– Потому что он по утрам ест манную кашу.
Судьба
Не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих, Аполлон, в прекрасном настроении, шёл по одной из улиц, и насвистывал весёлый мотивчик. А встречным было от чего раскрывать рты. Вот, представьте, идёт парень в спортивных брюках явно с чужого плеча, вернее, с чужой задницы, закатанных по колено; в висящей как на пугале огромной женской блузе и в ярких, прямо-таки флуоресцирующих, салатного цвета, носках. Просто в носках, без всякой обуви. Зато носки подогнаны точно по ноге! Если к этому добавить свежий, довольно внушительный ожог на щеке и лёгкий налёт туалетного (не путать с туалетом, к которому относятся туалетная вода, туалетное мыло и прочая! – Есть ещё и туалеты с унитазом, а то и вообще с прорубленной в полу дырой) запаха, то не обратить внимание на такого "субчика" было просто невозможно, даже обладая невозмутимостью пирамид египетского матерщинника.
Но Аполлону было наплевать на все эти ухмылочки и верчение пальцами у виска. Наоборот, он всем приветливо улыбался, а особо удивлённым даже говорил "здравствуйте". Милиционеры, завидев его, поспешно отворачивались и старались удалиться подальше. "Правильно ребята, зелёную улицу мне – я иду на встречу с резидентом", – тешился Аполлон, глядя на эти манёвры стражей порядка.
Его "ГАЗ-53" стоял там, где он его оставил. Ключи тоже висели на месте – на кронштейне зеркала заднего вида.
Полковник КГБ Калиткин сидел за столом в своём кабинете и давал ЦРУ (ценные рабочие указания) стоявшим у стола навытяжку Прилипале и Юре.
– …Продолжаем операцию "Герой". Сейчас объект на автомашине "ГАЗ-53" движется к окраине города. Ты, агент Клейстер, – Калиткин посмотрел на Юру, – примешь его там у Суперцемента и поведёшь до Синели.
Калиткин встал, вышел из-за стола, подошёл к своим сотрудникам.
– В Синели передашь его агенту БФ-6, он уже там,- сказал он Юре-Клейстеру.
Калиткин повернулся к Прилипале, принюхался, брезгливо поморщился, отступил на два шага.
– Тебя кто воспитывал, агент Прилипала? – спросил он с металлом в голосе.
На лице Прилипалы испуг смешался с недоумением.
– Мама… Папа… – пробормотал он.
– А мама с папой тебе не говорили, что пердеть в присутственных местах, тем более, в кабинете начальства, нехорошо?
– Я не пукал, – выдавил, покраснев, чистую правду Прилипала.
– А кто ж тогда, по-твоему? Я? Воняет-то от тебя…
Бедный Прилипала покраснел ещё сильнее, а полковник Калиткин подошёл к окну и распахнул его.
Аполлон ехал с ветерком по трассе, углубившейся в лес. Он уже успел пару раз искупаться в небольших речушках, пересекавших трассу, используя вместо мыла и мочалки какие-то пахучие травы, и запах его собственного жидкого стула уже почти совсем выветрился. Почти, потому что какие-то его остатки затерялись всё же где-то в складках и швах одежды. Его уже больше беспокоила другая проблема: пустой кишечник требовал наполнения. "И холодильник пустой, – по инерции заглянул Аполлон в будущее, – и денег – ни копейки… Придётся попросить у Никиты Николаевича аванс…".
Сквозь поредевшие деревья впереди показался поворот с трассы вправо. Проезжая мимо указателя, Аполлон машинально скользнул по нему рассеянным взглядом… "Что-то знакомое…". Он вдруг вышел из задумчивого оцепенения. Нога в уже успевшем продраться на подошве носке надавила на тормоз. "Да это ж то самое Юрасино, в которое меня зовёт Пуритин… Сколько там до него? Кажется, четыре км… Интересно…".
Грузовик остановился, не доехав немного до поворота. Аполлон посмотрел в правое окошко. Было видно, как дорога с гравийным покрытием, обрамлённая деревьями и шедшая по насыпи, в сотне метрах от развилки упирается в мост. "Может, завернуть, посмотреть… Нет, уже поздно… А жрать-то как охота…". Аполлон сглотнул слюну.
Слева его грузовик обогнул автобус "ЛАЗ" и остановился за поворотом у автобусной остановки с навесом.
Аполлон включил скорость.
Автобус впереди медленно вырулил на трассу. Из-за него показалась девушка с сумкой, направлявшаяся к развилке.
Проезжая мимо развилки, Аполлон бросил беглый взгляд в правое окошко. Задумчивую рассеянность на его лице вдруг сменило недоумение, смешанное с недоверием.
Его грузовик тем временем набирал скорость. Аполлон вдруг резко надавил на тормоз, чуть не уткнувшись при этом в лобовое стекло носом. Пропустив несколько встречных машин, он развернул свой "Газон", а затем свернул на юрасинскую дорогу.
Девушка с сумкой шла впереди по обочине дороги. Услышав позади шум мотора, она приостановилась и, повернувшись, подняла руку. Аполлон уже не сомневался: это была… Катя Тенькова. На её лице вдруг вырисовалось удивление, которое тут же сменила растерянность. А ещё через мгновение к растерянности примешалось что-то похожее на панику.
Катя резко повернулась и ускорила шаг.
Грузовик опередил её, у самого моста съехал на обочину и остановился.
Аполлон, в своём шутовском наряде, вылез из кабины.
Катя неуверенной походкой приближалась к нему, замедляя шаги. На её лице была крайняя растерянность. Казалось, девушка не знала куда деться. Она походила на попавшего в западню затравленного зверька, ищущего и не находящего путей спасения. Не дойдя с десяток шагов до Аполлона, Катя остановилась.
Аполлон сделал несколько шагов навстречу.
– Здравствуй, Катя, – сказал он, приближаясь к ней.
– Здравствуй, – растерянно проронила она.
Когда он оказался возле неё, она вдруг обошла его, и быстро зашагала вдоль дороги.
Он догнал её и схватил за руку.
– Катя, подожди…
– Пусти, – она попыталась вырвать руку из его пальцев. – Как будто бы ты ничего не знаешь…
Её голос был каким-то чужим.
– Катенька, милая, мне всё равно, что там случилось, и что говорят… Я люблю тебя!
Аполлон даже не задумывался, что он говорил – слова сами слетали с его губ, он только чувствовал, что ещё никогда в жизни не говорил так искренне…
Катя остановилась, холодно посмотрела на него.
– Любишь… самую последнюю… шлюху? – сквозь напускную иронию в её голосе сквозила пронзительная горечь.
– Люблю! – с жаром выпалил Аполлон. – Ты не шлюха! – в его голосе чувствовалась непоколебимость. – Ты самая лучшая девушка в мире! – ещё более убеждённо сказал он, глядя прямо ей в глаза, и вслед за этим тихо проронил: – Я сам виноват…
Да, дорогой читатель, прожжённый сердцеед, поменявший как перчатки не один десяток женщин, считавший их только партнёршами в общении, пусть и на самом высшем уровне, не помышлявший ни о каких глубоких чувствах, никогда не чувствовавший за собой в отношениях с женщинами никакой вины, признавался в любви и признавал свою вину.
