– Да будет так, мудрейшая из джинний, – юному Джидрису удалось склониться удивительно низко. В глазах его читалось нешуточное облегчение.
Маймуне на миг даже стало жалко мальчика. Но лишь на миг. Ибо она прекрасно знала, что ей скажет дочь, когда узнает о визите «жениха». Предчувствовала она и неприятный разговор с мужем, но тут она хотя бы знала, что ответить.
«Казнь не отменена, малыш, – подумала Маймуна. – Она лишь отложена!»
Стократно кланяясь и заверяя в неизменности чувств, гости покинули дом Дахнаша.
– Жена, что это было? Почему ты выгнала уважаемых людей? Отчего не пригласила их дождаться у нас возвращения Амали? Отчего не потчевала со всей возможной сердечностью?
– Любимый, что с тобой? Это же не кади и не глава городской стражи! Это такие же дети колдовского народа, как мы с тобой! Почему я должна их потчевать, если им может быть неприятен вкус человеческой пищи? Отчего я должна приглашать их дожидаться нашей дочери и коротать досуг в неспешной беседе за обильным столом? Они, быть может, уже потеряли свой человеческий облик и для них завтрашнее утро настанет через миг…
(Тут Маймуна оказалась необыкновенно, сказочно права. Ибо почтенные гости, ступив за порог и увидев лишь пустую улицу, тотчас же растворились в тени старого карагача и растаяли среди листвы – дожидаться восхода солнца детям колдовского народа более по вкусу где-нибудь в теплых странах. Например, в жерле вечно живого Везувия…)
– А вот нас с тобой, о мой муж и повелитель, ждет пренеприятнейшее объяснение с дочерью. Я даже знаю слова, с которыми она набросится на тебя. Более того, я готова спорить на тысячу полновесных динаров и уверена, что спор сей выиграю…
– Спорить?… Набросится?… Но почему?
– Посмотрим, Дахнаш. Дождемся дочери… Непонятная Дахнашу уверенность горела в глазах прекрасной джиннии. И ифриту показалось, что куда лучше не спорить сейчас с женой, а и в самом деле дождаться прихода дочери.
«Вот когда девочка побеседует с юным Джидрисом, вот когда поймет всю мудрость этого союза… О моя прекрасная, вот тогда я тебе и укажу на то, сколь неразумна бывает женская уверенность по сравнению с мужской мудростью…»
Увы, Дахнаш еще не почувствовал, что и сам он уже почти перестал быть ифритом – да, он оставался им по рождению… Но разумом-то давно уже превратился в самого обычного человека! Заботливого мужа, любящего отца – главу семьи, несколько свысока взирающего на «своих девочек»…
Садилось солнце, остывали камни двора, у окна расположилась с иглой Маймуна, уверенная в своей правоте. Тишина, такая, какой бывает она в вечно шумном городе, ненадолго окутала уютный дом Амали.
Когда же на небе показалась первая звезда, калитка наконец открылась.
– Нет, моя прекрасная, сегодня я сюда не войду, – услышала джинния голос юного Синдбада. – Вот завтра, когда сядет солнце, я приду, дабы просить у твоих уважаемых родителей позволения назвать тебя своей женой. Сейчас же простимся…
– Хорошо, любимый… Завтра на закате… Маймуна выглянула. Ее взору предстало прекраснейшее из зрелищ, какое лишь может себе представить мать взрослой девушки: пара застыла в объятиях, не в силах разомкнуть рук.
«Вот и ответ, о мой муж и повелитель… Кажется, я знаю, что тебе завтра скажет твоя дочь!..»
Маймуна вновь опустила глаза к шитью – отчего-то она пристрастилась к вышиванию. Мельчайший бисер в ее руках превращался в изумительной красоты картины.
– Какие чудесные платьица я смогу дарить своей внучке… – прошептала Маймуна, улыбаясь своим мыслям.
– Дочь, нам надо поговорить! – Голос Дахнаша в тиши утра не сулил ничего хорошего.
– Матушка, отчего так сердит отец? – шепотом спросила Амаль.
– Малышка, вчера у нас были гости, о которых отец хотел бы поговорить с тобой.
– Гости? Но почему же тогда отец с самого утра столь суров?
– Мы повздорили из-за их прихода. А дело-то касается тебя. Вот поэтому отец и сердится на всех сразу: на меня, на тебя, даже на блюдо с пирожками. Вот сейчас он его уронит…
Подтверждая слова Маймуны, внизу раздался грохот упавшего медного блюда.
– Да будет в этом доме порядок хоть когда-нибудь?! – взревел Дахнаш.
– Иди, доченька. Иначе через миг наш папа превратится в вулкан.
Хихикнув, Амаль выскочила из комнаты. Джинния сразу же перестала улыбаться – она-то знала куда больше, чем полагала дочь, и намного больше, чем думал муж. А потому опасалась, что разговор этот может быть весьма и весьма неприятным.
Однако, к ее невероятному изумлению, внизу было тихо. Потом раздался смех Амали, потом хлопнула калитка. И только тогда джинния решилась спуститься вниз.
Амаль хлопотала у столика, вокруг царил уже почти образцовый порядок.
– Матушка, иди скорее, лепешки остынут.
Лепешки, конечно, и не думали остывать. Но джинния завтракала молча – что-то в сегодняшнем утре было неправильным, настораживающим.
– Доченька, что сказал тебе наш сердитый отец?
– Ничего особенного, – Амаль пожала плечами. – Он лишь велел мне никуда не выходить из дому и привести все в порядок, чтобы не стыдно было принять гостей. Но я и так никуда не собиралась. А что до порядка… Вот, уже почти все заметено…
Метла уже наводила чистоту в самом дальнем углу двора.
Маймуна улыбнулась – Дахнаш решил повременить. Похоже, он все-таки не был настолько уверен в себе и своих словах, чтобы прямо с утра огласить свою волю. Или, напротив, был настолько уверен в своей власти…
– Да будет так, доченька. Сделай все, что велел отец. Не следует его сердить лишний раз.
«Но куда же отправился он сам? Отчего не принимает деятельного участия в подготовке к встрече уважаемых гостей?» Увы, о том, сколь мало она, джинния, дочь древнего рода, уважает этих самых гостей, муж прекрасно знал. Тем более удивительным был его уход из дома, где, как он надеялся, все с нетерпением ждут появления жениха.
Недоумение и удивление Маймуны длились недолго – ифрит вернулся домой задолго до полудня. О его триумфальном появлении возвестил нешуточный грохот: необыкновенных размеров блюда, несколько кувшинов и чаш, с десяток пиал произвели шум, который не услышал бы лишь глухой.
– Дочь наша! Жена наша!
– О громогласнейший! Зачем так кричать – мы же обе здесь, всего в двух локтях от тебя!
– Амаль, малышка, посмотри!
Лицо Дахнаша лучилось самодовольством.
– Эту посуду из бронзы я сам украсил эмалью и благородными металлами… Со дня твоего рождения я собирал ее, дабы в тот день, когда ты станешь невестой, подарить тебе утварь, достойную лишь царей!
