– Тогда позволь нам подняться наверх, дабы мы смогли побеседовать вдали от ваших ушей…
– Да будет так, малышка! Ибо, думаю, желания твоего жениха столь возвышенны, что он не воспользуется уединением, чтобы творить глупости…
Джидрис, покраснев до корней волос, бросил на Дахнаша опасливый взгляд. Сделал шаг, другой, затем, чуть осмелев, стал подниматься по лестнице…
Маймуна увидела выражение глаз дочери. И ей стало дурно – если бы на месте Джидриса был обычный юноша, родившийся человеком, а не потомком колдовского народа, она бы не поставила и медного фельса на жизнь бедняги. Что же собиралась сделать Амаль с ифритом, было еще неясно, но ничего хорошего от этой беседы наедине Маймуна уже не ждала.
Стихли шаги на лестнице, почти неслышно закрылась дверь комнаты Амали.
– Ну что ж, уважаемый Бохрам, пока дети договариваются между собой, мы, полагаю, можем вкусить от яств, коими столь умело потчует нас моя прекрасная жена!
Дахнаш сделал широкий жест, приглашая брата. Тот с некоторым недоумением воззрился на пустой лаковый столик. Но ничего сказать не успел – на нем с волшебной скоростью стали появляться блюда и кувшины, пиалы и чаши…
– О мой муж и повелитель! Я прошу у тебя и у нашего уважаемого гостя прощения за то, что не подготовилась как надлежит к сегодняшнему застолью, ибо лишь блюда человеческие могу сейчас подать, дабы ты потчевал нашего необыкновенного гостя…
– Прекраснейшая, – голос Бохрама воистину мог поспорить с мягкостью мягчайшего из шелков. – И это прекрасно. Когда я в облике человеческом, то нахожу невыразимую прелесть в блюдах именно человеческой кухни. Полагаю, дымящаяся чаша лавы меня бы не только не порадовала, но даже испугала бы.
«Ох, мой родственник… Особенно если бы из этой чаши вылетела раскаленная вулканическая бомба!.. Однако тебе не откажешь в учтивости».
Любой женщине приятна благовоспитанность гостя… Она и тут сделала свое дело, несколько смягчив суровое сердце Маймуны.
Дети колдовского народа, обратившись в достойных людей, мирно беседовали за богато накрытым столом. Беседа текла легко, как ручеек. И душа Маймуны уже совсем успокоилась, когда сверху раздался грохот. Потом к грохоту примешался крик, а потом на лестнице послышались более чем быстрые шаги – кто-то бегом, перепрыгивая через ступени, спускался во дворик.
Перепуганная, покрытая крупными каплями пота физиономия Джидриса была столь выразительной, что Маймуне уже не нужны были никакие расспросы. Но и Бохрам, тучный отец, ничего спросить не успел, ибо Джидрис схватил его за руку и буквально потащил к калитке.
– Идем, отец! Не нужна мне никакая жена… Не нужны мне никакие связи, никакие возможности… И даже должность, которую обещали, если я женюсь…
– Но… Мальчик…
Что было дальше, осталось для Маймуны неясным. Вернее, она решила, что не будет пытаться услышать, что же творится на улице и чем напугала Амаль неудачливого жениха.
Однако Дахнаш придерживался совершенно иного мнения. Он открыл было рот, чтобы возопить, призывая Амаль, но та уже появилась у очага, весьма довольная. С удовольствием оглядела столик и схватила румяный пирожок. Аппетит Амали не могла бы испортить буря, если бы разыгралась перед самым ее носом.
– Дочь! Что произошло? Почему твой жених выскочил как ошпаренный?
– Мой жених? – переспросила Амаль, подбоченясь и прищурив потемневшие от гнева глаза. – Мой жених?
– Да! Твой уважаемый жених! Человек, которому я оказал честь, назвав тебя его невестой!
– Жених?! Человек?!
Беседа отца и дочери становилась все громче и громче – в воздухе отчетливо пахло скандалом. Маймуна же всем этим наслаждалась, ибо видела, что дочь взяла от нее все самое лучшее, стала настоящим ее, огненной джиннии, подобием.
– Да!!! Повторяю тебе, упрямая ослица, – это был твой уважаемый жених! Я требую, чтобы ты вернула его сей же час и принесла подобающие извинения!
– Ах так?! Ты требуешь! Так вот, упрямый плешивый ишак, я не верну его! Да я шагу не сделаю, чтобы вернуть это унылое никчемное существо! И сама не сделаю, и тебе, безмозглому, не позволю! И это ничтожество ты назвал моим, моим! женихом… Да он же пуст, как разбитый сотню лет назад кувшин, он ничего не знает и ничего не умеет. Он может лишь пыжиться, гордясь славой, принадлежащей ему всего лишь по праву рождения, но не благодаря его усердию!
– Но он достойная пара для такой девушки как ты!
– Он недостойная пара даже для престарелой гадюки, что живет среди пустыни!
«Ну почему же, – подумала эта самая, много повидавшая, утратившая свой смертоносный яд гадюка. – Я бы вышла замуж за такого свеженького малыша. Я бы даже женой была ему неплохой… Хотя, девочка, ты права – не годится мужчине гордиться именем семьи, ничего не сделав для преумножения славы этого имени…»
– Как смеешь ты говорить такие слова мне, твоему отцу?!
– Какие? Что я такого сказала своему отцу, что он стал похож на покрасневшего от натуги барана?
– Барана?!
Дахнаш задохнулся от гнева. И Маймуна поняла, что сейчас самое время ей вступить в эту увлекательную беседу.
– Доченька, что ты сделала с юношей?
– Ничего я с ним не сделала… – Амаль пожала плечами. – Я просто спросила, почему он решил посвататься именно ко мне…
– И что рассказал тебе сей достойный юноша?
– Этот недостойный слизняк стал разливаться соловьем, описывая годы своего учения у твоего, мама, отца, царя Димирьята. Дескать, он был лучшим из всех учеников и теперь умеет все, что под силу самому царю джиннов. Мне надоело слушать эту похвальбу, и я попросила его сотворить грушу.
– А он?
– Он странно так посмотрел на меня, но грушу сотворил. Желтую, мягкую, как масло, и горькую, как хина. Когда же я эту дрянь отбросила, он почему-то вжал голову в плечи, но все же спросил, чего я хочу теперь. Я попросила малахитовую чашу…
– А что он подал тебе?
– Чашу, но только медную, к тому же наполненную болотной тиной.
– О да, достойный выученик… – Маймуна бросила взгляд на красное лицо мужа и удивилась его выражению. – Что же было дальше?
– Я попросила, чтобы он сотворил мне виолон, ведь я музыку люблю больше жизни…
– А он?
– А он сказал, что утомился творить для меня чудеса. Дескать, что теперь моя очередь очаровывать его…
– О все боги мира… «Очаровывать»…
– Увы, матушка, сей юный глупец сказал именно так… Более того, он попытался меня обнять, стал сопеть мне в ухо и бормотать, что не откажется вкусить моего тела прямо сейчас, пока дураки-старшие болтают о никому не нужных вещах…
– Наглец… – пробормотал Дахнаш.
– Ты же только что называл его достойнейшим юношей…
