный. Он и сам жутко голоден. Внезапно за последние месяцы у Феди просыпается самый настоящий аппетит.
Судя по количеству блюд, по глубокой миске, доверху наполненной порцией жаркого, по ломтям свежего хлеба и его, Фединой, литровой кружке с крепким чаем, мама угадывает его мысли. Мама готовит на двоих.
Белый устраивает малышку на постели. Подкладывает подушки за спину, расправляет одеяло, убирает выбившиеся из заплетенной косы прядки.
– Я ужасно выгляжу, – сетует девочка, отводя взор.
– Ужасно, – кивает Белый, а губы растягиваются в улыбке. – Ужасно красиво выглядишь.
Малышка смеется. Этот звук перезвоном разносится по пустым комнатам, эхом отдается под ребрами у Белого.
Да, это именно то, чего не хватает его жилищу. И теперь это самый настоящий дом.
Глава 9
Пока малышка спит, Федя занимается отделкой дальних комнат. Мебели и здесь пока нет, но Белый делает несколько звонков дизайнерской конторе. Обещают все доставить в кратчайшие сроки. Это радует.
Белый намеренно отвлекает себя делами, для того, чтобы не торчать в спальне. Сложно это – сдерживаться, когда на расстоянии вытянутой руки находится та, что дороже всего на свете. Но все равно, Федор, каждый раз проходя мимо спальни, прислушивается, заглядывает. Спит ли? Не поднялась ли температура? Не нужно ли малышке что-то?
Так пролетают часы до самого вечера. Вновь приходит мать, готовит ужин. Белому сытное и супер-калорийное, для малышки – супы и каши.
Украдкой мать интересуется, почему Белый сразу не привез Надию с собой. Почему все так странно получается. Почему прежде не знакомил с такой прелестной девушкой.
Вопросов много. Федя отмалчивается. Зыбко все между ними. Непонятно. Умом Федя понимает, что долго обманывать родителей девочка не сможет. Но это умом, а вот сердцем понимать не хочется ничего.
Главное, она здесь. В его доме. В его постели. Спит, одетая в его футболку. Под его присмотром идет на поправку. И это пока все, что воспринимает Федор Белявский.
***
Открываю глаза. Который час? Должно быть, день только начинается, потому что в небольшой просвет между жалюзи в окна попадают первые лучи утреннего солнца.
В комнате тепло и уютно. Ловлю себя на мысли, что мне очень нравится цвет стен, резная мебель под ретро-стиль, и в воздухе витает едва заметный запах спиленного дерева.
Я поворачиваюсь на бок, подкладываю ладонь под щеку.
И смотрю.
Мне безумно нравится та картинка, что открывается перед глазами.
Рядом со мной, в одной постели, но поверх пледа, спит мужчина.
