Поворачиваюсь к ней и обнимаю в ответ. Немножечко грустно. Мы обе любили папу.
Полчаса спустя она помогает мне одеться, и мы спускаемся на улицу. Я живу в центре, и до парка совсем недалеко. Подышать действительно можно и нужно. А то я со своим чудо-отпуском заплесневею в четырёх стенах.
Мы прогуливаемся вдоль набережной и, несмотря на раннее утро, солнце очень сильно печёт, лучи играют в бурлящей воде реки. Как и говорила мама, людей действительно мало. Лишь иногда встречаются горожане, совершающие утреннюю пробежку, и собачники. Мама рассказывает о том, что скоро их с детьми ждёт новый конкурс. Я немного расслабляюсь. Забываю о том, что было накануне. Пока случайно не поднимаю глаза.
Прямо на меня с большой немецкой овчаркой на поводке идёт доктор Ткаченко. Да ладно?! Судьба, видно, издевается надо мной. Видимо, он, как и я, живет где-то в центре, неподалёку от парка.
У него красивая ухоженная собака с блестящей шкурой, а у меня кровь приливает к лицу. Я так сильно нервничаю, будто пришла на экзамен. Снова поступаю в институт. И сейчас решится моя судьба.
Почему так? Понятия не имею. Я же сама его выгнала.
А он такой красивый в своём чёрном спортивном костюме. Высокий и статный. Не скрываясь, смотрит прямо на меня. Правда, лицо такое суровое и строгое, будто я должна ему миллион и не отдаю четвёртый год подряд.
— Смотри, это же наш доктор. Вот это встреча! Это судьба. Боже мой, какая радость! — Мама в восторге.
— Просто поздороваемся и идём мимо, поняла меня, мама?
— От этого внуки не появятся, — бурчит она себе под нос. — Господи, какой он. Идеальный! Ты представляешь, какой мальчик от него родится? Если будет мальчик. А девочка? А если сюда ещё приложить его ум и старание! Ведь для того, чтобы стать хорошим врачом, надо приложить уйму усилий. Где мы такого донора найдём, Уля?
— Мама! — Останавливаю родительницу, а то дышит, как паровоз, и охает, как фанатка Джастина Тимберлейка.
— Ладно, молчу. В конце концов, это твоя жизнь. А то опять поссоримся. И пусть ты всё не так делаешь, но я же не могу прожить её без тебя.
В момент, когда мы равняемся, доктор, смотрит только на мою маму.
— Здравствуйте, Наталья Викторовна.
— Здравствуйте, Константин Леонидович.
Детский сад. Смотрю на него в упор. А он улыбается моей маме. Полный игнор. Как будто меня не существует.
Но всё портит его собака. Он пытается пройти мимо, но она лезет меня обнюхивать. Прям вот кидается и тычется носом.
— Фу, Граф. Нельзя!
— Какое оригинальное имя, — саркастически комментирую.
— Забыл с вами, Ульяна Сергеевна, посоветоваться, как мне собаку называть.
— Ой, да я вообще собак не люблю.
— Вы и людей не любите.
— Зато вы всех без разбору. Особенно женского пола.
Доктор улыбается моей матери.
— Наталья Викторовна, рад был встрече. Пошли Граф, нас ждут. Хорошего дня, Наталья Викторовна.
Он проходит мимо нас. Дальше по набережной, туда, где у последней лавочки стоит девушка с собакой чуть поменьше. Её я не знаю.
Настроение падает до нуля. Теперь свежий воздух только раздражает.
— Пошли, мама, не хочу больше гулять.
— Ну вот, упустила своё счастье! А я тебе говорила. Полдня прошло — и уже увели, — вздыхает мама, и мы с ней начинаем подъём по лестнице в основную часть парка.
На последней бетонной ступени я оборачиваюсь. Ткаченко активно болтает. Они с девушкой улыбаются друг другу. Им явно хорошо вместе.
Вроде бы должно быть всё равно. Так как очевидно, что он легкомысленный кобель. Не даешь ты — тут же находится другая. И вроде бы всё даже к лучшему, только всё равно неприятно. Можно было бы подумать, что он специально. Но откуда Ткаченко мог знать, что мы соберёмся в парк? Наша встреча случайна, а вот его стрелка с этой красавицей лет на десять меня младше — явно нет.
В груди немного болит и давит. Совсем капельку. К чёрту парк. Буду лучше дома сидеть.
