— Ардашик, если мы продолжим в этом духе, то я возьму тебя. А я слышал, что в первый раз больно не только девам, — прошептал охотник.
— И что? Всё равно хочу, — проскулил оборотень, открывая мутные, лихорадочно горящие в свете полной луны глаза.
Руки Ардаша изучающее скользили по коже избранника и гладили всё, до чего могли дотянуться. Ловкие пальцы сдернули с волос шнурок и зарылись в длинные пряди, снова посылая чувственную дрожь по всему телу Деяна. Слова оборотня были последней каплей и решили всё, давая добро на то, что произойдёт дальше. Отбросив все сомнения, охотник впился в пухлые губы кусачим поцелуем и стал двигать рукой по вздыбленной плоти, всё быстрее и быстрее. Он грудью чувствовал, как сильно колотилось сердце Ардаша. Видел, как знатно он через мгновение напрягся, и с утробным рыком выплеснул семя на сплетённые в тесном объятии тела. Но Деян не дал долгого роздыху, а собрал вязкие капли с кожи и опустил руку меж бёдер оборотня, к плотно сжатому входу. Он не хотел спешить, но семя высыхало быстро. И вскоре Ардаш снова был возбуждён, тихо постанывая и двигаясь навстречу каждому движению в своём теле. Деян держался из последних сил. Ему до мошек перед глазами хотелось толкнуться одним махом в тесную глубину, сделав, наконец, котейку полностью своим. Когда же он медленно стал проталкиваться внутрь, боясь навредить, то нетерпеливый Ардаш первый подался навстречу.
— Дурашка, тебе же больно! — выдохнул Деян, услышав тихий вхлип.
— Это и больно, и сладко. И ты в своё время тоже в этом убедишься, — прошелестело томно в ответ. — А теперь двигайся.
Деян только улыбнулся.
И были плавные, глубокие и осторожные движения, от которых у обоих спирало дыхание. Были громкие стоны наслаждения, были жадные ласки и страстные поцелуи. Они дарили себя честно, открыто, без остатка. Днян почти потерял себя, когда услышал, как сквозь толщу воды, сдавленный возглас, и его плоть словно сжало тисками. И охотник отпустил себя, достигнув несколькими движениями своего пика освобождения. Сил едва хватило, чтобы сползти с распластанного под ним тела и рухнуть рядом.
— Ты как? — озаботился Деян, облизывая сухие губы.
— Чуть не умер от довольства. Заездил, — с грудным смешком отозвался Ардаш.
— Какой же ты… — толкнул его в плечо охотник.
— Так расскажешь, откуда взялась дочь?
— Конечно. Ведь это только тебе, а не кому-нибудь, — он потёрся носом о шею оборотня, где билась жилка.
— Что, не всем положено знать?.. Страсти-то какие.
— Угу. Сам знаешь: слухами земля полнится. И эти слухи, если поползут, могут повредить в перво-наперво мне и Веселине.
Они долго перешёптывались в темноте ночного леса, иногда прерываясь на ласки и поцелуи. Говорили обо всём, что произошло за время разлуки, и не могли наговориться. Поутру они расстались, уговорившись, что в первую седьмицу жнивня встретятся на том месте, где Ардаш выручил охотника из беды. Деян начнёт понемногу свой скарб в избу оборотней переправлять, чтобы потом налегке перейти на постоянное житьё на хутор. В этот раз Ардаш не сопротивлялся. Для них и впрямь так лучше, да и Снежу будет веселее. Нужно кроватку-качалку починить. Девчоночке же спать где-то нужно. Рано ей ещё на полати. Каждый из них был доволен принятым решением.
Деян был весел и светел лицом, когда увидал дочь во дворе отцовской избы, гоняющей хворостиной петуха. Да, курей им с оборотнями тоже нужно будет на хозяйстве завесть. Яйца завсегда нужны, да опять-таки свежее мясо, коль чего случится. Он окликнул Веселину звучным голосом и, подхватив на руки, закружил в воздухе.
Ардаш тоже спешил домой, дабы обрадовать Снежа вестью, что скоро в их маленькой семье прибудет. И столько всего до осени нужно успеть сделать. Кто ж знал, что купальская ночь и впрямь волшебство творит.
