Хочу отношений с ней, да. А вот она не хочет.
«Захочет» — мысленно оскалился, и остановил машину на пропускном пункте.
— Просыпайся, мы приехали, — притронулся к хрупкому плечу Любы. Трясти ее не пришлось — Люба легко проснулась.
Мы достали документы, миновали все проверки, и уже через двадцать минут были внутри.
9
Я терпеливо ждала, пока приведут брата. Мне безумно хочется его увидеть — Лешка, по сути, отца мне заменил, когда родной папа умер. Так жалко его было — встречался с девушками, физикой увлекался, планы на будущее строил, а затем ему резко пришлось стать главой семьи. Да и я тогда повзрослела.
Если подумать — ненормально это, когда девочка-подросток готовит, убирает, полностью берет на себя заботу о младенце, а молодой парень впахивает как проклятый, забыв про учебу и про влюбленности. Я так боялась раньше, что Леше это все надоест, и он поступит разумно — бросит нас и возьмется свою жизнь устраивать, встретит девушку, влюбится, а я останусь одна с пьющей матерью и Дианой.
Лучше бы он так и сделал. Лучше бы был эгоистом. Это родители должны о детях заботиться, а не дети о родителях. Леша оказался дураком.
Эмоции скакали с радости до гнева, пока я ждала брата, а еще есть страх. А ну как сейчас зайдет сюда парень, выглядящий старше лет на десять, весь в наколках, с гнилыми зубами и злым взглядом… нет-нет, хоть бы это был мой Лёша!
Наконец, дверь открылась, конвоир ввел высокого парня, снял наручники, и вышел. Мы остались наедине. Парень обернулся ко мне, разминая руки… Лёша.
Я думала над нашей встречей, пыталась мысленно ее репетировать, но все оказалось естественным. Сама не поняла, как вскочила с приваренного к полу железного, жутко неудобного стула, и с визгом бросилась брату на шею.
— Лёшка, — выдохнула счастливо, крепко обнимая его.
— Задушишь, мелкая. Ты подросла, Люб, дай посмотрю на тебя, — брат еще раз сжал меня в объятиях, и отстранил, рассматривая.
Да и я на него взглянула. Одет в какую-то робу, и сланцы, но не прямо ужасно, хотя и не красиво. Привыкла видеть на пальце брата печатку, которую папа ему подарил — этой печатки нет, что логично. Подстрижен коротко, но хоть не налысо. Кажется, эта стрижка называется «ёжик».
— Ты, оказывается, лопоухий немного, — фыркнула я. — И тоже вытянулся. Дядя Степа самый настоящий.
— Почти. Метр девяносто семь.
— Кошмар, — покачала я головой. — Лёш, я передачу собрала. Думала что придется передавать ее через охрану, но ее проверили и разрешили лично отдать. Вот коробка и пакеты, — кивнула на продукты и вещи, которые сама бы не догадалась брату приобрести, если бы не Руслан. — Мне сказали, что нужно побольше, вы в бараках живете, да? Нужно будет поделиться. Ты поешь пока, у нас время есть, свидание длинное.
— Не нужно было деньги тратить.
— Лёш, кончай, — отмахнулась я.
Неприятно. Вот я дура, все же. Знала, что в колонии кормят и одевают, отправляла брату блоки сигарет и всякую ерунду вроде зубной пасты. А ведь должна была учесть характер Лёши — он никогда не жалуется, и никогда ни о чем не просит. Ну что мне стоило в интернете статьи про наши колонии посмотреть? Ничего, однако я не догадалась. Зато Руслан просветил меня, как и чем кормят заключенных, и каково живется тем, кому не отправляют посылки из дома.
Из-за этого я даже не думала скромничать, когда мы в магазине были. Потом Руслану всё верну, пусть и не сразу.
— Вот, знаю же, что ты голодный. Поешь. Я еще термос взяла, здесь кофе, теплый, правда, а не горячий, — я начала суетиться, вытащила нарезную колбасу в вакууме, хлеб. — Не стой как бедный родственник.
— Ты банк ограбила? — Леша заглянул в один из пакетов. — Люб, откуда деньги?
Пфф, я также маму пытала из-за ее подарков.
— Не волнуйся. Я подкопила, — соврала я в точности как мама.
— Подкопила? Надо было на себя потратить. Или на Диану.
— Не люблю я всю эту скромность. Мужчинам не идет. Потратила на того, на кого решила. Ешь, — строго сказала я.