Глава 16
Мама целый день у меня. Помогает убраться, вымыть посуду, прибрать кое-какие вещи. Следующим утром мы отправляемся в супермаркет купить мне продуктов, потому что и это очень сложно в моём положении. Жду не дождусь, когда этот ад закончится. Я завела календарь и красным маркером зачёркиваю в нём дни до даты, когда мне наконец-то снимут гипс.
Хочу на работу, нырнуть в свою привычную суету, а не жить вот так, полусуществуя. А мама никак не может выкинуть из головы встреченного нами в парке Ткаченко.
— Ты и доктор, Ульяна? Что же всё-таки произошло? Он был крайне агрессивно настроен против тебя. Вы сильно поссорились? — Толкает перед собой тележку Наталья Викторовна.
— Мама, возьми, пожалуйста, сыр маасдам, это мой самый любимый. Сливочный не хочу. Вон там, на верхней полке. Жёлтая упаковка.
Меня раздражает, что прошли сутки с нашей встречи с Ткаченко, но мама снова о нём говорит. У доктора Зло просто талант гипнотизировать женщин, и неважно, сколько тем лет. Он залезает к ним в голову и поселяется там навечно.
— И сливочное масло, только процент побольше, а кусочек поменьше.
Мама помогает. Тянется к полке, достаёт пачку, но в телегу не кладет, ждёт, пока я отвечу на её вопрос. Долго смотрим друг на друга. Пытаюсь перехватить двумя пальцами брикет в серебристой упаковке, но она не даёт.
Вздохнув, рассказываю:
— Мы не ссорились, мама, просто мы с ним... — Складываю губы в трубочку, меняю их форму, разминая и размышляя, как бы так выразиться, чтобы мама не упала в обморок.
— Ты его продинамила?
— Мама, это термин из восьмидесятых годов, годный для сексуально-озабоченного юнца, которому от барышни нужен только секс и который её окучивает, окучивает, а до койки дело так и не доходит. И он такой ей вслед орёт на фоне «Ласкового мая»: «Динамщица!»
Теперь глаза закатывает мама.
— Вот скажи мне, доченька, какого чёрта он должен клясться тебе в верности, если ничего такого не обещал? Ты одно и то же постоянно говоришь: что женщины на него кидаются. Ну согласись, их можно понять. А он был с нами милым. Он пил наш чай, — пожимает плечами.
— Действительно, какой молодец, пил наш чай! — Чешу висок одним пальцем. — Я так не могу. Хотя кое-что, естественно, было. Надо было не допускать и этого, раз уж я не хотела того.
— А получилось: и ни того, и ни этого! — возмущается новоиспечённая поклонница Ткаченко. — Не сомневалась, что что-то было, это заметно по тому, как вы гавкались в парке.
Смилостивившись, мама кладёт мне в телегу всё, что я прошу.
— Но это ещё не всё, мам. Ещё я предложила ему деньги. — Зажмурившись, жду, когда родная мать начнет меня бить.
Ничего не происходит. Открываю глаза.
— Ульяна! — возмущается родительница, явно выждав, пока я достану голову из песка, и подкопив за это время энергии. — Деньги — это вообще унизительно! — охает и ахает. — Как ты только додумалась?
— Ну что Ульяна?! Что Ульяна? — развожу травмированными руками. — Ну оно само как-то вырвалось. Твой доктор тоже виноват, стал меня попрекать, что я того... Мол, я вам того, а вы меня не этого. Я разозлилась, решила заплатить.
— Ох-х-х! У меня сейчас давление поднимется, такой приличный человек, кандидат медицинских наук, а ты ему деньги за того. Улечка, разве я тебя так воспитывала? — Хватается за голову мать, идёт к витрине с подсолнечным маслом.
Чуть оставляет ногу в сторону, чтобы не потерять равновесие, и одновременно интересуется у меня, какое именно нужно масло. В этот момент какой-то мужик с телегой, доверху гружёной бутылями питьевой воды, проезжает ей прямо по ноге.
Мама вскрикивает. А я в шоке прижимаю к лицу гипс.
— О господи! Нет, пожалуйста, нет, только не перелом! Больно? Мама, тебе больно?!
Она пытается прыгать на одной ноге, мужчина очень извиняется. Просит прощения, что отвлёкся, разговаривал по телефону и не заметил её ногу. Что-то хрустнуло! Я точно слышала, как что-то хрустнуло. Боюсь разреветься, но не хочу пугать маму.