Комментарий к Глава 8
(45) Клопот — хлопот
(46) Ярила — бог солнечного света
(47) Перунов огнецвет — народное название волшебного цветка папоротника
========== Глава 9 ==========
Деян скрупулёзно готовился к уходу из родной деревни. Он ещё не решил, что скажет родне о своём внезапном желании уйти и поселиться на далёком одиноком хуторе среди леса, но его это несильно заботило. Куда важней было собрать всё мало-мальски нужное. Мало ли что в хозяйстве может пригодиться. Он даже выменял пару жирных фазанов, что удачно подстрелил однажды на охоте, на молодых несушек. А накануне прикупил горластого петуха у Никоноровой вдовы. Потом, ближе к отходу, смастерит клеть, свяжет, чтобы в дороге куры не покалечились, и перенесёт на новое место. Вот только Ардашу при встрече скажет, чтобы сарай почистил, насесты сделал и укромные места подготовил, где куры нестесь будут. На днях удивил мачеху, когда попросил научить печь расстегаи, делать кулебяку да варить сбитень. На память он не жаловался и быстро всё перенял. А как делать ботвинью и преснушки — у Урмилы подглядел. Веселина оценила новые умения отца и с удовольствием за обе щёки уплетала приготовленную еду. Жизнь неспешно текла своим чередом. Незаметно подошло самое жаркое время — жатва. Люди пропадали в поле с утра до вечера. Деян плоховато управлялся с вострым серпом, но старался не отстать от спрытной⁴⁸ мачехи да привыкшего к полевым работам отца. Младшие братья позади всех шли, срезанные колосья в снопы вязали.
Дни шли в трудах и заботах. Ничего не предвещало беды. Однажды ночью в дверь Деяновой избы стали молотить что есть мочи. Деян вскочил с ложа и злой пошёл открывать незваным гостям. С силой распахнув дверь, он увидел на пороге взъерошенного запыхавшегося Еля.
— Не время спать! Время зло исправлять! Давай быстрее собирайся. Пожар. Изба твоего отца горит. Огонь с хлева Авдотия перекинулся. Не иначе поджог.
— Боже! — возопил он. — Я сейчас!
Деян заметался по горнице, наскоро одеваясь. В рубахе он скакал на одной ноге, напяливая сапоги, когда в избу вбежала Урмила.
— Бегите! За Веселиной я пригляжу, — бросила она на ходу, направляясь к проснувшейся от шума девочке. — Бог в помощь!
Мужики опрометью вымелись из избы. Урмила подхватила на руки хнычущую Веселину и метнулась к окну напротив печи. Ночное небо над деревней освещало красно-рудое зарево. Вокруг собирался народ. Мужики да бабы с ведрами наперевес как шалёные бегали от колодца и обратно, заливая разбушевавшийся огонь. Было хорошо видно, как языка пламени лижут соломенную крышу. Кое-где уже торчали стропила. Из выбитых людьми окон валил дым. Урмила с ужасом взирала, как Деян застыл напротив окна горницы, бросив пустое ведро на землю, словно прислушиваясь к чему-то. А потом выхватил ведро у Еля и, вылив на себя, с разбега сиганул в окно отцовской избы, ибо крыльцо и дверь ярко полыхали — не пробиться. Сжав руку в кулак, Урмила закрыла себе рот, прокусывая кожу до крови, чтобы ненароком не закричать и не напугать и без того заходившуюся в слезах Веселину.
«Великие боги, что же будет, коль не вернётся он?!»
Под окнами Деяновой хаты завыла собака.
— Сгинь, паскуда! — нагнала Урмила собаку, открыв окно и плеснув на неё водой из стоящего на лавке ведра. — Без тебя тошно.
А огонь всё разрастался. Ещё немного — и провалиться крыша. Женщина, не моргая, смотрела на то самое окно, где исчез с глаз племяш, и с шумом выдохнула, когда увидела его снова. Деян шустро передал кому-то в руки большой свёрток. Едва он сам успел вылезти, как с сильным треском и гулом рухнула крыша, подняв вверх столп искр и погребая под собой всех, кто был в избе. Понимая, что тушить огонь боле нет смысла, люди молча смотрели, как догорает некогда добротная изба. В начавшем светлеть небе была отчётливо видна страшная картина разора. Побледневшая Урмила перекрестилась и зажмурилась. Всё было кончено.
Когда полностью осел огонь, Деян вернулся в свою избу весь пропахший дымом, чумазый, грязный, с опаленными волосами и протянул Урмиле тот самый свёрток, что вынес из пожарища. От удивления женщина вскрикнула: на руках парня лежала сильно обгоревшая, тяжело дышавшая младшая сестра.