— Узнаю свою сестренку, — расхохотался брат, и сел, наконец, за этот кошмарный стол. — Спасибо, Люб. Правда, спасибо. Но больше не траться.
— Сама разберусь.
— Ну, расскажи хоть, как живешь. Как Дианка, как… мама? — Леша принялся делать бутерброды, жадно втягивая носом аппетитный аромат, исходящий от колбасы.
А я принялась рассказывать. Углы не сглаживала, и лгать что мама вдруг исправилась — не стала, да Лёшка бы и не поверил.
— Тебя никто не трогал? Мои друзья за тобой приглядывают, но так, — пожал он плечами, — когда могут и насколько могут, сама понимаешь.
— Дима, твой одноклассник, меня выручил, кстати. Полгода назад у овощного ларька ко мне бомжи пристали, чтобы я им денег дала. Такие агрессивные! А тут Дима. Отогнал их, меня до дома провел, и лекцию прочитал, чтобы без мужчины по нашему району вечером не ходила.
— Надо было подзатыльник добавить.
— Но-но-но! Я с первого раза запомнила. Да никто меня не трогает, Леш, — я улыбнулась, любуясь как брат ест, стараясь быть аккуратным. — Я и дома-то почти не бываю. То на работе, то мы с Дианкой гуляем, лето же, тепло.
— Много работаешь? — Леша сделал еще один бутерброд, и подал его мне.
— Спасибо. Ну… не так уж много.
— Врешь. Потерпи, я выйду, и станет легче. Учиться пойдешь обязательно. Может, меня досрочно освободят за хорошее поведение. Через полгода попробую подать прошение. Просто потерпи немного. И на меня деньги больше не трать.
— И снова — я сама разберусь.
— Вот упрямая!
— Такая же, как и ты, — поддела я брата, и вытащила из кармана фотографию. — Вот мы с Дианкой. Распечатала для тебя фотку. На.
— На, — передразнил Леша. — Люб, нужно сказать, что хочешь чтобы у меня была ваша фотография. Что тебе приятно знать, что я буду смотреть на семью, и чаще думать о вас, а не «распечатала, на».
— Да.
— Что?
— Все что ты сейчас сказал — да, — кивнула я.
— Ты неисправима, — хохотнул брат.
Мысленно я с ним согласилась. Не умею я нежничать, чувства свои демонстрировать. Лёша не такой, Дианка тоже — обнимается вечно, целует меня в щеку. Наверное, только с ней я немного оттаяла, ребенку нужна вся эта милота. А я даже маленькой была дикаренком. Дедушка еще жив был, приезжал с дачи с шоколадками, и говорил что это подарок от зайчика для меня, но я должна разрешить себя в щеку чмокнуть. Я глаза жмурила, дедуля целовал меня, и я убегала с подарками «от зайчика». Почему-то для меня все эти нежности были мучением с раннего детства.
Леша продолжил расспрашивать меня о моей не самой интересной жизни, я отвечала и разглядывала его. Объективно — красавчик. У нас вся семья такая, только отчим — урод, но он и не родственник. Я в маму пошла, Диана тоже, а вот Лёша на папу похож. И внешностью — высокий, русоволосый и голубоглазый; и характером — такой же спокойный и… незыблемый, что ли. Настоящая каменная стена.
— Блядь… черт, прости, — после минутного молчания ругнулся брат, и тут же смутился из-за мата.
— Не извиняйся. Привык материться?
— Угу.
— Не куришь, надеюсь?
— Иногда. Не подсел, не переживай.
— Отлично. Так чего ругнулся-то?
— Да сообразил я, что идиот. Тебя привык видеть мелкой, забыл сколько тебе лет. Сейчас вот увидел, и… красивая ты стала. Очень. И уже не выглядишь как девочка-подросток, а потому тебе съезжать от матери надо. У меня связь есть, в бараке два мобильника общих, я созвонюсь с друзьями, и попрошу тебе комнату снять нормальную. Потом сам рассчитаюсь с ними. Уж по косарю в месяц смогут скинуться. Ты сестру заберешь, и переедешь. И не спорь даже.
— Я и не думала спорить. Но не надо. Мы с Дианой переезжаем в квартиру, — призналась я. — Не хотела тебя волновать, потому и не говорила.
— Переезжаете? Ну-ка поподробнее.
Про Соколовского говорить нельзя. Про свою переспелую девственность — тоже. Нужно снова соврать, все же не зря говорят, что иногда ложь — это благо.
