— А тебя? — Это уже спрашиваю я.
— А ее, как ты говоришь. Ее из школы и с клеймом, да общественным порицанием, да с последующими похоронами мамы, потом. Вот как для нее! Потом она в бега.
— А лет уже, сколько тебе тогда было?
— А ты уже поняла все? Я смотрю, ты догадливая, девочка. Девочка?
— Ну, а кто же, по–твоему? Девочка!
— Ну, а теперь, что? Почему раньше тебя это устраивало, что ты девочка, а теперь ты у меня спрашиваешь, как? Как стать взрослой, не девочкой.
— Пришло время. Вот что. Я уже ни одного парня потеряла и вот сейчас не хочу и не могу потерять.
— Что так? Неужели так его любишь? Ну, это хорошо, это правильно! Что, что? Хорошо, что все именно так у тебя с ним и ему с тобой хорошо. А вы еще ни, ни?
— А зачем я тебя спрашиваю, Мадам? Я же тебя потому и спросила!
— Ну, да! Это я так, погрузилась в свои воспоминания. А они, как будто, из другой жизни и не со мной были!
— А почему так?
— Да, понимаешь, села я, вскоре, после этого. Два года на зоне, общий режим, поселение и тому подобное. Ну а там, что бы жить, надо стать другой. Вот я и стала! Стала и никак не могу к той, своей прежней жизни вернуться!
— А пробовала?
— Да, какой там! Уже затянуло. Ведь я, именно на зоне, и стала Мадам! А потом так и приклеилось, Мадам, да Мадам. Слишком умная я тут, языки и манеры, все это им в диковинку. Им бы проще, да где порядка меньше. А еще лучше, где за них все продумают и мальчиков с торчащими пиками, да мужиков с кошельками тугими. Они и рады! Другой раз смотрю, и самой кажется, что вот оно какое полезное занятие? Этим надо, тем хочется. Встречаются, отрываются в постели. Не без выгоды, конечно же. Ты спроси их, девочек этих, Прыщавок, Гадостей, Кунек и других, что им хочется? Они тебе в один голос скажут! Вот так как сейчас и что бы денег побольше!
— А как же замужество, муж, дети? А семья? А мечты о нем и доме, детях?
— О! Об этом и не говори! Так мечтают, что слезы градом катятся. Но ничего, слышишь, они ничего не хотят менять просто так. Им надо толчок со стороны. Вот так, под зад! И знаешь, все они, эти девки, мечтают о принцах! С этими …ся, а о тех, своих принцах мечтают. Вот и пойми, ты нас, женщин!
Дальнейшее наше общение прерывает звонок телефона.
— Да! Нормально! Нет, еще окончательно не решила, но думаю, что так, как просили. Что? Приду. Уже иду.
— Ну, вот, что. Я буду занята, а тебя все же проверю, какая ты была, честная со мной или меня разводила? Хотела тебе самой показать, но пришлю кого надо. И посмотрю, как ты воспримешь мой рекомендации. Откажешься, тогда все, так и буду считать, что ты меня разводила. Тогда пеняй на себя. Ну, так как, что мне предпринять? Ты готова? Да или нет?
— А это не больно? Мне не сделают ничего плохого? Я не умру от этого?
— Не знаю, не знаю, но, по–моему, от этого еще никто не умирал, а только все бабы тащились. Все некогда мне! Сиди, жди! — И вышла.
Она–то вышла, а я, прямо умираю от волнения и ожидания. Понимаю, что мне сейчас предстоит пройти еще один в жизни экзамен и главное, это какой? В голове почему–то все похабное, мерзкое. А вот и оно! Слышу шаги, голоса мужской и женский. Дверь открывается, входят она и он.
— Привет, меня зовут, Куня, а его Конек. Мадам сказала, что ты у нас новенькая, так? — Я такие глаза выкатила, что она с ним переглянулась.
— Что–то не так? Ты, не бойся, ничего тебе больно не сделают. А потом, это сначала так, а потом, все будет, как у девочки! — Я чуть ли не пячусь, а она деловая, уже располагается на диване.
— Мадам у нас строгая, чуть что, и не так, к Черному и его волкам на растерзание. Понятно? Она сказала, я все выполню, а ты что хочешь, делай и думай! Ну, Конечек, поскачем!
— Так, не стой, садись и смотри. Это наш Коник.
И дальше все в том же роде. И я понимаю, что на этом вся моя прежняя жизнь сейчас изменится. Села на самый краешек, сердце колотится, как у воробья, а глаза боятся увидеть. Но смотреть все же, приходится, так как она уже действует, поясняет, ко мне обращается и меня просвещает. А я что? Ну, так вы догадываетесь, что это за уроки географии по мужчине и ее биологии и что за пестики, да тычинки. Между прочим, такие, что вскоре я с трудом отрываюсь от этого бесстыдного созерцания и ее комментарий. А потом, только ее.
— Бу, — да, — бу, бу. — Потому что уже не может говорить, у нее рот занят.
Изредка отрывается, поясняет, как надо его брать, ласкать и мне все время предлагает. А я цепенею, отказываюсь, но вот же, я гадость, смотрю! А потом уже глаз не могу оторвать, так она с ним зажигает!
Когда они вышли, то и я осторожно из туалетной двери выглянула. Себя не вижу, но чувствую, что я красная и что–то уже во мне не так, а все по–настоящему. Я хоть и сохраняю свою невинность, но уже чисто формально, а морально я уже просветилась! И чуть, было не приобщилась! В последний миг вскочила в туалет. Закрылась, а она мне.
— Ну, что там случилось?
Потом слышу, как он наконец–то заговорил и такое, что лучше бы он промолчал. И они вместе с ней, безжалостно и обидно надо мной засмеялись. Потом она подошла к двери.
— Слышишь, ты, сисястая? Ты не бз. и я, Мадам скажу, что ты вела себя, как надо! Ну, ты слышишь?
— Слышу, слышу! Уходи! — Но тут же, поправляюсь.
— Спасибо! Большое спасибо за урок.
— А ты еще приходи!
А потом, уже возле самой входной двери она ему, отвечая на его вопрос, что же это со мной произошло, и почему убежала.
— А, она молодая, но по–моему кончила, и потом я‑то поняла, что девочка еще, ей хочется, а мама не велит.
И вместе заржали довольные.
Потом, спустя час или два. Уже стало темнеть. Меня вывели и вытолкали. Оказывается, мы были в каком–то частном доме за городом. Оказалась на улице, под фонарем. За спиной кромко стукнула калитка и я, радуясь, бросилась к ней.
— Ну, как?
— Как, как? В оркестре отыграла! Как дали мне, в два смычка! А потом… и заплакала горько.
— А все из–за тебя! Я же говорила, говорила тебе, а ты все я сама, сама! Сама разберусь. И не боюсь его. Я же говорила, не надо тебе было связываться с ним, и я бы сейчас не страдала. Ой, мамочка! Подожди, подожди!
Она присела, съежилась вся. А я, стала пред ней, ногами ее прикрыла и она, в мои ноги, утыкаясь, заревела навзрыд!
— Ой, мамочки! Ой, как же обидно, как больно! Помоги мне! Скорее, надо ноги отсюда уносить, пока они не передумали. Тащи меня, я идти не могу, так все болит там. Ой, ой, ой! Мамочка родненькая, мамочка моя!!!
Домой я не вернулась, а ворвалась вся зареванная и, оттолкнув сестру, ринулась в комнату к папе. Грохнулась на колени и шепчу ему, бешено напрягаясь, а фактически я хриплю.
